Барон Дубов 3 (СИ) - Капелькин Михаил

Я попытался снова заснуть, но голоса не замолкали и продолжали собачиться. Да и острые лучи солнца в глаза вонзались, будто у меня похмелье. Но у меня сроду его не было. Сколько градусов был вчерашний спирт? Никак не меньше семидесяти. И всё равно. Скорее, просто накопившаяся усталость даёт о себе знать.

Открыл глаза и огляделся. Лежал я на полу, где и упал, но укрытый одеялом. Рядом стояла покорёженная тумбочка, а на голове нащупал шишку. Ага, вот она, причина моего плохого самочувствия. А лежал я там же, потому что у Оксаны не хватило бы сил меня даже перевернуть, не то что до койки дотащить. Но, уверен, она пыталась.

Я встал и открыл дверь, за которой уже началась потасовка. Плюгавенький мужичок с залысиной по центру головы и сальными волосами, с мелкой козлиной бородкой и глубоко посаженными глазами на заострённом лице — вот кто источник противного голоса. Он пытался пробиться ко мне через медсестру. А Оксана закрывала проход и не пускала его.

— Я же говорю, покой нужен человеку! — крикнула она по инерции, а потом оглянулась. — Ой, доброе утро! А ты… как?

— Сносно, — ответил ей. — Только голова гудит.

— А кто вчера бутылку спирта на голодный желудок выпил? Вот тебе и больная голова! — Медсестра развернулась ко мне, уперев руки в талию и грозно насупившись.

А я увидел, что на груди у неё в пылу драки расстегнулась лишняя пуговка. Замечательная такая пуговка…

Я хохотнул и пожал плечами.

— Может быть. А может, это из-за вашего спора. Что случилось?

— Да вот… — начала говорить Оксана, но мужичок её перебил.

— Позвольте представиться, господин Дубов, Виктор Олегович, заведующий хозяйством академии. Вы вчера соизволили раздолбать ворота к едрене фене! А кто, скажите на милость, будет ремонт оплачивать? А между прочим, ворота были дубовые! А финансирование у нас…

— Да тише ты, — остановил я завхоза и пошарил в кармане. — Сказал же вчера, что оплачу. На вот.

Я подкинул маленький камешек, который завалялся в кармане. При виде его глаза Виктора Олеговича сразу зажглись и замерцали, как тот бриллиант, что он поймал. Он стал крутить его, вертеть и проверять на свет. Разве что на зуб не попробовал. В конце концов улыбнулся, вероятно, своей самой лучезарной улыбкой.

— Вот это я понимаю, господин барон! На эти деньги я такие ворота поставлю! Никто не пробьёт.

Ага, к себе домой.

— Идите уже, — махнул ему рукой, и мужичок почти в один миг испарился.

Оксана вздохнула с облегчением. Выглядела она устало.

— Наконец-то он ушёл. Всё утро нудел из-за этих ворот, будто знал, что сможет поживиться. Наверно, прочитал эту чёртову газету и решил, что тебя наградили в Гилленморе.

— Газету? — переспросил я, усаживая девушку на кушетку.

Она вытащила скрученную бумагу из кармана халата. На первой полосе красовалась моя школьная фотография, которую журналюги сумели где-то откопать. И ведь каким-то образом узнали, что произошло в Гилленморе! Скорее всего, был информатор, который за малую мзду пересказал всё, что произошло, пока не было связи.

— Да уж, — поскрёб ногтями подбородок.

— Ты вчера меня так напугал, — слабо улыбнулась девушка. — Взял и рухнул прямо здесь, тумбочку сломал, инструменты рассыпал, а потом захрапел! Я пыталась тебя перевернуть, но даже на сантиметр не сдвинула. Так что… просто осталась здесь на всякий случай. Присмотреть за собой.

Я искренне поблагодарил её:

— Спасибо.

— Не стоит.

— Кто-нибудь ещё вернулся?

— Нет, — Оксана подтянула ноги к подбородку и обняла колени, а я изо всех пытался удержать глаза на месте: халатик-то задрался, — насколько я знаю. С ранеными идти нужно аккуратно. Но автобусы уже уехали, так что к обеду можно ждать возвращения остальных походников.

— А… волчонок?

Она пожала плечами:

— Я провела всю ночь здесь. А теперь, если позволишь, проведу ещё и день.

Девушка взглядом указала на дверь, легла на кушетку, поджав озябшие ноги, покрытые гусиной кожей, и поёрзала, устраиваясь поудобнее.

— Так сразу не уйду, — оскалился я.

— А? — открыла она один глаз. — Ты чего это задумал? Не нравится мне твой взгляд, Дубов. Как у извращенца…

Я в ответ расхохотался и вышел, стянул с ближайшей постели одеяло, вернулся и накрыл им Оксану. Она тут же густо покраснела и попыталась пролепетать извинения, но я просто вышел вон. Не, я не обиделся, просто ей будет полезно немного пострадать от чувства вины. А так девушка она красивая, приятная и шьёт хорошо — два идеально ровных шва на груди тому доказательство. Только с выводами спешит. Я же всё-таки не извращенец! Если меня не попросить об этом.

На улице стояло раннее утро. Солнце едва поднялось над горами и залило светом двор академии. Листья на деревьях уже желтели и краснели, от ветра падали на землю, устилая золотым ковром. Красиво и свежо. Я вдохнул воздух полной грудью. Хорошо! Только швы сразу натянулись, и их защипало. Ничего, через пару дней буду как новенький.

Первым делом отправился в больничное крыло, где нашёл Петра Васильевича. Похоже, он тоже не ночевал у себя, а заснул прямо на рабочем месте. Когда я вошёл в его кабинет, он встрепенулся и выпрямился на стуле. К лицу прилип листок бумаги с врачебными каракулями.

— А, Дубов, — его голос был хриплым спросонья. Фельдшер почавкал ртом и провёл рукой по лицу, просыпаясь. — Который час?

— Полседьмого утра, — взглянул на часы над его головой.

— Господи, всего час проспал, а надо ещё подготовиться к размещению раненых… Как себя чувствуешь, Дубов?

Пётр Васильевич попытался встать, но его мотнуло, и он рухнул обратно за рабочий стол. Колбочки, стоявшие справа, звякнули.

— Вполне. А вы, доктор?

— Как банный лист, на который жопой сел вонючий, волосатый мужик. Отвратительно. Где-то у меня было кофе…

— Сидите, Пётр Васильевич. Я сделаю, только покажите где что.

Кабинет фельдшера находился в небольшом закутке. Вообще, это было одно небольшое помещение с дюжиной пустых кроватей. За ширмой располагался стол, шкаф, пара стульев и тумбочек. Пётр с благодарностью принял мою помощь и подсказал, где лежат кофе, турка и газовая плитка. На последнюю я поставил вариться бодрящий напиток. Аромат молотых зёрен уже немного приободрил нас.

— Как пациент? — спросил, помешивая ложечкой бурую смесь.

— Стабильно твой волк. Жить будет, даже не сомневайся. Зачем он тебе?

— Сам не знаю.

— Хочешь проведать? — Фельдшер мотнул головой, а его глаза чуть не слиплись обратно. — Только сперва кофейку… попьём.

— Конечно, — усмехнулся я, разливая вскипевший кофе в эмалированные кружки.

Напиток окончательно вернул меня к жизни и взбодрил Петра Васильевича. После этого мы пошли проведать прооперированного щенка. В небольшом подсобном помещении фельдшер сделал что-то вроде лежанки из пары одеял и халатов. Волчонок лежал, свернувшись калачиком, и сопел. Живот и лапу стягивали бинты.

Я протянул руку, чтобы погладить его, и слепое животное встрепенулось, принюхиваясь к воздуху. А потом он ткнулся мне в палец и лизнул его.

— Вы теперь связаны, Дубов, — сказал Пётр Васильевич.

— Что? Как это?

— Я соединил вчера ваши сферы душ ненадолго, чтобы они обменялись энергией. Теперь в нём есть частичка тебя, а в тебе — его. Только прошу, никому не говори об этом ни слова. Подобные операции запрещены в Империи.

— Я могила, Пётр Васильевич.

Меня ведь тоже по голове не погладят, если узнают, что принёс в стены академии, где учится куча дворянских детишек, опасного хищника, пусть и из благих побуждений.

— Что планируешь с ним делать, Дубов?

— Пока бы выходить, а там посмотрим. Поможете?

— Знал, что ты попросишь, — сказал Пётр Васильевич, выходя из помещения и гася свет. Я вышел следом. Он протянул мне листок бумаги с печатными буквами. Слава богу, не каракули. — Вот список необходимых лекарств, которые скоро понадобятся. И ему нужно особое питание. И клетка. В общем, ознакомься со списком.