— Света… — и она заморгала. На ресницах заблестели слезы.
— Светочка, не бойся. В Орде тебе дадут другое имя, и найдут хорошего мужа. Возможно, даже одного из этих смелых людей, которые отказались даже от своих лиц, дабы служить Ему.
Улыбаясь, он отщипнул ей винограда, а затем дал глоток вина. Пока она пила, по ее лебединой шее катились розовые капли и упали в ложбинку между тяжелых грудей. Бочука аж бросило в жар.
Отчего бы и не жениться на такой как она? Будет его десятой женой. В самом деле, а для чего еще уходить на пенсию, как не для любви?
Хохотнув, он откинулся на спинку. Поездка обещалась долгой. Их не посмеют ни остановить, ни задержать — все семафоры и рельсы сейчас благоволят воле Великого Хана. Дипломатический состав не имеют права задерживать даже Инквизиторы.
Вскоре, в вагоне послышался звон бокалов, смех и разговоры. Зазвучала музыка, и несколько самых гибких девиц принялась танцевать. На пол полетели последние тряпки. Хохочущий Менгу заплясал вместе с девушками.
Возбудившийся, Бочук хотел приказать Свете перестать плакать и заняться уже, наконец, делом, как в кармане зазвонил телефон.
— Приветствую, Едигей, — сказал посол, скосив глаза в окно. Вокруг мелькали деревья. — Да продлятся твои года стократно.
— И тебе привет, о смелый Бочук, — сказали на том конце «провода». — На все воля Великого Хана. Выехали? Надеюсь, проблем не было?
— Нет, все прошло как по маслу. Безликие забрали товар. Свидетелей нет, как и желал Великий Хан.
— Славно… Женщин тоже забрали?
— Обижаешь, Едигей, — ухмыльнулся Бочук, поймав на щеке Светы очередную слезинку. — Все кровь с молоком, русые да рыжие, как и заказывали. Отличные матери будут для новых воинов Великого Хана.
— Славно… Но нет, Бочук. Не повезло им. Павел Гедиминович намедни прислал нам еще женщин в дар. Пять сотен отборных красавиц из Царства. Так что…
Услышав это «так что» Бочук покрылся испариной.
— … С этими можешь не спешить. Оставляю их вам. Главное, проследи, чтобы золото покинуло пределы Королевства. Все до последней монеты. Оно пригодится Великому Хану. А женщины… Они не так ценны. Дарю их тебе, Бочук. Подарок на пенсию. Ты славно послужил Орде.
— Слушаюсь, Едигей! Да здравствует Великий Хан!
Попрощавшись, темник отключился. Бочук какое-то время смотрел на трубку, не веря, что Едигей ТАК расщедрился. Пятьдесят женщин? И все его⁈
С улыбкой он повернулся к Свете. Снова погладил ее по щеке, а затем провел пальцем на плетке-семихвостке на бедре.
— Ну-ну, дитя, — надул губы посол. — Не плачь. До Орды еще долгий путь, успеем еще как следует познакомиться. Ты же не боишься старого Бочука?
— Нет…
— А отчего плачешь? Скучаешь, поди, по дому, по матери и отцу?
Она закивала.
— Ах, милая, — покачал головой Бочук и снова схватил Светлану за цепь на шее. — Но не горюй, ибо вскоре мы благополучно доберемся до Орды, а там нет такого слова как «грусть», «слезы» и «тоска». Только радость, воодушевление и счастье. А как иначе? Иначе нельзя. В Орде любят радость на лицах женщин, особенно тех, кто приезжает издалека. За грусть, слезы и неприступность…
Он вытащил плетку и ткнул ее в щеку кнутовищем.
— … Там наказывают. Понимаешь?
Она испуганно закивала.
Остальные начали озираться на них. Даже Безликие — их холодные глаза странно блестели за масками. Вечно спешащий Менгу, схватив свою «даму сердца» за волосы, потащил ее прочь из вагона. Поднялся крик, а затем его несносный сын показал свое истинное лицо. Крик перешел в визг.
— В Орде все просто, — говорил Бочук, держа голову Светы. — Великий Хан любит улыбки, любит песни, любит оды себе. А иначе в чем смысл всех его трудов? Если подданные и гости грустят, значит, он плохо правит и не заботится о народе, а это…
И Бочук дернул цепь. Света закашлялась.
— … Невозможно. Плакать и грустить в Орде — это измена. Понимаешь? А раз народ верен Великому Хану, значит, и слез в Орде не бывает. Понимаешь?
Он потряс ее ошейник, и она закивала. Однако слезы продолжали течь. Бочук вздохнул.
— Не понимаешь… Ну что ж…
Вскочив, он подскочил на месте и дернул цепь. Девушка со стоном упала к его ногам. Расставив ноги в стороны, он вытащил плетку.
— Значит, придется научить тебя ценить любовь и заботу Великого Хана! — зарычал он, схватив ее за волосы. — Ибо это в вашем грязном Королевстве, ты можешь орать, рыдать и жевать сопли, но там… Нет! Только не при Хане!
Он хотел было огреть ее плеткой, но руку что-то остановило. Дернвушись, Бочук оглянулся. Его кисть держал Тимур.
— Пошто обижаешь эту красавицу, Бочук? — сказал он глухим голосом. — Смотри, Хан не любит плачущих женщин.
— Потому и обижаю, что она…
Но пальцы Тимура сжались только сильнее. Вскрикнув, Бочук попытался оттолкнуть Безликого, но тот стоял как скала.
— Пусти! Идиот, больно!
— Как можно везти ее в Орду, если она так несчастна? — спросил Тимур холодным голосом. — Может, ей и не стоит ехать?.. А им?
И повернувшись, он оглядел остальных женщин. У большинства в глазах стояли слезы.
— Не годится таким ревам ехать в Орду, расстаривать Великого Хана, — вздохнул Тимур. — А то он скажет: отчего они такие грустные? Эй, Тимур, почему они не смеются такому счастью? Почему не веселятся, увидев мой золотой дворец?
— Потому что не учили! — выкрикнул Менгу, накручивая косу своей «дамы» на кулак. — Они тут совсем от рук отбились, в своем Королевстве!
— Точно. А кто не учил? Бочук! Кто же еще⁈
И Тимур посмотрел в глаза Бочуку. Тот снова хотел разжать пальцы, но вдруг разглядел за маской глаза Безликого. Зеленые, сверкающие и отчего-то вытянутые как у кошки. Тогда как у Тимура они были…
О, Великий Хан! Это не…
Не успел он осознать эту жуткую мысль, как колеса под ними взвизгнули, а вагон дернулся, будто от боли. По составу прошелся грохот, а затем состав подпрыгнул — а с ним и все, кто были внутри. Все перевернулось, зазвенело и заохало. Свет тоже вырубило.
Бочук очнулся на полу. Вокруг мигали светильники, а рядом на коленях сидела Света. Ее глаза блестели из полумрака. За окном виднелась полная луна.
— Эй ты… тварь… — захрипел Бочук, нашаривая на полу, среди битого стекла и раздавленных фруктов, свою плетку. — Где моя…
Он осекся на полуслове. Под пальцами было мокро. По вагону ходили Безликие — их маски золотисто сверкали в полумраке, в руках были кинжалы.
Вдруг одни из них схватил кого-то и поставил на колени. Это оказался его сын, Менгу. Раздался крик, а затем в свете луны ярко блеснул кинжал. Брызнувшая кровь заляпала глаза Бочуку.
Он попытался заорать, но не смог — нечто обхватило его шею, а затем сдавило. Навалилось и прижало его к полу. Задергавшись, он сделал только хуже — нечто холодное и твердое врезалось в кадык, вырвав из него стон.
Пока он пытался освободиться, в ухо шептали:
— Нет, Бочук, извиняй… Ни ты, ни я не поедем в Орду…
Он попытался закричать, но цепь затянулась только сильнее.
* * *
Девчонка оказалась слабачкой. Как она не душила этого жирного ордынца цепью, он только кашлял, хрипел и пытался нащупать ее своими жирными пальцами.
Устав наблюдать это безобразие, я оттолкнул глупышку и схватил Бочука за бороду.
— Пойдем, прогуляемся. Как раз санитарная зона.
Хлюпая сапогами по окровавленному полу, мы выбрались в ночь. А она была свежа, светла и душиста — не то, что в городе, где давно забыли, что такое звезды. А их было полное небо.
Ударом сапога я выбросил толстяка на перрон, и он покатился по нему колбаской. Пыхтящий поезд с темными окнами был окружен клубами пара. К нему со всех сторон сбегались люди в черном.
Сделав еще один оборот вокруг своей оси, Бочук попытался подняться.
— Тимур… Да как ты…
Но увидев меня без маски, он осекся.
— Тимур свое дело сделал, — сказал я, заглянув ему в глаза. — И он ушел. Теперь твой черед, Бочук.
