Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия (СИ) - Ютин Макар

Медей осекся.

Где, здесь? В воплощенной же новелле? Его уникальном театре с полным погружением? Бреде воспаленного близкой смертью сознания?

На самом деле, Медея не волновала дилемма, настоящий его новый мир или нет. Любой другой был бы таким же. Он не мог больше серьезно относится к жизни. Этот хотя бы развлекал и дарил надежду на развлечение еще большее: грандиозное полотно смерти, страданий и срежиссированной бойни. Главное, не забывать свою суть, не привязываться к миленьким персонажам давно написанной новеллы. Иначе будет больно.

Он снова потряс свинцовые пули, побаловался с вызовом в ладонь, словил приступ самодовольства, положил обратно. Пока достаточно, за козырь сойдет. Мелкий, ну так большой и не надо. С метанием, на крайняк, можно отбрехаться перед свидетелями семейным заклинанием. Оно низкое, по местной классификации. Зато эффективное.

Впрочем, потом следует улучшить броски, разнообразить.

Например, доработать заклинание: не просто «Гинн», а, типа, «Гинн Трир», чтобы летело в три раза быстрее (мощнее? дольше? утраивался снаряд? нужны проверки). Пока, в качестве оружия последнего шанса, хватит и обычной связки. Поэкспериментировать еще успеет: впереди полтора-два года до основного мяса. Там уже не до баловства с прикольной магией будет: только знай, голову от фарша отворачивай.

Медей огляделся вокруг, поморщился, убрал купленные хитоны на вешалки, а оба мешка в шкаф. Часть ягод пересыпал в мелкий мешочек грамм на двести-триста, амфоры осторожно вытащил и расставил за одеждой, если кто-то вдруг решит проверить чистоту намерений одного ненадежного рассказчика, то есть, наставника.

Хотелось пригубить плодово-выгодный нектар от местного производителя, но все потом. Он любовно погладил одну из амфор. Несмотря на потраченные деньги, назвать выход в свет неудачным никак нельзя. Как минимум, из-за выпивки.

«Вот он, мой этанол красоты», — Медей похихикал злодейским смехом самого чмошного босса на дороге приключений главгероини, затем закрыл дверь на ключ и пошел ужинать.

«Оп, немного опоздал. А, что стоять в дверях. Наставник не молоко — убежать никто не даст».

Он толкнул дверь, вошел внутрь

И замер на месте.

Высокие, витражные окна погружали зал в целое озеро солнечного света. Волны теплых солнечных лучей цвета расплавленной меди искрили воздух магической пыльцой из-под аур наставников, сияли прядями светлых волос, скользили солнечными зайчиками по древним столам и скамьям.

Три человека недоуменно уставились на него в ответ.

Три.

Он искренне забыл об ее существовании, хотя так переживал смерть в новелле. Какая странная штука — память.

— Наставница Колхида. Наставник Аристон… наставница Киркея.

Он не дал заминке улечься в головах своих оппонентов по приему пищи. Вежливая улыбка с фальшиво-радостными нотками воздвиглась на лице отродья облегающей карнавальной маской, глаза пришлось расфокусировать, чтобы не передавать остальной мимике выражение шока.

Он двинулся вперед, небрежно отодвинул стул, заставил себя повернуться к новому лицу. Новому персонажу, о котором так некстати забыл. Не потому ли, что она умерла еще во втором томе? Всего лишь втором, из долгих одиннадцати, на момент его смерти в реальном мире.

— Ах, наставница Киркея. Рад, что вы почтили нас своим присутствием. Как прошла поездка? — он смог выдавить из себя слова поддержки только потому, что

искренне хотел ее услышать.

Не ответ — интонации, чувства, тембр голоса, особенность построения фраз. Новелла не могла заполнить такие нюансы. Да и не стала бы стараться, ради очередного персонажа второго плана. Навроде его самого, Колхиды или девы Авлиды из кофейни: «трактир».

— О, Медей, я так замечательно отдохнула! — она улыбнулась с искренностью, которая била ему по почкам разгулом бандитизма девяностых.

Единственная, в памяти отродья, из девушек и женщин Академии, кто действительно относился к нему доброжелательно, с уважением, как к равному наставнику. Впрочем, с остальными худенькая наставница обращалась не хуже. Киркея озаряла этот чертов чернильный мир своим светом. Словно Данко, вела потерянных, черных от приливающей злобы людишек сияющей тропой прописных истин: уважай, помогай, не убивай.

Добродетельный ангел Академии Эвелпид, она сама так и не узнала об этом прозвище от старших учеников. А если бы и узнала — посчитала бы шуткой: неловко улыбнулась да сменила тему.

Невысокая, щуплая блондинка с наивными оленьими глазами бархатно-черного оттенка, изящными ладошками, аккуратным, точно школьная форма, нарядом. Киркея всегда говорила тихими, мягкими интонациями учительницы младших классов. Из тех, кто никогда не кричит, лишь мягко увещевает сорванцов, прощает всю наглость и грубость мира вокруг. А потом тихонечко плачет дома от выходок хулиганов или козней коллег.

— Синопа так прекрасна в это время года! В каждом доме цветет смоковница и мандарины! Ах, какие олеандры я видела…

Он кивал в такт ее цветущему весеннему рассказу, пока разум блуждал вокруг рассеянным, безмятежным взглядом, показал достаточно интереса, чтобы она продолжила, несмотря на закатывание глаз ее как бы подруги.

Странное дело — бессмысленная болтовня про пейзажи, растения и встреченных людей словно лечила его душу, избавляла от накопленного за день негатива. В прошлом мире он встречал еще двух таких же позитивных, светлых людей. Чудесная аномалия, статистическая погрешность среди сонма равнодушных приспособленцев, подлецов и озлобленных самодуров.

Кажется, и сам автор хорошо понимал своего героя. Только ее портрет иллюстратор новеллы выполнил в теплых оттенках акварели на настоящем холсте, который отсканировал после. Только она одна удостоилась декораций без двусмысленностей и злых, саркастичных намеков.

Золотистые от полуденного солнца обои, Киркея за столом: спина ровная, руки целомудренно опущены на колени, консервативный хитон, точно длинное платье. Взгляд с озорным блеском: девушка пытается казаться серьезной, но улыбка все равно радостным эхом цепляется к сжатым губам. Слева стоит стол с аккуратной голубой скатертью, невинный букет лежит боком, точно подношение: бледно-желтые нарциссы, цветы шиповника, алоэ.

Ее портрет тогда впился в его душу, растравил нечто доброе и вечное, еще с уроков литературы. В тот день, после прочтения последней главы ее арки, он отдал украденные деньги парочке бездомных — от стыда за свое жалкое существование. На короткий период времени захотелось стать лучше.

Казалось бы, какой-то там портрет, какого-то там персонажа побочной арки. Он видел настоящие смерти и действительно хороших людей, и людей, ему дорогих — они давно перестали трогать Медея. А вот, подишь-ты, три главы сюжетной арки и гребаный портрет…

Жаль, он узнал Киркею слишком поздно: через две недели будущему Медею поставили диагноз рака в терминальной стадии. Еще через месяц он продал свою квартиру, накупил «обезболивающих» с улицы и окончательно переселился в больницу по фальшивой страховке.

— Кстати, наставники, — она лукаво улыбнулась и вытянула руку, — один путник натолкнул меня на интересную мысль. Я пыталась целый месяц, и наконец… Кведья Тангль Блом Люос!

Она потрясла в воздухе пальцами, точно перебирала струны на кифаре. Солнечный свет вокруг нее увеличил свое свечение, затем вдруг изогнулся в один длинный луч, посветлел до белого, засеребрился

Яркий цветок паучьей лилии раскинул свои лепестки на половину зала, сияние распространилось вокруг них причудливыми нитями, а Медей вдруг увидел внутри него свое отражение.

Он стоял в незнакомом помещении, похожем одновременно на склад и библиотеку. Горел камин, двойник уныло залип на какую-то куклу — из цветка не доносилось ни звука, но он видел, как открывается и закрывается рот, а глаза западают и закатанные бельма медленно начинают вращаться… Медей из видения отступил с пустыми руками и его дальнейший путь окрасился алым.

«Еще одно предсказание⁈» — он должен был похолодеть от ужаса или разозлиться, но ощущал лишь спокойствие и защищенность.