Ведьмы.Ру 2 (СИ) - Демина Карина

— Вы… кажется… — профессор высвободил галстук из захвата. — Переволновались немного… думаю…

— А я предупреждал, — произнес доктор в сторону.

— Думаю, мы продолжим в другой раз…

— Нет уж! — возмутился Наум Егорович, причём искренне. Он ведь толком ничего не видел. Ну лаборатория, коридор, учёные. Потом скажут, что они тут, в подвалах, ромашковый крем варили или вон пельмени лепили. А что под землёй, так для сохранности особо секретного семейного рецепту. — Вы меня зачем вели? Показать! Показывайте!

Эти, в белых халатах, переглянулись.

И прям видно было, как мысли ворочаются.

— Я ж тут работать буду. Буду ведь?

— Конечно, — поспешил заверить доктор. — Будете.

— Вот. Поглядеть хочу. Чем вы занимаетесь?

— Пытаемся добиться стабильности энергетического поля нуль-варианта в закрытом локусе.

Ни хрена не понятно, но Наум Егорович кивнул с важным видом.

— И как? Получается?

— Результаты есть, несомненно, но…

Но не те, которых бы хотелось, судя по кислой роже профессора.

— И в чём загвоздка?

— В изоляции. Существующая не выдерживает, в результате чего имеет место быть утечка, которая…

Дальше Наум Егорович слушал превнимательно, изо всех сил стараясь не зевнуть. Может, реальный Крапивин и понял бы чего из этого словесного потока, но вот сам Наум Егорович лишь надеялся, что речь запишут. А там пусть разбираются, есть ли в этом всём смысл или нет.

— … соответственно, вы понимаете…

А этот, Лев Евгеньевич, как многие учёные, сам своею речью распалился. И идёт. И рученькой машет. Двери открывает, поясняя, что тут, мол, отдел проектирования. Там — личные кабинеты, которые, конечно, не у всех, но имеются. Как и особые преференции.

И выходит, что тут, под землёй, прилично так народу работало. Причём народу непростого. И что-то подсказывало, что всё тут куда сложнее, чем Фёдор Фёдорович полагал.

И опаснее.

— … средней степени защиты. И, собственно, наша гордость… — Лев Евгеньевич остановился перед дверью. Эта отличалась от прочих. Во-первых, формой, ибо была кругла. Во-вторых, сероватым оттенком, который как-то очень уж бросался в глаза, и тусклым свечением рун, что протянулись по кругу.

Пентаграмма в центре также намекала, что дверь эта — не просто так дверь.

— … зал, где находится наша энергетическая аномалия, которая, собственно говоря, и является объектом нашего внимания.

Аномалия?

Энергетическая?

Вот как-то это словосочетание прям напрягало. Наум Егорович в аномалиях не очень разбирался, тем паче энергетических, но случалось пару раз в оцеплении стоять, на пробоях, которые умники аккурат аномалиями именовали.

И в последний раз пришлось тяжко.

Очень тяжко.

Пятерых ребят хоронить пришлось, которых твари, с той стороны выбравшиеся, положили. Ту дыру захлопнули. И территорию зачистили. И закрыли, само собой. А они тут… выходит…

Чтоб…

Первое желание было активировать сигнал. Но его Наум Егорович подавил. И, сглотнувши, севшим от волнения голосом, поинтересовался:

— Это… — голос сам собой дрогнул. — Это… что? Пробой?

А то мало ли. Вдруг они там какой высоконаучной хрени понапихали, с катушками, проводками и лампочками мигающими. И она чего-то там генерирует, чего ни увидеть, ни пощупать.

Да и в целом.

Скорее всего так и есть. Ну не психи же они и вправду пробой под землю упрятать и надеяться, что эта, пусть и многажды укреплённая дверь, хоть как защитит при полноценном прорыве.

— О, вижу вы действительно в теме, — Пётр Евгеньевич очень даже обрадовался. — И впечатлены…

— До самых печёнок, — искренне признался Наум Егорович.

А если пробой…

Там, на местах пробоев, не даром карантинные зоны организуют. Там ведь это… остаточное излучение. Энергетика демоническая, мутагенная. В голове то и дело всплывали обрывки подслушанных некогда разговоров, которые не особо раньше интересовали, а теперь…

— Не стоит переживать. Нам в целом удалось локализовать данное явление.

Идиоты…

Учёные идиоты.

— Это даже не пробой, скорее прокол пространства, который в любом случае схлопнулся бы, но благодаря последним разработкам нам удалось добиться некоторой стабильности. Более того, мы научились собирать и концентрировать энергию, которая в дальнейшем может быть использована. Вы ведь понимаете, какие перспективы открываются перед человечеством?

Руны на двери засветились.

И потянуло с той стороны знакомо так… стабилизировали? Да хрена с два. Не дали захлопнуться локусу, но и только. Сколько они его уже тут держат?

— Новые лекарства, новые артефакты, созданные на совершенно иных принципах…

— И мыши, — произнёс Наум Егорович презадумчиво.

— Мыши? — Лев Евгеньевич отвернулся от двери. — Какие мыши?

— Новые. Вы же сказали, что лекарства новые. И артефакты. И мыши тоже новые. Такие, знаете ли, саблезубые. И в чешуе. Она ещё огнём горит. Как у Пушкина. Читали?

— Эм… случалось, — взгляд, который Лев Евгеньевич устремил на доктора, державшегося за спиной Наума Егоровича, был весьма выразителен. — Мыши — это, безусловно, серьёзно. Но, может, вы хотите взглянуть на схемы? Мы пытались расширить… локус, однако, как я уже сказал…

Наум Егорович слушал внимательно.

Иногда кивал.

— И что вы об этом думаете? — поинтересовался Лев Евгеньевич, открывая дверь. — Прошу. Это моя личная территория. Вот тут документы. Вот чертежи… пока распечатка, сами понимаете, прямо допустить к проекту мы не можем, но хотелось бы услышать мнение.

Листики.

Схемы какие-то. Что на них — не понять. То ли пушка, то ли микроволновка в разрезе, а может, и вовсе бомба атомная. Хотя нет, устройство атомной бомбы Наум Егорович изучал. Не похоже. Но чертежи он просматривал старательно, чтоб точно хорошо записались.

А потом, отложив в сторону, потёр подбородок.

— Всё сложно, — произнёс он, устремив взгляд на потолок. Под потолком поблескивала камера, и стало быть, приглядывают. Хотя логично. Вряд ли этот умник всё тут возвёл.

Нет, это чужая игра, в которой Лев Евгеньевич лишь фигура. Не самая последняя, ценная даже, но и не такая, чтобы действовать свободно.

— Очень сложно… понимаете… дело в том, — Наум Егорович воровато оглянулся и, устремив взгляд на доктора сказал. — А вы ему доверяете?

— Ему?

— Ему, ему… вон как прислушивается. И рожа у него такая…

— Какая?

— Круглая больно. Людям с круглой рожей доверять нельзя.

— Почему?

— Потому что круг — фигура ненадёжная. И этот ваш… тоже. Он думает, что я сумасшедший. Вы поглядите, поглядите, точно ведь думает.

Лев Евгеньевич поглядел. И по его лицу было очевидно, что где-то он с доктором согласен. Правда, не очень понятно, с кем именно, но тем не менее.

— А я не сумасшедший.

— Конечно, нет.

— И знаю правду. За всем стоят мыши!

— Саблезубые?

— И чешуйчатые, — добавил Наум Егорович. И ещё тише произнёс: — Они желают захватить мир. Во славу мышиного императора!

Что-то в дальнем углу брякнуло, заставив Льва Евгеньевича подскочить.

А то…

— Видите. Слушают. Мыши и голоса. Мыши снаружи, а голоса внутри.

— Сейчас?

Наум Егорович кивнул, но уточнил:

— Сейчас молчат. Но вообще да, внутри. Так, щекочутся. Череп. Это неприятно. А ещё грозятся его вскрыть и достать мозг, если я вам помогу.

— Кажется… — выражение лица Льва Евгеньевича было трудноопределимо. — Вам стоит… отдохнуть… мы пока… подумаем, как вас можно защитить. Вы присядьте. Присядьте… вот, на диванчик.

Диванчик тоже имелся.

— А я выйду… ненадолго…

И вышел.

С доктором.

Наум Егорович склонился над чертежами. Потом почесал нос, изо всех сил стараясь не пялится на камеру, и пробормотал:

— Мыши… везде мыши! И голоса… но ничего… мы их обманем… всех обманем, да? Мы сделаем бомбу! — это он произнёс громко и радостно. Почему-то казалось, что профессора не только смотрят, но и слушают. Пусть вот и послушают.