Жених из Чернодырья (СИ) - Верховцева Полина

— Спасибо, — я аж от удовольствия зажмурилась, когда холодными ладонями обхватила горячую чашку и сделала первый глоток.

— Ты отдыхай, а я за дровами пока схожу, — она сунула ноги в валенки, накинула на плечи старенький ватный тулуп и вышла на улицу.

А я пока чай пила да отогревалась, после борьбы с непогодой. Потом взгляд подняла, да подавилась, так что слезы из глаз хлынули.

В окне торчал Синеглазый. Да еще и руками махал, требуя, чтобы я вышла.

— Не-а, — фыркнула я и потянулась за очередной баранкой, — тебе надо, ты и заходи.

Он нахмурился и еще сердитее руками замахал, а я взяла и отвернулась. Вот еще, всяких проходимцев слушаться.

А там уже и бабушка вернулась с пятью осиновыми полешками. Один за другим закинула их в топку и шустро пошуровала там кочергой

— Сейчас мигом разогреешься. Расслабишься, — ласково приговаривала она, — Я пока тестом займусь.

— Давай помогу, бабушка, — с этими словами я забрала у нее деревянную кадку, над которой высилась шапка из теста, и с трудом поставила ее на стол.

— Спасибо, внученька. Сейчас мигом все готово будет, — Она присыпала поверхность мукой, потом вытащила тесто из кадки и смачно шлепнула его на стол, — сейчас все-е-е будет.

Вооружившись скалкой, она принялась раскатывать тесто. Да не маленькими кругляшами, а одним большим пластом.

Долго раскатывала – пока весь шматок не превратился в тонкий пласт размером с простынь.

А за окном все так же маячил Синеглазый, размахивая руками пуще прежнего.

— На выход! Живо! — читалось по его губам.

Я упрямо мотнула головой и так же бесшумно сказала:

— Нет.

Старушка каким-то образом услышала:

— Ты с кем это разговариваешь? — и подозрительно на окно обернулась.

К счастью, Хансу уже было не видать.

— Сама с собой спорю, — смиренно произнесла я, — о том, как дальше быть, да домой возвращаться.

— Бывает, — она довольно похлопала ладонью по тесту, — во как тоненько раскатала! Пирожок, что надо получится, с хрустящей корочкой.

— А начинка какая будет?

— Начинка… — бабулечка усмехнулась, — а сама-то как думаешь?

В этот момент я снова увидела за окном Ханса. Он выразительно провел пальцем поперек горла и, кажется, сказал:

— Беги!

Мне как-то не по себе стало.

Посмотрела на бабушку в голубом платочке, на ровнехонький раскатанный пласт теста, на окно, в котором еще мгновение назад торчала макушка Ханса.

Чего он так нервничал-то? Вроде все хорошо, насчет пирожков договорилась. Осталось только дождаться, когда их напекут.

Кстати, а что это за пирожок получится из такого огромного куска теста? Туда целый таз начинки можно вывалить – и то мало будет. Можно теленка целиком завернуть.

Как-то неправильно все это…

Вдобавок за окном снова мельтешил Ханс и уже обеими руками указывал в сторону выхода, и при этом еще что-то беззвучно орал. Судя по движению губ, что-то явно неприличное. Очень неприличное.

И так увлекся этим делом, что не успел спрятаться, когда старушка, обеспокоенная мои подвисшим состоянием, обернулась к окну.

Обернулась, да ни черта не увидела! Хотя Ханс все так же маячил на виду.

— Ты чего там все высматриваешь? — спросила она и подошла ближе к окну. Отодвинула накрахмаленную шторку и, чуть ли не прижавшись носом к стеклу, поводила головой из стороны в сторону, — вроде нет никого.

А Ханс прямо перед ней стоял! Еще и махал мне, требуя, чтобы я вышла.

Что вообще тут происходит?

А тут еще и дверь входная возьми, да и бахни со всей дури по стене.

Я вздрогнула и попятилась, а бабушка с какой-то странной прытью подхватила кочергу и пружинистым шагом вышла на крыльцо, дабы проверить все ли в порядке. Хищно прищурившись, посмотрела по сторонам и гаркнула:

— Кто здесь?!

В ответ ветер бросил ей в лицо целый ворох снега.

Не к добру — подумала я. И что-то мне в этот момент так домой захотелось, в родное Синеречье, к батюшке, что даже в груди защемило.

Может, ну его? Это Чернодырье? Пойду-ка лучше обратно.

Я даже про Марка на какой-то краткий миг забыла, правда потом вспомнила и устыдилась своей слабости.

Там человек помирает, а я от просто ветра дрожь словила. Стыдно, дорогая Симелла. Стыдно! Тоже мне невеста!

— Так что там с начинкой? — переспросила я, когда бабулечка вернулась обратно.

— Сейчас все увидишь, — сказала она, и почему-то мне в ее ласковом голосе почудилась не то угроза, не то злорадство, — ты только портки свои тяжелые скинь, да жилетку меховую.

— Зачем?

— Они жуются плохо, да к зубам пристают.

Я натянуто засмеялась:

— Хорошая шутка.

— Какая же это шутка, милая? От меха вечно вонь стоит такая, будто курицу задом в огонь сунули, да изжога лютая мучает. Так что давай, скидывай барахлишко, только носки мои не забудь вернуть. И полезай на стол, — она кивнула на раскатанное тесто, — пирожок лепить буду.

— Ээээ…бабушка? — прокряхтела я и отступила от нее на пару шагов, потому что эту самую бабушку, как-то нездорово перекорежило на бок, — с вами все в порядке?

— В полнейшем, внученька, — сказала она и хрустнула. То ли шеей, то ли ребрами, то ли чем-то еще.

Потом хрустнуло еще раз, уже где-то в районе поясницы, и еще раз у того места, на котором сидят.

Бабку скрючило еще сильнее. Голова, как у совы завернулась назад, а руки с ногами начали изгибаться в противоестественных направлениях.

— Точно все хорошо? — прошептала я, обливаясь ледяным потом, — может, водички?

— Нет воды, — проскрежетала она замогильным голосом, — закончилась.

— Так я сейчас мигом сбегаю, принесу.

Я бросилась к выходу, но на крыльцо выскочить не успела. Только схватилась за дверное кольцо, как в дверь над моей головой уперлась жилистая рука с грязными ногтями. Я аж присела.

Потом, с трудом сглотнув, медленно обернулась.

За спиной стояла…или вернее сказать, стояло что-то очень большое. Выше меня в полтора раза, с длинными ручищами, короткими ножищами, свирепой мордой, лишь отдаленно напоминающей человеческую, и голубеньким платочком на макушке.

— Ба-бу-шка… — просипела я, вжимаясь спиной в дверь, — эк тебя перекосило-то…

Оно улыбнулось, демонстрируя ряд неровных желтых зубов, и хрипло сказало:

— Начинке не положено бегать. Начинке положено лежать.

Я и опомниться не успела, как меня схватили за грудки, рывком оторвали от пола и поволокли обратно на кухню, по дороге небрежно стаскивая одежду.

А потом плюх на стол и запеленали в тесто, как младенчика с тряпочку.

— То-то леший пирожкам порадуется, когда ночью на чай пожалует, — довольно осклабилась «бабушка».

Я же шало скосила глаза на окно и снова увидела Ханса, который стоял, прикрыв глаза рукой, и сокрушенно качал головой.

Глава 6

Это как же…

Это что же…

Я, значит, к ним со всей душой, пришла о помощи просить, а они меня сожрать решили? Вот так вот запечь пирожочком с румяной корочкой и вдвоем под чаек умять? Или озерная ведьма тоже в деле?

Как это вообще называется? Не стыдно?!

От возмущения меня аж трясти начало. Попыталась выбраться, но тесто оказалось неожиданно липким, и сколько бы я ни барахталась – все без толку, ни рук, ни ног освободить не удалось.

Зато Люсенька рассердилась:

— А ну лежи спокойно, а то потом корочка прохудится и сок вытечет!

Ага, сейчас! Размечталась! Буду я тут спокойно лежать, да ждать, когда меня в печку вперед ногами засунут. Я принялась брыкаться что есть мочи, крутиться, вертеться, но в какой-то миг мне поплохело. В висках подозрительно застучало, в груди сдавило. Я даже испугалась, что сейчас снова подкатит обморок и тогда, меня бесчувственную, затолкают в печку без малейшего усилия и сопротивления.

Однако обморок не наступал, но в ушах звенело все сильнее. И в какой-то миг так больно внутри стало, что я чуть не ослепла.