Невеста генерала Грозы (СИ) - Мишина Соня

— О, Дева! Эти звуки… этот запах… — Она с тоской посмотрела на меня. — Вы так громко храпели. А эти духи в смеси с серой! У меня до сих пор кружится голова.

Я, бодрая и выспавшаяся, уже была бодра, одета в банный халат и готова к новым подвигам.

— Головная боль? — спросила деловито. — Это лечится. Пойдемте.

— Куда? — с подозрением прищурилась Элоди, но все же покорно поплелась за мной в купальню.

У стены стоял дубовый бочонок с медной табличкой «Для бодрящих омовений». Идеально!

— Проверенное средство, — уверенно заявила я, снимая крышку. — На моей родине это называют «утренним северным ветром». Закрывай глаза и не дыши.

Элоди, слишком сонная, чтобы сопротивляться, послушно зажмурилась. Я зачерпнула огромным деревянным ковшом ледяной воды из бочонка и выплеснула ей на голову.

Элоди издала оглушительный, совсем не аристократичный визг, способный поднять мертвеца, и затряслась, как осиновый лист. Я тут же содрала с нее промокшую ночную рубашку, схватила грубое полотенце из льняного полотна и принялась энергично растирать ее с головы до ног, словно выхаживая замерзшего жеребенка.

— Д-да как вы с-смеете⁈ — у бедной Элоди зуб на зуб не попадал.

— Терпи, полезно! Кровь разгонится! — приговаривала я, с усердием работая тканью.

В этот момент дверь в купальню с треском распахнулась. На пороге, озираясь с испугом, столпились несколько девиц в капорах и пеньюарах, а за их спинами маячила бледная от ужаса леди Траубайр.

— Что здесь происходит⁈ Крики на весь этаж! — прокаркала, словно старая ворона, распорядительница.

Все замерли, наблюдая картину: я, красная от усердия, вытираю мокрую, дрожащую и абсолютно несчастную Элоди, с которой на мраморный пол стекают струйки воды.

Элоди, заметив зрителей, издала новый, на этот раз тонкий и жалобный стон и попыталась прикрыться моим же полотенцем.

— Ничего страшного! — бодро отрапортовала я собравшимся. — Головную боль лечили. Северным методом. Уже прошла!

По выражению лиц девиц и леди Траубайр было ясно: они считают, что прошла не головная боль, а последние остатки рассудка у обеих участниц этой сцены. Но голова у Элоди и правда перестала болеть. Правда, теперь она, кажется, жалела, что вообще проснулась.

― П-послала же Д-дева соседку… ― клацая зубами, выдохнула она, добралась до халата, который я предварительно стянула с ее плеч, закуталась и пошлепала в комнату, оставляя за собой мокрые следы.

Предлагать свою помощь в их устранении я не стала: все еще помнила, как поразилась Элоди, когда услышала, что я намерена стирать свои вещи самостоятельно.

Быстро облилась ледяной водой на глазах у все еще стоящей в дверях леди Траубайр, взяла свежее полотенце из грубой ткани…

― Надеюсь, леди Горнфельд, вы больше не станете практиковать свои дикарские целительские подходы к другим участницам отбора, ― проворчала та и тоже ушла, недовольно потряхивая крашеными буклями прически.

― Ну и подумаешь, ― я невольно вздохнула. ― Хотела же как лучше…

На завтрак я отправилась в своем единственном приличном платье, отослав то, в котором прибыла на отбор, в прачечную ― с мыслью, что его еще предстоит как-то вернуть хозяину таверны, ведь это он обеспечил меня рабочей одеждой.

Платье, которое было на мне сейчас, было пошито из тонкого шелка нежного оттенка молодой мяты. Завышенная талия и довольно глубокое треугольное декольте удачно подчеркивало пышную грудь и скрадывало излишне полные бока. Замшевые туфельки цвета сливок на невысоком каблучке удачно завершали образ благовоспитанной леди из хорошей семьи. Правда, здоровый румянец на круглых щеках несколько скрадывал это впечатление.

Элоди, в отличие от меня, выглядела бледной под двумя слоями пудры, которыми пыталась замаскировать круги под глазами. Она шла в двух шагах впереди, и ее спина была выпрямлена так, будто она несла на голове не воображаемый томик, а целую библиотеку. Я топала следом, чувствуя себя немного виноватой, но больше — голодной. Обижаться на соседку я и не думала. Просто вряд ли она хотела, чтобы другие девицы сочли ее моей подругой.

Да и я не слишком рассчитывала здесь с кем-то подружиться, ведь мы пришли бороться за драконьи сердца и лапы, а значит, ни о какой дружбе и речи идти не может! Хотя приятельницей, хотя бы временной, я была не прочь обзавестись. Хочется же обсудить с кем-то конкурсы и других участниц, поделиться впечатлениями!

Элоди прервала мои невеселые размышления, резко обернувшись на полпути.

— Я надеюсь, — произнесла она ледяным тоном, — вы не собираетесь применять свои «северные методы» за столом? Хватать мясо руками, например. Или выливать на кого-то воду? Боюсь, нас могли посадить рядом…

Я фыркнула:

— Только если кто-то подавится. Я умею хлопать по спине так, что вылетают не только кости, но и дурные мысли.

Лицо Элоди вытянулось. Она развернулась и зашагала еще быстрее, ясно давая понять, что наша утренняя беседа окончена. Я лишь пожала плечами и зашагала следом, уже предвкушая запах жареного бекона.

Стоило нам ступить в утреннюю гостиную, где для нас накрыли завтрак, как лицо Элоди вытянулось еще больше, а я с трудом удержалась от смешка: на отбор драконьих наездниц заявились не только сливки местного общества! В меру родовитых девиц из не самых обеспеченных семей тут было больше половины. Об этом говорили довольно скромные наряды и отсутствие богатых украшений на претендентках.

Правда, таких пышнотелых, как я, не было ни одной. Все девицы отличались невысоким росточком, щуплым сложением и почти полным отсутствием женских округлостей, столь привлекательных для мужских взглядов.

Поэтому, если появление Элоди было встречено почтительным молчанием и вежливыми кивками ― с некоторыми из девиц она явно была знакома, ― то мое появление вызвало нездоровое оживление.

— Это та, которая облила леди Деланир водой в купальне! ― просвещали свидетельницы утреннего омовения тех, кто это представление пропустил.

― Но она же… толстая! Ее ни один дракон не поднимет! ― шептались другие.

К шепоткам в свой адрес мне было не привыкать, а потому, сделав общий поклон, я направилась к незанятому столику: к счастью, рассаживаться можно было свободно.

Пока я шла, одна из девиц, с острым и злым, как у голодной горностаихи, лицом, отделилась от своей стайки и сделала несколько шагов в мою сторону. Ее взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне с ног до головы, и тонкие губы изогнулись в ядовитой улыбке.

― Леди… как вас там, ― нарочито громким голосом, чтобы услышали все присутствующие в затихшей гостиной, обратилась она ко мне. ― Вы, кажется, дверью ошиблись? Отбор толстушек для Дома утех проводится на другом конце города. Там, я слышала, ценят такие… выдающиеся данные.

Воздух застыл. Даже Элоди, почти добравшаяся до столика, где ее дожидалась знакомая, замерла, ожидая взрыва. Все смотрели на меня.

Я не стала краснеть или оправдываться. Вместо этого дошла до намеченного столика, обернулась к горностаихе, мягко улыбнулась и, не повышая голоса, ответила:

― О, благодарю за заботу! Но, видимо, вы сами плохо ориентируетесь во Дворце. Кастинг на роль злой карги для придворного театра, я слышала, уже завершен. И кандидатка уже найдена. ― Я мило склонила голову набок, окидывая ее таким же презрительным видом, каким она обмерила меня. ― Поздравляю! Она ваша.

В зале повисла гробовая тишина, а затем кто-то из девиц сзади не выдержал и фыркнул. Горностаиха побледнела, затем густо покраснела, ее рот открылся и закрылся, но никакого звука она издать не смогла. Развернувшись на каблуках, она позорно скрылась среди своих притихших подружек.

Я же, не меняя выражения лица, уселась за стол, с аппетитом потянула носом воздух и обвела взглядом остальных девиц.

― Мм, жареный бекон с яичницей! Вкуснота! Кому не по вкусу ― мне передаем.

Уже накалывая на вилку первый кусочек истекающего ароматным жиром сала, я поймала на себе взгляд соседки по комнате. Элоди смотрела на меня с новым, сложным чувством, в котором ужас смешивался с неподдельным уважением. Похоже, утреннее обливание теперь показалось ей не такой уж и страшной процедурой.