Смертельная клятва (ЛП) - Джеймс М.

Я никогда раньше не шпионил за женщиной таким образом. Я никогда не чувствовал побуждения к этому. И я пошёл в дом Сабрины не с намерением сделать то, что сделал. У меня не было никаких планов, кроме как присмотреть за ней, чтобы убедиться, что она дома, в безопасности и там, где ей и следует быть.

Я никогда не думал, что я из тех мужчин, которые могут вот так потерять контроль, наблюдая, как женщина раздевается. Черт, я никогда не был так без ума даже от стриптиз-клубов. Меня всегда отталкивало что-то в искусственном характере всего этого, в том факте, что женщины должны быть там, раздеваясь перед мужчинами, которые смотрят и платят им.

Но Сабрина не знала, что раздевалась для меня. Она даже не знала, что я был там. И трепет, который я чувствую при этой мысли, говорит мне яснее, чем что-либо еще, и что это была причина, по которой я не мог остановиться.

Мне нравилось шпионить за ней. Мне нравилось брать это от нее. Когда я думаю об этом так, у меня проносится вспышка стыда, но я отталкиваю ее. Она не знает. И я не собираюсь делать это снова…

Я нажимаю на тормоза и подъезжаю к ее подъездной дорожке, ход моих мыслей внезапно прерывается видом дыма, выходящего из заднего окна дома Сабрины.

Дерьмо.

Я выпрыгиваю из грузовика, выдергиваю ключи из замка зажигания и бегу по подъездной дорожке к входной двери Сабрины. Я хватаюсь за ручку, но она не поддается, в отличие от всех остальных в этом городе, Сабрина, кажется, запирает двери.

— Дерьмо! — Рыкнул я, поворачиваясь и направляясь к задней части дома. Может быть, она не заперла заднюю дверь или, по крайней мере, услышит, как я стучу. Я вижу дым, выходящий из того, что определенно является кухонным окном, и чувствую приступ неожиданной паники.

За этим следует облегчение, когда открывается задняя дверь. Я вбегаю прямо на кухню и вижу, как Сабрина бросает пылающий хлеб в раковину, тянется открыть кран и пытается увернуться от жара огня. Горелка на плите тоже полыхает, и я резко кричу, беспокоясь, что она не услышит меня из-за панических звуков, которые она издает.

— Сабрина! Не трогай этот кран! — Я понятия не имею, устроила ли она пожар, но вполне возможно, что она собирается сделать все намного хуже. — Где огнетушитель?

Она поворачивается и смотрит на меня, ее голубые глаза округляются на бледном лице.

— Я… я…

Понятно, что она понятия не имеет. Я оглядываю кухню, замечаю небольшую кладовку в дальнем конце и бросаюсь в том направлении, рывком распахивая дверь так резко, что она почти срывается с петель. В дальнем углу стоит огнетушитель, покрытый таким толстым слоем пыли, что ясно, что к нему уже давно никто не прикасался. Я тянусь к нему, наполовину ожидая, что меня укусит паук, когда я его выдерну.

— Назад! — Рычу я на Сабрину, не удосуживаясь смягчить тон. Ее дом слишком близок к тому, чтобы сгореть, чтобы я мог беспокоиться о том, как я с ней обращаюсь.

Ее глаза почему-то округляются еще больше, но она отпрыгивает назад и несется обратно к кухонному столу, обхватив руками спинку одного из стульев. Я направляю огнетушитель на пылающую кастрюлю и пылающую горелку плиты, пена разбрызгивается по всему пространству, образуя беспорядок, на уборку которого потребуется некоторое время.

Хотя это лучше, чем сгоревший дом.

Тяжело дыша, я кладу огнетушитель и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Сабрину. Она смотрит на кучку пены и испорченную еду с таким полнейшим унынием, что у меня в груди что-то сжимается, столь же неожиданное, как чувство паники, которое я испытал раньше.

— Что, черт возьми, ты делала? — Это получается излишне резко, как реакция на приступ сочувствия, который я почувствовал, как разочарование. — Ты чуть не сожгла свой дом.

Ее глаза мгновенно наполняются слезами.

— Я… я пыталась приготовить что-нибудь на обед. Я вообще-то не умею готовить, и… — Она беспомощно указывает на беспорядок в раковине. — Я купила нарезанную курицу и подумала, что приготовлю ее и смешаю с макаронами с сыром. Не знаю, Мари упомянула мне об этом как о легкой еде. Что-то, что она делает для своих детей. Поэтому я подумала, что это будет хорошее начало.

С каждым словом ее голос все больше дрожит, глаза наполняются слезами.

— Я даже не знаю, как мне удалось поджечь хлеб. Он просто начал дымиться, а потом…

Затем ее голос прерывается, ее руки так крепко сжимают спинку стула, что костяшки пальцев побелели, и я чувствую, как боль в груди перерастает в укол сочувствия, которого я не ожидал почувствовать. Прежде чем я полностью осознаю, что делаю, я иду через кухню к тому месту, где она стоит, обнимаю ее и прижимаю к своей груди.

Ее близость вызывает шок. На краткий миг она, кажется, забывает о подозрительном холоде, который она испытывала по отношению ко мне, когда она наклоняется к моей груди, прижавшись лицом к грубому полиэстеру моей форменной рубашки. Ее руки прижимаются к моим плечам, и я чувствую, как мое тело напрягается от того, насколько она близко. Мои мышцы напрягаются, член набухает под застежкой-молнией, и я стискиваю зубы, желая, чтобы она успокоилась. Последнее, что мне нужно, это еще больше напугать Сабрину, прижавшись своей эрекцией к ее бедру.

Мне нужно, чтобы она доверяла мне. Мне нужно, чтобы она смотрела на меня как на защитника, а не хищника.

Тогда тебе, наверное, не стоило дрочить под ее окном прошлой ночью?

Я отбрасываю эту мысль, прежде чем она сделает мой растущий стояк еще хуже, чем он есть. Но Сабрина все еще свернулась калачиком у меня на груди, тихо всхлипывая и пытаясь сдержать слезы. Они слишком близки к другим звукам, которые я могу себе представить, чтобы добиться от нее.

Она начинает отталкиваться, приподняв подбородок, и ее взгляд ловит мой взгляд, синий и светящийся. Она замирает, и я чувствую, как кончики ее пальцев слегка сгибаются на моих плечах, вижу момент, когда ее взгляд скользит вниз по моему рту и снова поднимается вверх, так быстро, что я почти могу пропустить это. Ее губы приоткрываются, и мне интересно, целовалась ли она когда-нибудь раньше. Судя по тому трепету, который я чувствую, пробегающий по ее телу, я готов поспорить, что нет.

Я мог бы быть ее первым поцелуем. Первым мужчиной, который когда-либо претендовал на этот мягкий, полный ротик. Эта мысль так быстро опьяняет, что на короткую секунду я чувствую себя как в тумане, и мне нужно все, чтобы не действовать в соответствии с этим.

Еще нет. Сабрина влияет на меня так, как я не ожидал, но если я нажму слишком быстро, она запаникует и убежит.

Это не то, чего я хочу от нее.

Я почти подсознательно чувствую, как она наклоняется ко мне. Я готов поспорить, что она не до конца понимает, чего просит ее тело. И хотя я знаю, что сейчас неподходящее время, мне нужны все силы, чтобы отказать ей.

Я делаю шаг назад, поднимаю руку, чтобы освободить ее руки от своих плеч, и освобождаю пространство между нами. Я не могу не заметить, как она вздрагивает, как и я, или легкую искорку разочарования в ее глазах. И у меня такое ощущение, что эта реакция такая же подсознательная, как и первая.

Сабрина невинна. Я бы поставил на это деньги. Я сомневаюсь, что она хоть в малейшей степени понимает свое тело или чувства, которые она испытывает. И сейчас мне приходится контролировать все, что у меня есть, чтобы не начать ее обучение здесь и сейчас.

Если я не уйду в ближайшее время, я вообще не уйду.

— У меня есть место, где мне следует быть, — грубо говорю я, оставляя между нами еще несколько дюймов пространства. — Может быть, попользуйся какое-то время микроволновкой, а? Или позаботься о том, чтобы у тебя под рукой был огнетушитель.

Щеки Сабрины розовеют от смущения.

— Я впервые попыталась воспользоваться плитой, — оправдывается она. — Я никогда… — Она замолкает, ее лицо краснеет еще сильнее, когда она осознает, что почти призналась, что никогда раньше не пробовала готовить.

— Меня это ничуть не удивляет, принцесса, — говорю я ей, мой рот в усмешке изгибается. Глаза Сабрины вспыхивают, немного ее смущение уходит, когда это прозвище явно задевает за живое.