Новенькая (СИ) - Муллагалеев Валерий

Яркими пятнами вспыхивали предположения, что же найдется в столе этого старого пирата, притворяющегося учителем. Почему-то на ум приходил пистолет со спиленными номерами, хотя кто в здравом уме будет хранить оружие в школе? Пачка фальшивых баксов? Фотографии голых школьниц? Или, не дай Бог, томик стихов Бодлера? Ящик был маловат для образцового "скелета в шкафу", и фантазия билась в этой тесноте, порождая все более дурацкие варианты.

Мы оба боялись, что найдем что-то банальное: больничный лист, чеки из магазина, дохлый калькулятор, газету "Книжное обозрение"... Я уже был согласен на шоколад, недокуренную сигару и протекшую бутылку рома – это хоть объяснило бы характерную ароматизацию кабинета (и самого Ефимыча). Но нас ожидало нечто совсем другое: билет на приключение.

Новенькая справилась с замком и, тихонько подвывая от предвкушения, потащила ящик наружу. Среди всякого хлама там действительно оказалась пачка сигарилл и начатая шоколадка, но в уголке лежал квестовой предмет: перетянутая резинкой пачка глянцевых флаеров.

На кроваво-красном фоне красовался кулак, от которого расходились трещины. "Бойцовский клуб", – кричал заголовок. А ниже: "Первое правило Бойцовского клуба: никому не говорить о Бойцовском клубе, поэтому если тебе попала в руки эта листовка – молчи, и приходи по этому адресу". Дальше было написано, что с собой взять и пр. Речь, конечно, шла не о просмотре одноименного фильма. Кто-то, возможно, сам Ефимыч, организовал в нашем городе подпольные бои!

– Валерий, – сказала Новенькая. – Теперь я тебя приглашаю!

– Ты хочешь пойти в Бойцовский клуб? – переспросил я.

И тут же получил пощечину.

– Нельзя говорить о Бойцовском клубе! – назидательно пояснила Новенькая.

– Смотрела фильм?

– Угу. А ты?

– Да.

– Понравился?

– Да, я даже книгу Паланика решил почитать.

– И как она?

Книга мне не понравилась, это был один из тех редких случаев, когда я бросил читать, не дойдя и до середины. Новенькая, похоже, была той еще фанаткой, и я боялся огорчить ее своей оценкой. Хотелось угождать ей во всем! Но…

– Книга полное говно, – сказал я. – Фильм лучше.

Новенькая хихикнула.

– Поняла. Тогда и начинать не буду.

Мы прикарманили флаер, Новенькая вытащила несколько сигарилл и съела кусок шоколадки, пояснив, что это законная добыча. Я старательно сложил все вещи так, как они лежали до взлома.

– Запри ящик, – попросил я. Не хотелось обижать любимого учителя.

– Еще чего! Это сложнее, чем взламывать.

– Ну, пожалуйста.

– Мне лень.

Я склонился и стал покрывать ее колени поцелуями, приговаривая:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..

– Ла-а-адно, – заурчала Новенькая. – Подлиза.

– Спасибо, спасибо, спасибо!.. – забормотал я, продолжая целовать восхитительные ножки, поднимаясь выше и выше, где они становились сочнее.

Я сходил с ума, когда оказывался у ее ног, а она, наоборот, сумасшедшей быть переставала: становилась ласковой и великодушной. Она повелительно оттолкнула меня и принялась с довольной улыбкой за дело.

Следы замели.

Но очереди был кабинет директора. Располагался он на первом этаже, недалеко от вахты охранника. В темной школе его уголок светился одинокой лампочкой. Мы на цыпочках прокрались мимо опасного света и оказались в нужном закутке. Кабинет оказался даже не заперт. Мы медленно приоткрыли дверь и заглянули внутрь – вдруг директриса вздумала тут ночевать? Кабинет был пуст.

Совсем недавно мы посещали его после инцидента со "слиянием". Сейчас давящая авторитарная атмосфера улетучилась и напоминала о себе только пиджаком директрисы, что висел на спинке кресла.

Новенькая схватила пиджак и надела. Обернулась ко мне уже надменная, с надутыми губами и строгим лицом.

– Так-так, – сказала она, усаживаясь в кресло. – Валерий! Никогда бы не подумала, что такой хороший мальчик окажется у меня в кабинете.

Я глупо улыбнулся и промолчал.

– А ну! На колени!

Помедлив, я встал перед директорским столом на колени, моя голова возвышалась перед столешницей напротив Новенькой. Она улыбнулась, откинулась на спинку кресла и закинула ноги на стол так, что каблуки нацелились мне в лицо.

– Ползи ко мне, живо!

Я обогнул стол и оказался перед ней. Новенькая восседала в большом кожаном кресле и смотрела на меня сверху-вниз. Улыбка тронула ее губы, но в следующую секунду лицо наполнилось высокомерием и надменностью. Она повернула кресло ко мне, опустила ноги на пол, расставила их в стороны. Я оказался между ее коленей. Бледный ночной свет струился сквозь окно, подсвечивая белизну ее бедер и загадочную теплую тьму под задравшейся юбкой. Новенькая положила руку мне на голову, сжала в кулак волосы.

– Тебе придется отрабатывать свое поведение!

Я поплыл, все казалось нереальным. Лицо Новенькой, безукоризненное и такое взрослое и серьезное в полутьме, казалось мистической луной в темных тучах сна. Мои вытаращенные глаза словно говорили: "Как же мне отработать мое поведение, госпожа директор?"

Она повернула мою голову лицом вверх, с чувством плюнула в приоткрытый рот, склонилась к уху и прошептала, смакуя каждое слово, словно слизывала крем с торта:

– С этих пор каждый день на большой перемене ты будешь приходить ко мне в кабинет и…

Из коридора донеслись шаги.

– Там кто-то есть? – раздался голос охранника. – Евгения Дмитриевна, это вы?

Мы вскочили – я с колен, она с кресла – и заозирались в поисках укрытия. Не сговариваясь ломанулись в шкаф. Внутри висел только плащ и блузка, но шкаф был узкий, и мы прижались друг к другу плотно и потно. Я ощущал ее твердые ключицы и мягкую грудь, слышал, как стучит ее сердце. Мои джинсы топорщились снизу и упирались ей в живот. Казалось, если мое возбуждение не схлынет, то стенки шкафа не выдержат и разлетятся в стороны! Новенькая ерзала и пыхтела, обжигала горячим дыханием.

Щелкнула ручка входной двери, и мы застыли не дыша. Охранник прошел в кабинет, включил свет. Было слышно, как он переминается с ноги на ногу.

– Хм, может, принтер проснулся? – сказал он. – Чертовщина какая-то с техникой. Да еще дверь эта дура забыла запереть…

Новенькой вдруг стало смешно. Когда смеяться нельзя, смех так и прет наружу, словно газировка из встряхнутой бутылки. Я так однажды с урока английского вылетел, тщетно зажимая себе рот и нос, а ведь шутка соседа даже не была смешной! Новенькую раздувало от смеха, а охранник все не уходил, словно ждал нашего оглушительного фиаско.

Я кое-как нашарил мобильник, экранчик осветил лицо Новенькой: красная, смешанные с тушью слезы текут черными ручьями… Я лихорадочно листал телефонную книгу.

Нашел!

Я нажал кнопку вызова. Где-то в глубине школы зазвонил телефон на вахте. Охранник, окончательно решивший, что его враг – гремлины, вселившиеся в технику, выругался и ушел.

Мы вывалились из шкафа мятые, потные и счастливые.

– Ты гений! – с трудом сдерживая возглас сказала Новенькая, сжала мое лицо в ладонях и яростно поцеловала в губы.

С размазанной тушью она была вылитой Жанетт Воерман. Я сказал об этом, и Новенькая не только оказалось в курсе, кто это, но и приняла сравнение как комплимент.

– А теперь убираемся, пока он не вернулся! – сказала она.

Вскоре мы скрылись в темном коридоре, словно рыбы, ушедшие на глубину. Безопасная тьма и раздолье!

Проходя мимо неприметного кабинета в углу, Новенькая остановилась и достала отмычки.

– Что там? – спросил я.

– Ты ни разу там не бывал?

Я покачал головой. Это был кабинет школьного психолога.

Мы залезли внутрь, и Новенькая, ориентируясь как дома, вытащила из шкафа коробку с кучей картонных папок.

– Это психологические характеристики учащихся, – пояснила она.

Палец побежал по алфавитному указателю, она извлекла особо пухлую папку со своей фамилией.

– Ого, – сказал я. – Как неожиданно.