Искупление варвара (ЛП) - Диксон Руби

Чейл знала бы, умеет ли Элли говорить.

Я бегу вперед, игнорируя бормотание ругательства Рáхоша. Он не преследует меня, когда я подхожу, чтобы встать рядом с Чейл, и иду рядом с ней. Они хотят, чтобы я держался подальше от своей пары. Я игнорирую гнев, который сжигает меня изнутри при этой мысли, и сосредотачиваюсь на Чейл.

Она замечает, что я иду рядом с ней, и бросает на меня косой взгляд. Когда я не ухожу, она хмурится.

— Могу я тебе чем-нибудь помочь?

Ее слова вежливы, но это странно; по ее тону совсем не видно, что она хочет помочь.

— У меня есть к тебе вопросы.

— Ты предполагаешь, что я захочу разговаривать с твоей синей задницей?

— Не с моей задницей, — поправляю я ее. — Ты можешь говорить мне в лицо.

Чейл слегка встряхивается, ее брови опускаются.

— Ты что, издеваешься надо мной?

— Нет. Я хочу задать тебе вопросы об Эл-ли.

— А если мне не хочется с тобой разговаривать?

Настала моя очередь хмуриться. Почему она не хочет говорить со мной?

— Я только хочу узнать больше о своей паре. Ты знаешь ее лучше, чем я.

— Да, знаю, — медленно произносит Чейл, пожимая плечами, и меховая накидка плотнее облегает ее маленькое тельце. — И я уверена, что она не счастлива быть твоей парой.

Я смотрю вперед, на напряженную фигуру той, кто является моей парой. Она кажется такой хрупкой и одинокой, даже несмотря на то, что Лиз и Харрек стоят по бокам от нее.

— Почему она не говорит?

— Может быть, она не хочет с тобой разговаривать?

Я поворачиваюсь к ней.

— Значит, она разговаривает с тобой? — Я испытываю облегчение. Если это правда, то это означает, что я смогу завоевать ее расположение. Со временем она заговорит со мной.

Но Чейл поджимает губы. Через мгновение она медленно качает головой.

— Нет, она со мной не разговаривает. Она ни с кем не разговаривает. Но я знаю, что она может говорить. — Она поднимает на меня взгляд. — Я слышала, как она что-то говорила в своих ночных кошмарах. И это были нехорошие кошмары, к твоему сведению.

Желание защитить свою пару пронизывает меня, и я сжимаю в кулаке копье, сопротивляясь порыву броситься к ней и прижать ее к себе, чтобы утешить в воспоминаниях о прошлом.

— Поэтому она предпочитает молчать. У нее сильная воля, у моей пары. — Я испытываю сильную гордость за это, даже если меня расстраивает ее молчание. — Случилось что-то такое, из-за чего она боится говорить?

— Тебе придется спросить ее.

Я спрошу. Возможно, она даже ответит мне. Но не сегодня. Я снова смотрю на Чейл.

— Ты можешь рассказать мне о ней еще что-нибудь?

Она, кажется, не в восторге от моих вопросов.

— Почему ты хочешь знать?

Разве это не очевидно?

— Я хочу узнать больше о своей паре. Я хочу знать, что ей нравится. Я хочу сделать ее счастливой.

Чейл слегка фыркает.

— То, что сделало бы ее счастливой, это не находить отклика у тебя, но я думаю, это не обсуждается. Правда ли, что он нерушим? Резонанс?

Я подтверждаю это кивком.

— Многие изначально были недовольны своими парами, прежде чем поняли, что их кхай действительно выбрал правильного человека. Резонанс всегда побеждает.

Чейл хмыкает над этим.

— А что произойдет, если ты попытаешься это проигнорировать? Если ты будешь бороться с этим?

Люди всегда спрашивают об этом. Ответ всегда один и тот же.

— Резонанс выбирает сам. Глупо бороться с этим.

— Да, ну, я не спрашиваю, разумно ли это. Я спрашиваю, что произойдет.

— Потребность в спаривании возрастает с каждым днем. Это сделает тебя слабым и несчастным, пока ты не примешь это. — Я потираю свою грудь, где даже сейчас мой кхай тихо поет, ожидая еще одного взгляда на свою избранницу. — Но резонанс — это то, на что все надеются. Это сближает самцов и самок и приносит новую жизнь в племя. Это хорошая вещь. Как ее пара, я позабочусь об Эл-ли и прослежу, чтобы она была счастлива.

Чейл игнорирует мои гордые слова.

— Получается, по сути, эта история с вошью заставит ее родить от тебя детей. — Она бросает на меня скептический взгляд. — А я-то думала, вы, ребята, сказали, что мы не рабы.

Я хмурюсь.

— Ты никому не принадлежишь. Почему ты так подумала?

— Эта вошь заставляет ее стать твоей парой. Почему это ее выбор? — Она сердито смотрит на меня. — Откуда мне знать, что в тот момент, когда мы повернемся к тебе спиной, ты не схватишь ее и не изнасилуешь? Не будешь удерживать ее, пока она не «примет» твое совокупление? — Она шевелит пальцами в воздухе.

Я смотрю на них в замешательстве.

— Что это? — спрашиваю.

— Что это что?

— Это, — Я показываю на ее пальцы. — Это тоже, что и это? — Я показываю ей средний палец — жест, которым Лиз часто пользовалась в последние несколько сезонов.

— Тебя несколько раз отшивали, не так ли? — У Чейл странное выражение на выразительном лице. — Это воздушные кавычки, и не меняй тему. Ты собираешься изнасиловать ее?

Я оскорблен тем, что она могла подумать такое. Элли — моя, чтобы лелеять ее, моя, чтобы защищать. Я бы никогда не причинил ей вреда и не навязался бы ей силой.

— Меня злит, что ты вообще спрашиваешь об этом.

— Поставь себя на мое место. Ты думаешь, в какой безопасности ты бы себя почувствовал, если бы был на моем месте? Я видела тебя с ней.

И это заставляет меня замолчать, потому что я действительно схватил ее возле са-кoхчка, когда она попыталась убежать. Я думаю о следах на ее худой, грязной руке, и мне становится стыдно. И я думаю об ошейнике, который Тракан надел на нее, и у меня внутри все переворачивается. Чейл права, что не доверяет мне.

— Я не хочу причинять ей боль. Я хотел бы… — я давлюсь словами, охваченный одновременно радостью, разочарованием и эмоциями от того, что у меня есть пара после стольких лет. — Я хотел бы… любить ее. Я ничего так не хочу, как ее счастья.

— Ну, тогда ты был бы первым, кто захотел это для нее, — сухо говорит Чейл. — Тогда позволь мне рассказать тебе все, что я знаю об Элли. Я знаю, что ее последний хозяин держал ее в ошейнике, как собаку, и заставлял ползать голой на четвереньках, просто чтобы унизить ее. Он не думал, что люди умны или чувствительны, поэтому все время оставлял на ней шоковый ошейник. Я знаю, что она никому не доверяет, даже мне. Я знаю, что она не будет есть, если не доверяет еде, которую ей дают. Я знаю, что ей снятся кошмары. Я знаю, что она боится, когда к ней прикасаются, и когда ей страшно, она прячется в маленьких, тесных помещениях. Это говорит мне о том, что в прошлом она подвергалась жестокому обращению, причем довольно часто.

Каждое произнесенное ею слово ощущается как удар ножа. Она рассказывает мне такие ужасы… о моей паре. Я этого не вынесу.

— Прекрати, — хрипло говорю я. — Этого не может быть.

— Почему нет? Ты думаешь, все счастливы как твое племя? Ты купил рабов, мой друг. Ты знаешь, кто покупает рабов на невольничьем рынке? Развратные, больные сукины дети, в которых нет ни грамма сострадания. Для них мы не люди. Мы — ничто.

Некоторые из ее слов не имеют для меня никакого смысла, но в ее тоне есть горячность, которая говорит мне обо всем.

— Я только просил, чтобы в наше племя привели женщин, чтобы наши неспаренные охотники могли иметь семьи.

— Ты. Купил. Рабов. Не думаю, что кто-нибудь забудет это в ближайшее время, — голос Чейл резкий. — Я была рабом уже восемнадцать месяцев, и позволь мне сказать тебе, что это ад. Меня избивали, хлестали плетьми, давали пощечины, кормили отбросами, продавали незнакомцам и обращались как с животным. И это было всего восемнадцать месяцев назад. Я чувствую себя так, словно постарела на восемнадцать лет с тех пор, как попала в плен. — Она медленно качает головой. — Элли никогда не говорила, но я могу сказать по ее глазам — эта девушка была в этой системе уже много лет. Может быть, даже дольше. Кто знает, что это с ней сделало.

Я не могу думать. Все, что я могу делать, это смотреть на маленькую прямую спину моей женщины. Моя грязная, молчаливая самка.