Андреа. «Начало» (ЛП) - Бринн Адриана

ЛУКАН

ЭТО НЕ СКАЗКА

«Я бы хотела иметь больше времени, чтобы найти темные силы и присоединиться к их адскому крестовому походу». — Мортиша Аддамс

Прошло уже несколько часов после жаркого, как ад, боя между мной и Андреа. Она никогда бы не согласилась тренироваться со мной или даже находиться в одной комнате со мной, если бы я не заставил ее. Я даже не чувствую вины за те меры, которые мне пришлось принять, чтобы заставить Риана, личного охранника Бенедетто, не появляться сегодня утром в спортзале, чтобы тренировать Андреа. Мне не пришлось бы прибегать к грубому обращению с ним и запирать его в туалете для охранников. Он мог бы избежать всего этого, если бы просто согласился исчезнуть на целый день. Так что, если подумать, он сам виноват.

Черт побери.

Что, черт возьми, происходит с этой девушкой?

Эта девушка слишком упряма. Ее умный рот немного раздражает, но, если честно, этот умный рот и грубое отношение заставляют меня напрягаться.

Я — Лукан Вольпе, и мир будет принадлежать мне, хочу я этого или нет. Так почему же эта девушка заставляет меня возвращаться к ней снова и снова?

Я бросаю на нее взгляд: она сидит на пассажирском сиденье и смотрит на все, кроме меня. Почему я хочу, чтобы эти гипнотизирующие карие глаза смотрели на меня?

Я в полной заднице.

Я останавливаюсь перед Музеем искусств Детройта. Это мое любимое место, когда стены словно надвигаются на меня. Это место что-то значит для меня; именно здесь мы с мамой устраивали «особые свидания», как она их называла. Мы приходили сюда, и она рассказывала мне о картинах, скульптурах и их значении. Она также рассказывала, что чувствовал художник, когда создавал произведение. Я находил это поистине захватывающим, как кто-то двумя руками может создать такую красоту. Одна работа, сделанная из стекла, запомнилась мне навсегда. Это была маленькая девочка, стоящая на коленях и закрывающая уши, в то время как ее окружали страшные существа.

В тот день я спросил маму, что чувствовал художник, когда создавал это произведение. Она сказала: «Она пытается заставить мир замолчать, любовь моя». Моя юная сущность не могла понять смысл ее слов, но каким-то образом я почувствовал боль моей мамы.

Я хотел этого.

Я хотел заставить замолчать все голоса в моей голове.

Голоса дома.

В тот самый момент я рассказал маме о том, что хочу сделать со своей жизнью, и попросил ее купить мне все необходимое, потому что я тоже собираюсь создавать искусство. Искусство, которое заставит замолчать всех ужасных существ, способных однажды причинить мне боль. Я никогда не забуду выражение ее глаз — не разочарование, а печаль.

Она знала, что мне это никогда не светит, но все равно покупала мне все необходимое и даже записала меня на уроки рисования с моим личным учителем. Однажды, когда мне было шесть лет, мой отец пришел домой пораньше и узнал о моем новом увлечении. Он показал мне, что он думает об этом, сломав мне руку и разбив маме губу. Тогда-то я и узнал, каково мое истинное предназначение в этой поганой жизни.

Я отгоняю плохие воспоминания, потому что нет смысла думать о прошлом. Я не могу его изменить, так зачем об этом думать? Я останавливаю машину и отдаю ключи парковщику, затем бегу к пассажирской двери и протягиваю руку Андреа. Сегодня она выглядит восхитительно. На ней облегающее платье цвета ее кожи, как будто его нарисовали. Все, что я знаю, это то, что она выглядит достаточно хорошо, чтобы ее съесть, а я умираю от голода. Будь я мужчиной другого типа, я бы сказал ей, как потрясающе она сегодня выглядит, и если бы у меня был с собой этюдник, я бы с удовольствием перенес такую красоту на бумагу.

Но это не сказка, и я не принц.

АНДРЕА

ПРОСТО ПРИТВОРЯЮСЬ

«Деньги делают меня романтичной». — Одри Хепберн

Из всех мест, куда этот неандерталец мог бы повести меня на свидание, я никогда не ожидала, что это будет художественный музей. Я уже ходила на всевозможные свидания — катание на роликах, кино, рестораны, но это было для меня в новинку. Лукан арендовал на ночь весь музей. Здесь нет никого, кроме нас двоих.

Это слишком интимно.

Я не могу спрятаться здесь.

Музей искусств Детройта прекрасен. Это, конечно, не Лувр, но картины и скульптуры, выставленные здесь, поистине великолепны. По какой-то причине Лукан здесь молчит и ведет себя странно. Не то чтобы он вел себя нормально, но здесь он почти беззащитен. Не очень-то весело пинать человека, когда он лежит на дне. Я планировала устроить ему ад на этом свидании, но как я могу, когда он выглядит так, будто кто-то только что убил его щенка?

Да, странно. Я знаю.

Он организовал частную экскурсию по музею, и гид рассказал нам обо всех экспонатах, которые здесь выставлены. Одно произведение привлекло мое внимание, и я подошла к нему, чтобы рассмотреть поближе. Мое сердце сжимается в груди от того, что я вижу перед собой. Это скульптура крошечной девочки, которая закрывает уши, а над ней нависают монстры. Я присматриваюсь к этикетке, она гласит: Nascondersi dai mostri. Я уверена, что исказила название.

— Скрываясь от монстров. — Лукан шепчет мне на ухо. Я даже не заметила, как он пристроился рядом со мной. Я все еще с благоговением смотрю на стоящую передо мной скульптуру.

— Она так трагически прекрасна. — Я чувствую такую связь с этим произведением. Как будто кто-то забрался в самую глубину моей души и обнаружил мой самый большой страх.

Маленькая девочка выглядит такой испуганной и одинокой.

— Да, это так, — прошептал он так тихо, что я чуть не пропустила это мимо ушей.

Почти.

Я поворачиваю голову в его сторону, ожидая увидеть, как он восхищается красотой перед нами, но вместо этого он смотрит на меня. Его глаза говорят мне одно, но его действия говорят о другом.

Ух ты! Один день с ним, а я уже так запуталась и начала терять бдительность.

Это плохо.

Это очень плохо.

Я не могу себе этого позволить.

По крайней мере, не сейчас.

Особенно не с ним.

— Испуганная девушка символизирует художника, а уродливые чудовища, парящие над ней, — весь мир, — он сделал паузу, любуясь произведением. — Ну, это одна из многих интерпретаций.

Теперь мне любопытно.

— Их несколько? — спрашиваю я.

— Да, некоторые говорят, что скульптор страдал шизофренией, и девушка — это он сам, а чудовища — монстры из его прошлого. Он покончил с собой сразу после того, как закончил эту работу. Он даже не успел увидеть, как ее выставляют.

Тон Лукана до жути спокоен и печален.

— Откуда ты это знаешь? — спрашиваю я его, все еще глядя на скульптуру охотящейся девушки.

Он пожимает плечами: «Я разбираюсь в искусстве».

Да, но это еще не все.

— Идем, ночь еще не закончилась, — говорит он, протягивая мне руку.

Мы не должны быть врагами, по крайней мере, сегодня.

Так что я беру его за руку и притворяюсь.

Я притворяюсь, что я не сирота.

Я притворяюсь, что я обычная девушка с обычным парнем на красивом свидании.

Просто притворяюсь.

Ночь почти закончилась, и я уже год не чувствовала такого умиротворения. Хотелось бы, чтобы каждая ночь была такой.

Я бы хотела, чтобы это чувство никогда не заканчивалось, но оно закончится.

Это всегда так.

Не знаю, как Лукан справился с этой задачей, но внутри экспозиции созвездий он попросил кого-то приготовить нам ужин. Это похоже на интерьер прекрасного итальянского ресторана.

Мы буквально ужинаем под звездами.

Он молчал весь ужин, и, на удивление, я наслаждалась тишиной. Я не против его присутствия так сильно, как думала. Возможно, я схожу с ума, и это объясняет, почему я спрашиваю о том, что не выходит у меня из головы с того момента, как Фэллон рассказала мне об этом. Как он относится к ее потере?

— Каково это? — спрашиваю я. — Потерять ее, я имею в виду? — спрашиваю я, но знаю, что не получу ответа. Лукан ни за что не доверится мне.