Ткач (ЛП) - Робертс Тиффани

Она вынула вещи изнутри и разложила их сушиться. Пара одеял, бурдюк с водой, топорик с обсидиановым наконечником, несколько маленьких свертков, завернутых в восковые листья, различные лоскутки шелка и кожи, несколько деревянных катушек с туго намотанными нитками и маленькая баночка с тем, что, как предположила Ахмья, было маслом, которым вриксы смазывали свои шкуры. Несмотря на испытания, с которыми им пришлось столкнуться, большая часть вещей была упакована на удивление аккуратно.

Среди вещей было несколько инструментов, в основном сделанных из кости, которые, как она видела, он использовал для плетения веревок и сетей, а также для пробивания отверстий в ткани или коже, а также несколько игл в маленьком футляре. Хотя все они приобрели влажный, затхлый запах, вызванный тем, что их слишком долго оставляли мокрыми, аромат Рекоша остался — намек на пряности и томления.

Ахмья поднесла одну из маленьких тряпочек к лицу и вдохнула. Скорее всего, это был шелк, который он изготовил сам, сотканный его руками, и от него безошибочно исходил его аромат. Аромат, который стал так много значить для нее. Он утешал ее, успокаивал, возбуждал.

На самом дне сумки, под всем остальным, лежал кожаный сверток. Она не могла сказать, что было внутри, но сверток был завернут так плотно и надежно, и она сомневалась, что внутрь попала влага.

Он держал что-то в руках, когда навестил ее на днях, завернутое скорее в ткань, чем в кожу, но похожего размера и формы. Могло ли это быть тем, что он хотел ей подарить?

Какой бы любопытной она ни была, она не стала бы нарушать его личные границы, открывая сверток. Его содержимое, казалось, было защищено от воды, и это все, что имело значение прямо сейчас.

Ахмья расправила его сумку и встала, еще раз оглядывая джунгли.

Рекоша по-прежнему не было видно.

Схватив один из его ножей, она нашла место, где земля была покрыта мягкой растительностью, и села, подтянув ноги к груди и обхватив их руками.

Он близко. Он не оставит меня здесь одну.

Она положила подбородок на колени и уставилась в джунгли.

Ничего не оставалось делать, кроме как ждать.

ГЛАВА 12



Огонь в сердце Рекоша только усиливался с каждым шагом прочь от Ахмьи, с каждой холодной каплей дождя, падающей на его шкуру, с каждым ударом его сердец. Он не мог избежать этого жара, тот не ослабевал.

Стебель пульсировал, зажатый в ловушке ладонью, которой он обхватил его. Боль за приоткрытой щелью была глубоко укоренившейся мукой, которая затуманивала его разум от желания.

Зарычав, он, пошатываясь, остановился и сильнее надавил на стебель. Дрожь пробежала по нему, заставив встать дыбом тонкие волоски на шкуре, и вода брызнула с тела, когда он резко выдохнул. Каждая боль, которую он испытывал вчера, теперь была еще сильнее, но ничто не могло преодолеть жар.

Он никогда не чувствовал ничего подобного. Он никогда не был так поглощен желанием, так движим похотью. И у него никогда не было такого, чтобы его стебель внезапно… с силой вырвался наружу.

Каждый инстинкт требовал, чтобы он вернулся к Ахмье. Вернуться и заявить на нее права единственным способом, который имел значение — связав и войдя в ее влажную, теплую щель, оставив на Ахмье свои следы, снаружи и внутри. Его конечности дрожали, а шкура зудела от желания вернуться.

Красная дымка по краям зрения рассеялась, и сердце забилось быстрее.

— Нет! — прорычал он, качая головой.

Хотя он никогда этого не испытывал, он знал, что это такое. Брачное безумие. Его инстинкты пытались захватить контроль, угрожая довести до звериных притязаний на свою пару. Рекош наконец понял.

Но он не позволит безумию овладеть им. Он не откажется от контроля, если это поставит под угрозу его маленький цветок.

Достаточно того, что она была дважды ранена под его защитой. Даже подумать, что он сам может причинить ей вред…

Нет. Он не мог этого сделать. Не стал бы.

Его стебель запульсировал, словно выражая несогласие. Рекош обхватил его пальцами и сжал, шипя сквозь клыки. Хватка усилила боль в сердцах. Он закрыл глаза, наклонил голову и вдохнул. Дождь лил со всех сторон в беспорядочном ритме, контрастируя с ровным, но стремительным биением его сердец.

Ни одна самка никогда не действовала на него подобным образом. Запахи самок-вриксов могли свести с ума, когда те были охвачены похотью, и Рекош чувствовал возбуждение, вызванное этими феромонами, но никогда не поддавался их влиянию. У него никогда не возникало искушения поддаться.

Один вдох аромата Ахмьи почти погрузил его в брачное безумие. Один вкус ее нектара — и он почти потерял себя. Если бы она не оттолкнула его, он, несомненно, сделал бы это.

Рекош наполнил легкие воздухом джунглей. Дождь и влажная земля пересиливали большинство других запахов, но он все еще чувствовал ее аромат на своей шкуре, все еще ощущал ее вкус.

И будь проклят его язык, но он жаждал большего.

Рычание зародилось в его груди, когда дрожь снова пробежала по телу. Ее щель была такой горячей, такой влажной, такой… восхитительной. Одного вкуса было недостаточно. Никогда не будет достаточно.

Рекош снова вздрогнул, стряхивая воду со шкуры, и сделал еще один вдох, потом еще и еще.

— Я должен быть ее щитом, — сказал он. — Ее защитником. Ее проводником. Ее безопасность превыше всего.

Хотя он знал, что эти слова были правильными, их было нелегко произнести. Он хотел ее каждой клеточкой своего существа. И все же в этих джунглях, которые и так были полны опасностей, его желание было для нее еще одной угрозой. Серьезной угрозой.

Наконец, его стебель расслабился. Он медленно опадал, пульсируя с каждым ударом сердцец, пока полностью не скрылся в щели. Рекош не сразу убрал руки, удерживая их на месте, когда боль расцвела, ее лепестки раскрыли зияющую дыру в его груди, по форме напоминающую его маленький цветок.

Только Ахмья могла заполнить эту пропасть.

Она отскочила от меня…

Однако поначалу Ахмья не отстранилась, а прижала его еще крепче. Ее пальцы запутались в его волосах, голос был хриплым, а аромат был пропитан ее собственным желанием. Он окутал его, соблазнил сильнее, чем феромоны, которые могла бы создать любая самка врикса.

Она хотела его.

Он осторожно поднял нижние руки. Застежки плотно сомкнулись по обе стороны от щели, заставляя ее закрыться. Его стебель не шелохнулся.

Из Рекоша вырвался прерывистый вздох облегчения, и он сжал кулаки. Ему нужно было сосредоточиться. Нужен не топор, рубящий подлесок широкими полосами, а копье, тонкое и прямое. Не молот, а игла. Точная, контролируемая, выверенная.

Она принадлежала ему. Это не изменится. Она была его целью, его смыслом, его сердцем. И то, что он стоит тут в одиночестве, не послужит ей на пользу.

Рекош открыл глаза.

Дождь продолжался, оставляя воздух прохладным и туманным, и Клубок казался мирным. Он знал, что безмятежность — всего лишь маска, тонкая вуаль, скрывающая опасность и хаос под ней, но это не мешало ему ценить относительную тишину.

Развернувшись, он направился к убежищу, хромая при каждом шаге, походка все еще была неровной из-за поврежденной передней ноги. Кость не была сломана, он знал это наверняка, хотя не мог предположить глубину повреждений. У такого целителя, как Диего, нашлись бы подходящие слова, чтобы описать травму.

Когда он переносил вес с конечности, она причиняла ему гораздо меньше боли, чем многочисленные раны, которые он получил от кузахов. Шкура в местах заживления была тугой и зудящей, и горела всякий раз, когда растягивалась от движений.

Боль не нова.