Данте (ЛП) - Кинкейд Сэди

— Нет. Я немного устала и много спала.

— Но отец ребенка, мистер Моретти? — она произносит его имя так, словно точно знает, кто он. — Он не заметил, что что — то не так?

Это был бы мой шанс рассказать ей правду. И что потом? Подвергнуть риску эту милую докторшу за то, что она помогла мне? Прожить свою жизнь в бегах? Лишить моего ребенка шанса узнать его отца. Данте Моретти никогда не отпустит меня.

— Он был действительно занят. Я не часто его видела. Но как только он увидел, насколько я больна, он сразу привез меня.

Она с беспокойством прищуривается, глядя на меня, но прежде чем она успевает задать мне какие — либо дальнейшие вопросы, Данте возвращается в палату.

— У тебя гиперемезис гравидарум. Я дам тебе какое — нибудь лекарство от тошноты, чтобы ты взяла их с собой домой, но есть и пить, нужно мало и часто — это ключ к тому, чтобы не стать обезвоженным.

Я киваю.

— И, пожалуйста, внимательно присматривайте за ней, — говорит она Данте. — Если она не в состоянии ничего утаить, тогда вам нужно будет немедленно вернуть ее обратно.

— Конечно, — говорит он, кивая.

Пейджер доктора Уилкокс подает звуковой сигнал, она извиняется и выходит из комнаты.

— Она спрашивала тебя, удерживал ли я тебя против твоей воли? — спрашивает Данте.

По какой — то причине это заставляет меня смеяться:

— Вроде того, — признаю я. — Я думаю, она знает, кто ты.

— Ну, я в некотором роде пользуюсь дурной славой в этих краях, — говорит он, подмигивая, отчего у меня внутри все трепещет. Я понятия не имею, как выжить с этим человеком.

— Я не сказала ей, что ты виноват. Хотя, вероятно, должна была сказать.

— Это не закончилось бы хорошо, Кэт. Для всех, кого это касается.

Я тяжело сглатываю:

— Я знаю.

Глава 28

Кэт

Я провела еще два дня и две ночи в больнице, в течение которых Данте больше не отходил от меня. Но, по крайней мере, я чувствую себя намного лучше и у меня есть лекарства, чтобы справиться с болезнью, если мне это понадобится.

Я смотрю на красивый дом из окна машины. Теперь я полностью понимаю, почему Джоуи считает это место тюрьмой.

— Ты уверена, что справишься? — спрашивает Данте, когда я беру его за руку и выхожу из машины.

— Да. Теперь я в порядке. Я обещаю, — напоминаю я ему.

Он проводит рукой по своей густой бороде. Я иду рядом с ним к входной двери дома, и с каждым нашим шагом у меня в животе завязывается узел беспокойства. Мысль о возвращении в ту комнату и изоляции заставляет меня рвануть за ворота.

— Данте?

— Я перенес тебя в свою комнату, — говорит он, потому что, конечно, он так хорошо меня понимает. — Таким образом, я могу присматривать за тобой.

— Хорошо. Спасибо, — по крайней мере, в его комнате есть телевизор. И книги. И часы. И он сам. И, несмотря на отказ моего мозга принять новый статус — кво, согласно которому мы официально сошли с ума, попали в Стокгольм, если хотите, и влюбились в человека, который нас похитил, мое тело полностью в курсе и дрожит в предвкушении.

Данте провожает меня в свою спальню и кладет мою сумку на кровать. Он прочищает горло:

— Теперь все твои вещи здесь. Шкаф в конце и два нижних ящика в твоём распоряжении.

— Спасибо, — шепчу я, не уверенная, как ориентироваться в этой новой динамике между нами. Я делю с ним спальню, но я не его партнер или девушка. Я не знаю, кто я, кроме как его пленница.

— Я оставлю тебя распаковывать вещи, — говорит он, затем оставляет меня в покое.

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он оставил дверь открытой. Я не заперта. Я оглядываю комнату, ожидая подвоха. Как будто вот — вот сработает мощная сигнализация, сигнализирующая о том, что заключенный остался без присмотра. Но ничего не происходит. Поэтому я набираюсь смелости подкрасться к двери, ожидая, что стальная решетка с грохотом опустится, как только я подойду к ней на фут. Но нет. Просто открытая дверь.

Мое сердце учащенно бьется, когда я высовываю голову наружу. Никакого лазера из снайперской винтовки, готового прикончить меня, если я выйду в коридор. Никакого вооруженного охранника, который велел бы мне вернуться в камеру. Коридор пуст. Я могла бы выйти из комнаты, и ничто бы меня не остановило.

Несмотря на это, я этого не делаю. Я возвращаюсь внутрь, как послушный маленький заключенный, и распаковываю свою сумку.

После этого я включаю телевизор, но мне слишком неспокойно, чтобы успокоиться. Эта открытая дверь зовет меня. Это своего рода испытание? Предполагается ли, что теперь я должна оставаться в своей комнате без каких — либо замков или решеток на окнах? Или мне разрешено гулять по остальному дому?

Я выключаю телевизор и снова иду к двери. Я имею в виду, он никогда не говорил мне оставаться здесь, не так ли? Он просто сказал, что оставит меня распаковывать вещи. Это было час назад, и с тех пор никто не проверял, как я. Я снова высовываю голову из двери, ожидая неожиданного нападения.

Господи, Кэт! Ты взрослая женщина. Спустись по лестнице и поговори с другим человеком.

Я расправляю плечи, разглаживаю платье на бедрах и выхожу за дверь с высоко поднятой головой. Притворяйся, пока у тебя не получится, верно? Когда я подхожу к лестнице, один из вооруженных охранников Данте идет с противоположного конца коридора.

Черт! Он собирается вызвать других охранников по своей маленькой рации, которую пристегнул к поясу, и меня прижмут к земле, приставив пистолет к моей голове. Но он просто вежливо кивает в знак приветствия, проходя мимо.

С обновленным чувством храбрости я спускаюсь по лестнице. Максимо — первый человек, с которым я сталкиваюсь, почти буквально, потому что моя голова вертится, ожидая, что Данте в любой момент набросится на меня. Но Максимо, который поймает меня, если меня не должно быть здесь, я полагаю, так же хорош, как сам дьявол.

— Кэт? Как ты себя чувствуешь? спрашивает он.

— Хм, намного лучше. Спасибо.

— Хорошо. Джоуи в логове, она ждала, когда ты вернешься домой, — небрежно говорит он, прежде чем направиться по коридору в сторону кабинета Данте.

Домой? Это было бы забавно, если бы не было так трагично. Я направляюсь в кабинет и, конечно же, Джоуи там, положив ноги на кофейный столик, читает журнал. Синяк на ее лице почти исчез. У меня есть смутное воспоминание о том, как она говорила о том, как она его получила, но это смутное воспоминание, которое я не могу полностью вспомнить. В то время я задавалась вопросом, не выдумываю ли я ее, но синяк определенно реален.

— Кэт? — спрашивает она, бросая журнал на диван, когда видит, как я вхожу в комнату. — Ты вернулась! И выглядишь намного лучше.

— Спасибо, — говорю я со слабой улыбкой. Кажется, это все, что я делаю сегодня, благодарю людей.

— Садись, — она похлопывает по диванной подушке рядом с собой, и я сажусь.

— Твой глаз тоже выглядит лучше, — говорю я.

Она нежно проводит по нему кончиками пальцев:

— Данте не позволил мне поехать с тобой в больницу из — за моего подбитого глаза. Он сказал, что это будет выглядеть плохо, и люди будут задавать слишком много вопросов.

— Что ж, он прав. Это действительно выглядит плохо, — говорю я, нахмурившись. — Он сделал это с тобой, потому что ты помогла мне?

— Нет. Я тебе это уже говорила, но ты была как бы не в себе.

— Итак, кто?

— Это ерунда, — говорит она, качая головой.

— Явно нет. Кто — то ударил тебя. Кто? Maксимо?

— О Боже, нет, — она громко смеется. — Максимо бы никогда. На самом деле он большой плюшевый медведь. Он хотел убить его, но Данте справился с этим.

— Кого убил и с чем справился, Джоуи?

— Это был наш папа, ясно? Он узнал, что я сделала, и ударил меня. Но Данте остановил его, и ему некоторое время не разрешают возвращаться в дом, так что… — она пожимает плечами.

— Но почему? Какое отношение мои попытки сбежать имеют к твоему отцу?

— Ничего, я думаю, может быть, ему не понравилось, что я пыталась подорвать авторитет избранного, понимаешь? — она закатывает глаза. — В любом случае, он был в ярости из — за Данте и никогда бы его не ударил, так что, думаю, вместо него это досталось мне.