Уравнение длиною в жизнь (СИ) - Медунова Мира "Клоденестра"

- Мне только что звонил Павел. Назначил дату подписания договора. Я рад, что вы согласились сотрудничать с нами. До скорого, - он протянул руку для пожатия – невозмутимо, легко, с глазами, потухшими так быстро, что Мирослав уже готов был усомниться в том, что видел в них буквально секунду назад.

- До скорого, - вежливо ответив на рукопожатие (по телу, как всегда, пронеслись брызги неудержимого волнения), он вернулся к своей машине (которую уже давно успели заправить), сел за руль и немедленно выехал на центральную трассу.

Он чувствовал себя так, будто только что побывал в клетке с разъяренным тигром, и ему лишь чудом удалось спастись. Руки сотрясала мелкая дрожь, которая, к счастью, не мешала ему спокойно вести машину. Вот только внутри ему было совсем не спокойно. Не будь он на сто процентов уверен в обратном, он бы решил, что Аксенов безумно приревновал его к Вике, которую не смог счесть просто знакомой. Но ведь это было совершенно невозможно! Аксенов планировал жениться, у него была невеста и собственная жизнь, в которую он явно не собирался впускать кого-либо из прошлого, так что же означал этот сумасшедший взгляд?!

- Кто был этот парень? – с интересом спросила Вика.

- Да так, старый знакомый, - нехотя ответил Мир. – Когда-то мы с ним часто пересекались.

- Он такой странный. Смотрел на меня так, будто я отобрала у него любимую куклу.

Мирослав чуть не расхохотался. Представил себе Аксенова в обнимку с куклой и его реакцию на попытку ее отнять. Да, это была бы та еще картина. Но факт оставался фактом – Вика тоже заметила странное поведение парня.

- Он всегда так делает, когда не в духе. Забудь.

Вика лишь небрежно усмехнулась – она в это время уже общалась с кем-то по Zignalу. Zignalу…

Что же все-таки это было? Почему Илья так ненормально повел себя? Этот взгляд… Нет, тут явно не было никакой ошибки. Он действительно смотрел на него, как на врага народа, и на несколько мгновений Мирослав даже почувствовал себя виноватым. Это одновременно и злило, и поражало его.

Какой-то бред. Но, блин, я же всё помню! Он и раньше смотрел на меня так. Наглое, собственническое выражение, которое когда-то доводило меня до белого каления. Черт, может, и правда ревность? А как еще это объяснить?

И все же он не мог в это поверить. У Аксенова ведь была невеста, да и потом: его отношение – холодное, нарочито вежливое – явственно говорило о полном равнодушии. Он не мог к нему ничего испытывать, Мирослав был твердо уверен в этом. Прошлое осталось в прошлом, и ему не оставалось ничего другого, кроме как смириться с этим.

Но мысли, будто назло, с раздражающей настойчивостью крутились вокруг одного и того же вопроса. Или, вернее сказать, вокруг одного и того же взгляда…

Под конец он уже просто впал в ярость.

Какого черта Аксенов вообще возник в его жизни? Чтобы мучить, даже не подозревая этого? Правильно он тогда сказал: проклятый буржуй. Как будто нельзя было вложить деньги в какую-нибудь другую компанию. Но, конечно, в глубине души он прекрасно понимал, что дело тут было не в Аксенове. Дело было в его чувствах к нему, а тут уж ни он сам, ни кто-либо другой не мог ему помочь. Таким образом, оставалось только гадать, как долго еще протянет его выдержка, прежде чем… а вот об этом он не стал даже думать. И так было паршивей некуда.

========== Уравнение №20 ==========

Паша был прав: работать с Аксеновым было легко и комфортно даже в тех случаях, когда решать приходилось весьма серьезные вопросы. Он отлично разбирался во всех тонкостях дела (и когда только успел во всё вникнуть?) и чудесным образом умел совмещать качество работы с быстротой ее выполнения, что еще раз говорило в пользу его гениального ума.

Открытие первого ресторана в Москве должно было состояться ровно через три месяца (что Мирослав поначалу счел слишком смелым решением), но Аксенов так спокойно и уверенно руководил всем организационным процессом, что никаких сомнений вскоре не осталось: ясно было, что он справится, возможно, даже раньше обозначенного срока.

Со временем, стараясь, чтобы это выглядело максимально аккуратно и естественно, Мирослав отстранился от участия в развитии Московского ресторана, препоручив эту привилегию Паше. Тот прекрасно ладил с Аксеновым, да и особых усилий с его стороны не требовалось, так что, как думал Мирослав, эта небольшая смена позиций прошла для всех незаметно и безболезненно.

Зато он теперь почти не пересекался с Ильей, что избавило его от лишних мучений, хоть и не изменило душевного состояния в целом. Забыть Аксенова он не мог при всех стараниях, но, по крайней мере, не чувствовал этой дикой боли, вспыхивавшей в нем всякий раз, когда они были рядом.

Однако приглашение на помолвку, пришедшее к ним с Пашей в один и тот же день – от Ильи и Анны Дель-Мар – стало для него ударом, которого он совершенно не ожидал. То есть он знал, что, возможно, рано или поздно получит подобное приглашение, но ему и в голову не приходило, что это вызовет в нем такую ненормальную реакцию.

Он едва не забыл, где находится. У него было такое ощущение, будто весь мир вокруг него чернеет и медленно опускается на дно Преисподней. И еще ему стало так страшно, будто кто-то похоронил его заживо, и у него не было ни единого шанса выбраться на воздух.

А вот Паша был вполне доволен:

- Ничего себе! Это всего лишь помолвка, а праздновать собираются в «Императоре», там же цены просто убийственные! И с подарком не придется заморачиваться, это же еще не свадьба. Преподнесем от нас двоих какую-нибудь картину – и пойдет. Или, может, тостер? Хотя нет – зачем богатым людям какой-то вшивый тостер? Картина – идеально. Блин, я ни разу в жизни не был в «Императоре» - только на фото в Интернете видел детали интерьера. Не зря говорят – у богатых свои причуды. И как только Аксенов все успевает? Честное слово, я восхищаюсь этим человеком!

Мирослав вяло пробормотал что-то вроде «Ага» и постарался хоть немного успокоить расшалившиеся нервы. Мелькнула жалкая мысль: «Погоди с ума сходить. Это же только помолвка. Всякое еще может случиться». Но он тут же вышвырнул из головы эту безвольную низость и глубоко вдохнул и выдохнул.

Все нормально. Ты знал, что это произойдет. Так и должно быть. Это его жизнь, и именно ради этого ты тогда уехал из Москвы. Все идеально. Ты должен радоваться. Радоваться…

Но вместо этого ему хотелось крушить все вокруг и тупо орать от злости и бессилия.

Когда настал день помолвки, он мысленно проклял Аксенова за то, что тот решил устроить праздник в Петербурге, а не в Москве – тогда ему не пришлось бы на него идти. Но не идти он не мог, так как, во-первых, не хотел показаться невежливым, а во-вторых, боялся, что Аксенов подумает, будто ему тяжело смотреть на его счастье.

Скорее всего, это опасение было совершенно напрасным, вряд ли Илья вообще сейчас хоть изредка вспоминал его, но Мирослав ничего не мог с собой поделать. Он чувствовал неотвязную потребность держать свою позицию до конца, несмотря на все неприятности, к которым это могло его привести, и потому вопрос «идти или нет» был решен для него с самого начала – и решен далеко не так, как ему бы хотелось.

Он долго думал, что надеть, а потом, вдруг резко разозлившись (как будто кому-то там будет до него дело!), облачился в первое, что попалось под руку. И не прогадал. Этот пафосный светло-бежевый костюм он надевал только раз в своей жизни – на свадьбу Паши и Алены, больше он ему ни разу не пригодился. По правде говоря, Мирослав его недолюбливал. Костюм казался ему уж слишком нарядным и даже каким-то щегольским, а ему не нравился такой стиль.

Но в данном случае он сильно ошибался. Бежевый цвет тонко подчеркивал глубину его густых, черных волос и придавал всей фигуре некую величавую аристократичность, делавшую его невероятно привлекательным. Но ему не было до этого никакого дела. Он только надеялся, что помолвка не будет длиться очень долго, и ему не придется торчать там до глубокой ночи.