Когда она расцветает (ЛП) - Сэндс Габриэль

Он узнал мое имя. Я так зла на себя, что хочу кричать. Почему я оставила свой паспорт на таком видном месте? Я могла бы спрятать это лучше.

Нет, наверное, я просто обманываю себя. Если бы мне пришлось гадать, он послал бы Раса искать его, и, если бы Рас не нашел его в моем матрасе, он бы перерыл всю квартиру. Я должна была избавиться от него, когда могла.

Сейчас уже поздно об этом думать. Дамиано знает, кто я, а это значит, что меня найдут в одном телефонном звонке. Мне нужно найти выход отсюда до того, как Дамиано успеет.

Я заканчиваю свои дела и мою руки. Здесь нет зеркала, ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Может быть, я могла бы проявить изобретательность с туалетной бумагой. Я делаю гримасу при этой мысли. Сомневаюсь, что у меня был бы шанс против огромного человека снаружи даже с осколком стекла.

Воспоминание о моем маленьком срыве, когда он сказал, что позвонит папе, вызывает во мне приступ разочарования. Боже, почему я потеряла способность держать себя в руках? Все мамины тренировки действительно были напрасны. Он нашел слабое место, когда я начала орать. Мне нужно держать себя в узде. Чем больше я ему показываю, тем больше боеприпасов он получает.

Когда я выхожу, он ходит по комнате. Я пользуюсь его отвлеченным состоянием и оглядываюсь в поисках выхода, но решетка на окне выглядит исключительно прочной, а рядом с выброшенной веревкой комната пуста.

Внезапно Дамиано останавливается и поворачивается ко мне.

— Иди сюда, — требует он.

Его выражение громоподобно. Ясно, что он до сих пор не стряхнул с себя всю информацию, которую ему открыла моя информация.

Я отхожу в самый дальний от него угол и скрещиваю руки на животе. — Что ты собираешься делать со мной?

Его взгляд темнеет. — Что я говорил тебе о следовании моим приказам?

— Ты обещал, что не отправишь меня обратно, — напоминаю я ему.

— Думаешь, у меня настолько плохая память? — он спрашивает. — Ты пока остаешься здесь. А теперь перестань спорить и иди сюда.

Когда я замираю на месте, он хмурится и подходит ко мне. В руках у него все еще есть веревка.

— Пожалуйста, не вешай меня снова, — умоляю я.

Он тянется к моим рукам, и я кладу их за спину и отступаю назад, пока мои лопатки не упираются в стену.

— Я серьезно. Мои запястья болят.

— Думаешь, меня волнует, что у тебя болит? — Голос у него грубый, но он отказывается смотреть мне в глаза.

Я не уверена, что верю ему.

— Я не буду бежать. Клянусь, — говорю я.

— Мы оба знаем, что это ложь.

Он кладет ладонь мне на плечо и поворачивает меня, прижимая свои бедра к моим, когда я пытаюсь сопротивляться.

Я фыркаю в стену.

— Я не собираюсь тебя вешать, — говорит он, даже когда я чувствую грубое прикосновение веревки к своим предплечьям. Он завязывает его выше, чем раньше, не касаясь сырой кожи. — Мы ужинаем.

Что? У меня кружится голова. — Это плохой способ пригласить кого-то на свидание.

Он заканчивает связывать мои руки и переходит к ногам. — Что я могу сказать? Наше ухаживание развивается.

— Это не ухаживание. Это похищение.

Когда он встает, его губы приближаются к моему уху. — И все же ты, кажется, предпочитаешь это отправке домой. Хочешь сказать мне, почему?

Напряжение окутывает мое тело. — Нет.

Его большие руки охватывают мои бицепсы. — Если ты мне скажешь, я тебя развяжу.

Я прикусываю нижнюю губу. Он хочет знать все мои секреты, но я не могу раскрыть ему этот. Мое прошлое с Лазаро не имеет ничего общего с Мартиной, и, если я расскажу ему о том, что я сделала, я сомневаюсь, что он будет чувствовать себя обязанным сдержать свое обещание. Какую бы привязанность он ни испытывал ко мне, она исчезнет в мгновение ока. — Я сказала нет.

Он тянет назад.

— Так или иначе, в конце концов я выбью из тебя это, — говорит он с мрачной убежденностью. Затем он обхватывает меня за талию и перебрасывает через плечо, словно я мешок с картошкой. — Веди себя прилично, когда мы поднимемся туда.

Я не думаю дважды, прежде чем начать сопротивляться ему. — Опусти меня!

Его хватка на моей талии усиливается, и он сильно шлепает меня по заднице. Я визжу.

— Если хочешь быть в сознании к ужину, перестань двигаться сейчас, — отрезает он.

— Я не голодна!

Он несет меня к лестнице и сажает на третью ступеньку. — Ты притворишься, что ты есть, и будешь есть все, что моя сестра приготовит для нас.

Это заставляет меня замирать. — Твоя сестра ужинает с нами?

— Да, — говорит он, выискивая что-то в заднем кармане джинсов.

Образ ее, свернувшись калачиком на холодном полу в моем старом доме, такой маленькой и хрупкой, вспыхивает в моем сознании, и у меня по спине пробегает мурашки. Слава богу, ей удалось спастись.

— Открой пошире.

— Что за… пффф! — Мои слова обрываются, когда он запихивает что-то мне в рот.

Он закатывает глаза от моего приглушенного возмущения. — Это чистый носовой платок. Расслабся.

Затем он снова перекидывает меня через плечо и взбирается по ступенькам.

Он действительно собирается представить меня на ужин в таком виде? Связать и заткнуть рот?

Пока он несет меня по дому, я стараюсь охватить как можно больше нового окружения, но это немного сложно, когда я вишу вниз головой. Мы проходим через, как мне кажется, большую гостиную и входим в столовую. Он сажает меня в кресло.

У меня есть ответ.

Рас и Мартина сидят напротив меня, их обеденные тарелки полны еды. У Мартины отвисает челюсть. Рас поднимает бровь.

— Валентина присоединяется к нам, — объявляет Дамиано, садясь во главе стола.

Наступает очень долгое неловкое молчание, пока мой взгляд скользит по ним троим.

— У нас жареный цыпленок, — наконец говорит Мартина.

— Подумать о ууу…

Она сглатывает и бросает обеспокоенный взгляд на брата. — Она не может так есть, Дем.

Мой похититель уже копается в еде, совершенно не взволнованный этой сценой. Ничто, кажется, не испортит его аппетит. — Если она пообещает держать язык под контролем, кляп оторвется.

Мартина медленно переводит взгляд с брата на меня. — Обещаешь?

Я смотрю на Дамиано. Он даже не смотрит на меня. Он так поглощен своим проклятым цыпленком. — Мм.

— Она сказала «да» … я думаю, — говорит Мартина.

Рас делает движение, чтобы встать со своего места. — Я вытащу это из твоего рта.

— Я сделаю это, — рявкает Дамиано. Он протягивает руку и выдергивает ткань из моих зубов, и Рас снова садится.

Я начинаю кашлять.

— Дай ей воды, — умоляет Мартина, и Дамиано наливает воду в стакан передо мной.

Мои руки все еще связаны за спиной. — Я не могу до него добраться.

Он ругается себе под нос по-итальянски, берет стакан и подносит его к моим губам. — Напиток.

Я делаю глоток. Он смотрит на меня так пристально, что у меня по коже пробегают мурашки.

— Наклони его сильнее, — говорю я.

Когда он это делает, часть воды выливается из уголка моего рта и стекает по подбородку. Я отстраняюсь и слизываю воду с губ. Он сосредотачивается на движении, и что-то теплое проходит через мой живот. Момент вдруг кажется слишком интимным.

Я отворачиваюсь.

Рас и Мартина возвращаются к своим тарелкам, но время от времени я ловлю на себе ее любопытные взгляды.

Ей требуется несколько минут, чтобы набраться смелости, но затем она говорит: — Я хочу поблагодарить тебя за помощь.

Я слабо улыбаюсь ей. — Я рада, что ты благополучно добралась до дома. Даже если тебе придется жить с доном вместо брата.

Температура в комнате падает, как будто кто-то включил кондиционер на полную мощность. Губы Дамиано сжимаются.

Что это такое? Разве он не дон? Он не сказал этого прямо, но после того, что он рассказал мне о своем отце, можно было сделать такое предположение.

Рас удостоил меня объяснением. — Дамиано не дон Казалезе. Он главарь Ибицы.

Может быть, здесь эти вещи не привязываются к чьей-то родословной, как это происходит с Гарцоло. Тем не менее, я не могу не чувствовать, что Рас оставил что-то невысказанным.