Сломленная (ЛП) - Ла Оу Гретхен Де

Мгновение слабости утихало под воздействием водки в моем теле и возрастало под гнетом моего горя. Я до боли желала, чтобы кто-то пообещал мне, что в моей жизни все наладится, что за все те испытания, что мне приходится пережить, я буду в будущем вознаграждена. Он отпустил мои руки. Большими, толстыми пальцами он гладил мои щеки, в то время как остальными пальцами, длинными и узловатыми, ерошил мне волосы. Он держал мою голову в своих руках и медленно моргал ‒ медленнее, чем когда-либо обычно, и в его глазах таились демоны, о существовании которых он предпочитал молчать. Его прикосновения заставили меня почувствовать, что боль, которую я испытывала от осознания того, кем являлась, начала растворяться. Словно он был готов пожертвовать собой ради моего блага. Я видела все, что он ненавидел в себе. Он постоянно цеплялся за ту призрачную идею, что смог кем-то стать, и на мгновение он впустил меня к себе в душу, чтобы я поняла, что и у него есть свои страхи, корни которых проникли куда глубже, чем я думала.

Я прошлась пальцами по теплым и влажным рукам Бриггса с выбитыми под кожей татуированными историями, которые были слишком свежими, чтобы говорить о них. Я страстно желала почувствовать его боль, хотела верить, что ему было также больно, как и мне. Я смотрела на его пухлые губы и жаждала испытать их сладость в своем горьком существовании. Хотела испробовать всепоглощающую боль, которую он носил в себе всю жизнь, и также отчаянно хотела, чтобы он ощутил ту каплю счастья, которая оставалась во мне. Забрал бы у меня последний кусочек надежды, которую подарил мне Шейн, чтобы я перестала чувствовать эту жгучую боль.

Наши взгляды встретились на пике моего отчаяния, и мы оба исчезли: внезапно он не был Кином Бриггсом, а я не была Роуз Ньютон. Я была женщиной, которая нуждалась в лекарстве, а он был мужчиной, который мог дать то, что нужно. Его губы стали моим антидотом, и я желала, чтобы он исцелил меня. Поцеловал, возжелал, вкушал, как Мистер больше года назад. Мне так хотелось, чтобы он желал меня также отчаянно, как желал Шейн, я хотела быть любимой так же сильно, как бы принц любил свою принцессу. Я встала на цыпочки, словно обладала грацией балерины, мои пальцы сплелись у него на затылке, и я наклонила его голову, пока не прижалась губами к его рту. Я крепко прижималась, чтобы он подпитал наш поцелуй, но он отстранился. Между нами пробежал холодок, и этот поцелуй не стал нашим общим, он был лишь моим. Я неправильно истолковала его страсть, это была боль, его демонов я приняла за ангелов и спутала сочувствие с желанием.

‒ Ой, тише, Роузи-детка. ‒ Бриггс отстранил меня. Его мощные руки твердо заняли позицию между нами. А его слова подействовали на меня как отрезвляющий удар в лицо.

‒ Вот черт, что же я только что сотворила? Какого черта я сделала? ‒ повторяла я снова и снова себе под нос, когда вновь повернулась к мойке и заняла руки работой.

Моя мать всегда кричала на меня, когда я что-то нервно перебирала руками. Она говорила, что дьявол награждал плохих детей всегда занятыми ладошками. Я до смерти боялась вертеть перед ней что-либо в руках. Мама убедила меня, что дьявол заберет меня в пучину ада… лично. Мне было всего восемь лет. И ни минуты покоя от порочных привычек или перебирания вещей.

Я оказалась зажата между раковиной и Бриггсом всем телом, нависавшим надо мной. Мои руки растворились в его огромных руках — он остановил меня, не давая сойти с места. Я поддалась его могучим объятиям. Он наклонился так, что его рот оказался у моего уха.

‒ Моя девочка, ты не сделала ничего плохого. Ничего. Тебе больно. Тебе необходимо то, чего я не могу дать. Не меня ты желаешь. ‒ Его слова рокотали в груди, когда он шептал их.

Ладонями он поглаживал мои руки вверх и вниз, создавая ритмичный рисунок, который парализовал меня до покорности. Переполненная чувством вины и стыда за свои действия я так легко сдалась, пребывала в полнейшем ужасе, что скомпрометировала нашу дружбу поцелуем.

‒ Я не могу быть с Шейном. Он заслуживает кого-то лучше, кого-то, кто сможет отличить сострадание друга, от потребностей шлюхи, ‒ огрызнулась я.

Руки Бриггса замерли, он крепче сжал мои плечи, потянул меня назад и развернул, заставив посмотреть на него.

‒ Я так не думаю, Роузи. Мы оба знаем, кто забрал твое сердце. Шейн был бы счастлив владеть тобой. Не стоит так опускать себя. Ты замечательная. ‒ Бриггс, прижав свой палец к щеке, заставил меня поднять голову и посмотреть ему в глаза. Его темные глаза зажглись вспыхнувшим огнем, искра от которого разгоралась сразу за сетчаткой. ‒ Ты же не хочешь разозлить меня. Эй, Роузи, я сюда не для этого пришел.

Все мышцы в моем теле расслабились. Словно слова, которые он говорил последние несколько дней, могли спасти мою душу. Подобно телепроповеднику, который драматично касается лбов слабых, разбитых и заблудших, и они внезапно, за считанные секунды, исцеленные падают в руки последователей. Мне хотелось упасть в руки кого-нибудь, кто сказал бы мне, что все мои грехи прощены. Но потом я вспомнила, что нужно верить в Бога, пока какой-то телепроповедник не прикоснется к тебе.

‒ Спасибо, Бриггс… и… мне… жаль.

‒ Роузи, я пришел сказать тебе, что похороны Сибил состоятся завтра. В девять тридцать. Я буду у тебя ровно в девять, чтобы забрать тебя.

‒ Я не могу пойти. Просто не смогу наблюдать за ее погребением. И вообще, это не мое дело.

‒ Слишком тяжело. Я заеду за тобой. Будь готова, девочка, ровно в девять утра, ‒ он потянулся вверх, проводя губами по моей щеке, после чего прижал их к моему уху:

‒ И я не приму слова «нет» в ответ.

Он отстранился и посмотрел на меня, сила сквозила в его глазах. Он снова потянулся ко мне и поцеловал уголок моего рта самым деликатным из всех поцелуев, которые я получала за всю свою жизнь. Такой невинный, но поразительный поцелуй провозгласил доказательство его любви ко мне и сделал это громче, чем любой из физических контактов.

Исцеляющий.

Умиротворенный.

‒ Я люблю тебя, Роузи, мы семья. ‒ Это было едва заметное признание правды в его словах, затем он развернулся на пятках и вышел через парадную дверь.

Завтра я собиралась воспользоваться шансом попрощаться со своей единственной семьей, которую я потеряла. Ну, возможно, не с единственной семьей.

ГЛАВА 23

Я просыпалась каждый час, пока мой будильник не заиграл песню группы из шумных восьмидесятых. Множество образов, вызванных чувством вины из-за того, что я поцеловала Бриггса прошлой ночью и грядущими событиями на похоронах Сибил, которым еще предстояло произойти, мелькали у меня перед глазами. Мне предстояло пережить тяжелый день, добавьте ко всему прочему бессонную ночь и то, что мне придется вести себя с окружающими так мило, словно я сладкий пирожок.

Образы, полные жестоких сцен с дракой на кулаках между мной и Марти, в которых удар летит за ударом, возникали перед моими глазами каждый раз, когда я их закрывала, сон продолжался ровно с того же момента, на котором я и просыпалась. Марти с разбитым носом, в синяках, полученных от моих рук, после того, как я выбиваю из нее все дерьмо. Мои распухшие глаза вновь смыкались, и картинка, являвшаяся мне во сне, менялась на другую. Я проживала некий извращенный момент, во время которого я вешаюсь на Бриггса, чтобы заставить Шейна ревновать. Я понимала, что эти сорвавшиеся с цепи сны не были реальны, но каждый раз, когда я просыпалась, чувствовала разочарование оттого, что в реальности я до сих пор нахожусь в своей квартире и жду, пока прозвенит будильник.

Сегодняшний день сводился к тому, что я была обречена смотреть на то, как Сибил навсегда отпускают в землю, такой финал я не готова была принять. Смерть постучала не в ту дверь, и что бы я ни сделала, ничего нельзя было изменить. Должно быть, я впервые с тех пор как покинула больницу, должна была столкнуться с действительностью, в которой больше никогда не могла появиться Сибил. Я оказалась в ситуации, в которой точно знала: семья Сибил сделает все возможное, чтобы держать меня подальше.