За мгновения до... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна

- Это большая ответственность - быть первым! – улыбается как пришибленный.

Я бы сказала, что у меня отвисла челюсть от этого заявления, но главный шок был ещё впереди:

- А для меня это будет важно вдвойне: потому что я хочу быть первым и последним!

Глава 42. Роковая запись или самый край обрыва

В то утро она пошутила. Шутка, которую не назовёшь неудачной. Шутка, которая открыла мои глаза на фундаментальную проблему.

Ева взбирается на меня верхом, в её глазах азарт, голод, тысячи откровенных намерений. Губы разминают одна другую, язык облизывает верхнюю в таком растянуто-ожидающем действе, что мой пах отзывается болью. Вряд ли она намеренно соблазняет меня, скорее, это неосознанный жест отчаянной девчонки, вдохновлённой витриной в лавке итальянского мороженщика. 

- Ты смотришь на меня так, будто сейчас съешь! – признаюсь.

- Кажется, я чувствую себя так, словно вот-вот тебя съем! – соглашается.

- Приятного аппетита!

- Спасибо. Взаимно!

Спустя время добавляет:

- Надеюсь, происходящее не часть продуманной особо изощрённой игры, и ты не метишь добыть простынь после нашего первого секса, чтобы выиграть пари века?

Шутка больно резанула, и я ответил первое, что пришло в голову:

- Ты слишком много читаешь трэшевой литературы, Ева. Не будь такой подозрительной.

- Да? – странно проникает в меня взглядом, будто под кожу лезет.

- Да, - отвечаю, а сам чувствую, как леденеют руки, лежащие на её талии.

Холод от них расползается по телу и доходит до мозга: она не доверяет. Принимает правила игры, пока сам процесс ей интересен. Что будет, когда он иссякнет?

Меня распирает внезапно острое желание скинуть её с себя, но я не решаюсь. Боюсь! С ужасом взвешиваю последствия: Ева не Мелания, ей нельзя говорить, что вздумается - каждый взгляд, вздох, фраза под строжайшим контролем. Абсолютно всё подвергается критическому анализу и проверке на безопасность.

«Ева…» - зову мысленно. «Моя Ева, ты моя только потому, что я уже весь и без остатка твой. Так не разрушай же меня!».

В школу мы едем молча, в тишине возникшей утром дистанции. И от этой тишины мне физически больно.

Выйдя из машины, я беру её за руку и замечаю усмешку. Меня бросает в жар, мозг лихорадочно пытается найти ошибку, но никак не может. Из-за чего она такая? Что я сделал не так? Война в детстве? Или вся эта история с Днём Рождения Мел? Так, её уже не исправить. А жить хочется! Жить так сильно хочется! Особенно теперь, когда понял, что это такое – жить.

В коридоре перед дверью в её класс по французскому не выдерживаю: обнимаю, прижимаю к себе покрепче, нахожу губы и целую. А она опять за своё:

- Конспирация? Алиби?

Мне больно и на языке вертится: «Да, Ева. Всё на благо проекта «Ева и её репутация!». Но вместо этого мой рот произносит:

- Просто хотелось поцеловать. Я ведь не увижу тебя час. Целый час…

И не сказал ещё, что едва нашёл силы оторвать свою ладонь от её ладони. Что да, она была совершенно права - я веду себя как сахарный влюблённый придурок, и, что странно, меня ещё не тошнит от самого себя – ценности и приоритеты кардинально поменялись. Развернулись на 180 градусов. 

Я слышу голос Мел, и вскоре она появляется  в коридоре, Крис рядом.

Мы с Евой разрываем свои объятия, причём одновременно, но она одевает меня взглядом в горький скафандр вины. И я чувствую, глубоко внутри понимаю, что да – виноват. Нельзя было убирать руки. Нельзя.

Урок программирования и дизайна – унылая мутохрень. Уже каждый уважающий себя дурак знает, как пользоваться Фотошопом. Идиотские задания выводят меня из себя, но ещё больше эти тупые дуры, которые записываются в те же классы, что и я, чтобы иметь возможность попросить о помощи.

Я сегодня зол и никому ничего не объясняю. Я сегодня целиком и полностью в себе. Даже Рон не пытается со мной заговорить – знает, что огребёт.

Урок уже почти подходит к концу, когда в класс уверенно входят пятеро полицейских:

- Спокойно ребята, все остаются на своих местах. Мы здесь для того, чтобы каждый из вас был под защитой и в безопасности.

Второй, в очках и с брюхом, ведёт пальцем по листу, прикреплённому к жёсткой папке:

- Дамиен Блэйд и Рон О`Рейли прошу подняться и выйти из класса.

Мы обмениваемся взглядами ещё до того, как встать, и я предупреждаю Рона в любом случае держать рот на замке. Он согласно кивает.

В коридоре нам заламывают руки, прижав лбами к стене, обыскивают, выворачивая карманы и складывая их содержимое в полиэтиленовые пакеты. Как водится, объясняют наши права.

В школе звенит звонок, народ мгновенно заполняет коридоры: вытянутые лица, злорадствующие, перепуганные, нахмуренные, но среди них нет того единственного, которое я жажду увидеть.

Уже садясь в одну из многочисленных полицейских машин, замечаю Криса, Меланию, Эйдана и Лукаса в таком же точно положении, как и мы с Роном. Каждого изолируют в отдельной тачке – поэтому их столько, а точнее – шесть.

Собственно, уже по пути в участок мне ясна общая картина происходящего. Но в таких случаях лучшая стратегия – всё отрицать, даже если следователь убедительно сулит бенефиты чистосердечного признания.

Но в процессе допроса выясняется, что у них есть запись с нашими голосами. И на ней мы обсуждаем угнанные машины.

Сутки в одиночной камере, после неё перекрёстный допрос: Где? Когда? Какие машины? Сколько их было?

И самый главный:

- С какой целью?

- Хотели развлечься.

- Вы понимаете, Блэйд, что нарушали закон? Систематически?

- Да, понимаю. Но вы ведь нашли все машины?

- Нет, не все.

- Мы вернули все, до единой. Оставляли в том же квартале, где брали, в радиусе не больше километра.

- Мы не знаем, какие из пропавших автомобилей были украдены вами. И вы никак не можете доказать, что все найденные – ваши.

- А мы и не должны это доказывать. Это ваша работа, разве не так? Докажите, что пропавшие и не возвращённые связаны с нами.

- Откуда у Вас на счету 47 000 долларов, Блэйд?

- Я закажу для вас выписку из банка. Когда вам удобно её получить?

- Вы не в том положении, чтобы дерзить, Блэйд. Даже если вы крали машины и возвращали их, закон был нарушен. Нанесён непоправимый моральный вред владельцам.

- Дальше я буду говорить только со своим адвокатом! – ставлю точку бесполезной дискуссии.

Мел в узком коридоре, с заведёнными за спину руками.

Ещё сутки в одиночной камере.

Отец, десятый раз протирающий трясущимися руками стёкла очков:

- О чём ты думал, Дамиен? О чём? Какой колледж тебя примет? Куда ты теперь поступишь? На ферму в Мишн? Или в Абботсфорд? Келовну?

Ещё сутки и ещё один разговор: я, Мел, мой отец, её отец.

Итог: пятнадцать тысяч штрафа, социальные работы и испытательный срок. Без криминальной записи в системе, потому что мэр – отцовский одноклассник, и потому что отец Мел – адвокат.

Медленный путь к кульминационной точке, режущий и слепящий глаза  свет свободы, дерево во дворе полицейского участка, и Мел, прячущаяся от жары под его кроной и выдыхающая дым сигареты. Она отрывается от ствола, на котором до этого полулежала, обнимает мою талию так, будто у меня провалы в памяти, или последние месяцы мне приснились, и произносит то, что меня уничтожит:

- Что так долго? Почему они тебя не выпустили раньше? Ты понял? Понял, да? Это была запись с её телефона. С ЕЁ, Дамиен! Твоей ЕВЫ!

Глава 43. Limbo

Мне даже не нужен её яд. Мне не нужны её интонации и средства выразительности. Я понял, я всё понял.

Меня только что убили. Одним метким выстрелом в самый центр моего сердца.

- Поедешь ко мне? Останешься на ночь? – до боли знакомый голос Мел пробивается к моему бедному сознанию.

И мы едем. Я не слышу слов, не воспринимаю фраз, не отдаю дань всяким попыткам утешения. Кажется, мой мозг онемел.