За мгновения до... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна

Он смотрит на меня таким взглядом, каким никто до него не смотрел. Вот Кристиан глядит с интересом, как на пиццу, перед тем как её съесть. А Дамиен не так, нет. Сложно выразить словами все те тени, что мелькают в его глазах, вспышки, блики эмоций. Но чаще его взгляд неподвижен, словно замер в ожидании ответа. И неизменно одно - глубина, которую не измерить, потому что нет в природе линейки со шкалой бесконечности. И вся эта бездонность, закованная в безвольность, сфокусирована на мне, я - центр его Вселенной, я - сила чёрной дыры, затягивающей его все сильнее и сильнее, обещая отправить в иные миры. Я - мощь, сопротивляться которой бесполезно. И всё это в одном только взгляде, в единственном даже самом маленьком миллисекундном столкновении его каре-зелёных глаз с моими. Я и подумать никогда не могла, что во мне может быть спрятана ТАКАЯ сила! Что именно мне суждено стать тем кислородом, который так необходим для его жизни. Я освещаю его путь,  я дарю ему счастье!

В конце апреля мои критические дни не наступили в срок. Я не испугалась – ждала. Ждала день, ждала два, ждала неделю. Затем купила тест, но он не выявил никаких перемен, а месячных всё так и не было. Когда, спустя 21 день, они всё-таки заявились, я разрыдалась и поняла, в каком страхе прожила последние три недели.

В свои девятнадцать я не была женщиной, всё ещё оставаясь ребёнком.

Это был урок музыки, репетиция выпускного концерта. Ученики, выстроенные  пятью линейками, пели хором «O, Canada, O, Canada!». Не знаю, что именно произошло в моей голове, что за катаклизм здравого смысла, но именно в тот момент мне захотелось выплеснуть свою панику и накопленную за 21 день нервозность на того, кто, как мне тогда казалось, был во всём виноват – несостоявшегося отца, ни сном, ни духом не ведающего о моих приключениях.

Мы с Дамиеном оказались в одном ряду, однако между нами усердно орал слова канадского гимна Рон. Мне показалось, что так сообщить «папочке» новость будет даже забавнее:

- Рон… - дёргаю его за футболку.

- Чего?

- Можешь передать Дамиену кое-что?

- А подождать до конца никак нельзя? – улыбается, а в глазах ирония.

Да, наши так называемые «отношения» стали предметом стёба в компании, главным образом, из-за перемен, произошедших в Дамиене. Он действительно изменился… Расплавился!

- Нет, не могу, это важно и срочно! – настаиваю.

Дело в том, что Дамиен опоздал на репетицию, и мы с ним не виделись с самого утра, с тех пор, как он отвёз меня в школу, а сам укатил в мэрию решать организационные вопросы в отношении своего будущего ресторана.

- Ладно, - сжаливается Рон, демонстративно закатывая глаза, - выкладывай!

- Скажи Дамиену, что я беременна.

- Скажи Дамиену, что я беременна.

Вся весёлость на лице друга моего парня испаряется, мгновенно уступив место шоку и вылезающим из орбит глазам:

- Что?

- Да. Я беременна – передай ему.

Рон долго смотрит, надеясь уловить в моём взгляде несерьёзность, но я умею играть роли, когда нужно.

Он поворачивает голову в сторону Дамиена, так же долго смотрит на друга, затем  осторожно зовёт и сообщает новость. Мне плохо видно, но в целом картина ясна: ни единой эмоции, ни малейшего признака переживаний. Лицо моего бойфренда – непроницаемая маска. На меня даже не взглянул ни разу.

Мы спокойно выходим с урока музыки, Дамиен как ни в чём не бывало прощается с друзьями, как обычно забирает из шкафчика мой рюкзак.

Идём к парковке в полнейшем молчании.

Он заводит Мустанг и трогается с места, взглянув на меня только один раз, и в этом взгляде я успеваю уловить жёсткость. Я жду, что его прорвёт, наконец, но в машине тихо как в гробу. Просто смотрит на дорогу, просто ведёт машину.

И теперь уже дёргаться начинаю я – он поверил, и не знает как себя вести. Ребёнок для него – шок. Он его не хочет, так же как и я, разумеется:  мы оба слишком молоды, чтобы закапывать себя в пелёнках. Но Дамиен не знает, чего хочу я, и для него самое тяжёлое - завести со мной речь об аборте.

Только в машине до меня доходит вся глупость моей выходки. Я разочарована его реакцией, и хотя она, в сущности, на пустом месте, я вижу его лицо с выражением восставшего мертвеца, чувствую ледяной холод между нами и испытываю самую настоящую, нешуточную боль. Наша так называемая «любовь» не выдержала проверки самой тривиальной вещью – ранней беременностью. Хотя в девятнадцать, какая же она ранняя? Моя мать родила меня в девятнадцать.

Мы входим в дом, Дамиен бросает наши рюкзаки на пол рядом с диваном и шествует прямиком к холодильнику: стресс нужно заесть, а ещё  лучше запить.

Пока поднимаюсь по лестнице, сражаюсь со слезами, говорю им, что ещё не время, это не та жизненная ситуация, когда стоит пачкать моё лицо. Решаю переодеться и поехать в свою студию. Едва дверь моей комнаты захлопывается, как её открывают снова, и я сразу же жалею, что не заперлась.

- Ева…

Дамиен выглядит ещё более серьёзным, чем был. Но жёсткости во взгляде больше нет. Я не знаю, что именно он пережил, пока мы ехали в полнейшей тишине, но точно нечто судьбоносное. Осталось выяснить, что.

- Что ты там делал? Внизу? – я не знаю, зачем задаю этот вопрос. Наверное, чтобы напасть первой.

- Воды выпил, - его голос мягок, и я восхищена тем, как профессионально он держит себя в руках.

Дальше происходит то, чего я не ожидаю: Дамиен берёт меня за руку, подводит к кровати, садится сам и усаживает меня рядом. Не выпуская моей руки,  сжимая её ещё сильнее, задаёт свой вопрос:

- Что ты сказала Рону на музыке и попросила передать мне?

- Что я беременна.

Его рука перемещается на мой живот, я чувствую её тепло, даже жар, но не только – в этой ладони есть энергия. Мощная сила, которую очень хочется назвать жизненной.

Я поднимаю глаза и вижу мягкость. Бесконечную, засасывающую в свою воронку нежность. Её так много, как никогда ещё не было.

- Это правда? – спрашивает.

Я открываю рот, чтобы ответить, но не могу выдавить ни слова. Моей глупой башке становится очевидной вся масштабность последствий моей неудачной шутки.

- Нет… Я пошутила.

Его лицо меняется, мягкость и нежность исчезают, уступая место холодности.

Слёзы всё-таки хлынули. Вначале размыли серьёзное лицо Дамиена, затем потекли по щекам.

- У меня была задержка почти три недели, но сегодня всё случилось. До того, как я сказала про беременность, - докладываю, всхлипывая.

Дамиен кивает и переводит взгляд на свою руку, всё ещё прижатую к моему животу. И только теперь я замечаю, как именно она прижата – плотно, пальцы растопырены так, словно хотят защитить, спрятать. Моё сердце сжимается, когда до мозга доходит, какое именно решение он принял в машине.

- Тебе нужно было сказать мне о задержке, Ева. Ждали бы новостей вместе.

Я снова всхлипываю, а Дамиен обнимает меня, обеими руками прижимая к себе:

- Такими вещами не шутят, Ева.

- Как ты мог поверить, если всегда предохраняешься?

- Презервативы не дают полной защиты, в жизни возможно всякое. И я не поверил.

- Нет?

- Нет.

- Почему?

- Правду ты бы совсем иначе рассказала.

Моя глупость безгранична.

- Ты поэтому так разозлился? Что я шучу на такую тему?

- Именно поэтому.

Он прижимает меня ещё крепче:

- Но зная твою взбалмошную натуру, пока мы ехали в машине, я допустил с 5% вероятностью, что это могло бы быть правдой. И знаешь, что случилось?

- Что?

- Где-то посреди дороги я вдруг увидел спальню, свой матрас и нашего сына, заползающего к нам утром. Он метил ровно в середину, чтобы лечь между нами, и ты возмущалась, что тебе не дают спать, - усмехается. - А я подумал, что нужно завести ещё детей, чтобы они лезли по утрам друг к дружке, а не к нам. Потому что ты любишь утренний секс! - добавляет улыбающийся и довольный собой.

- Почему сын? Это могла бы быть и девочка! – я уже почти успокоилась и рассуждаю о своей никогда не существовавшей беременности.