Сладостное заточение (ЛП) - Олтедж Нева

— Мне нужно пойти и подготовиться. Дизайнер интерьера ждет внизу. — Я слезаю с Массимо и направляюсь в ванную.

Проходя мимо гардеробной, я замечаю свое отражение в зеркальных дверях. За исключением нескольких участков груди и плеч, покрытых прядями спутанных волос, все мое тело выставлено напоказ. Комната залита утренним светом, отчего каждая отметина становится особенно заметной. Мне даже в голову не пришло накинуть на себя простыню, чтобы прикрыться.

— Любуешься собой, ангел? — ухмыляется Массимо, становясь позади меня и обхватывая руками мою талию

Я наклоняю голову, сосредоточившись на участках более светлой кожи вокруг глаз, затем перевожу взгляд ниже. На более крупные бледные участки на груди. Затем на несколько заметных растяжек от моей груди, которая росла слишком быстро, когда мне было семнадцать. К нескольким другим — на бедрах, которые слишком широки, чтобы соответствовать общепринятым стандартам красоты.

Медленно мой взгляд возвращается к моему лицу, на этот раз фокусируясь на моих глазах. Нос. Губы. Моя сестра всегда говорила мне, что я красивая, но я никогда ей не верила. Я не могла видеть дальше своих недостатков, потому что в глубине души мне не нравилось то, кем я была внутри. Пугливой. Испуганной. Той, кто предпочла бы избегать конфронтации, чем постоять за себя.

Но теперь я уже не тот человек.

Я встречаю взгляд Массимо в зеркале. Его глаза горят неподдельным желанием. Судя по его твердому члену, прижимающемуся к моей спине, ему нравится то, что он видит. И, что удивительно, впервые в жизни мне тоже.

— Думаю, да, — говорю я.

— Хорошо.

Его левая ладонь медленно скользит вверх по моему животу. Он не такой плоский, как мне бы хотелось, но желание напрячь мышцы под моими мягкими изгибами не возникает.

Рука Массимо поднимается выше, слегка сжимая мою грудь, прежде чем переместить пряди моих волос, лежащие на выпуклости, за спину. Татуированные пальцы скользят по моей груди и шее, чтобы остановиться на моем лице, обхватив мой подбородок.

— Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на тебя? — шепчет он мне прямо на ухо. — Каждый раз, когда я смотрю на тебя?

— Да, — признаюсь я.

Его губы касаются моего лба. Прямо над большим участком бледной кожи над глазом. Место, которое я всегда презирала.

— Ты идеальна. Уникальна. Безупречна. Внутри и снаружи. — Опустив хватку на моем животе, он опускает правую руку ниже. — Я мог бы восхищаться твоей красотой каждый день, и целой жизни было бы недостаточно. Он проводит пальцем по моим складкам, заставляя меня ахнуть. — Я мог бы сказать тебе, какая ты великолепная, но если ты не против, я бы лучше выразил свое восхищение языком.

Я закусываю губу.

— Я не против.

Полуденный бриз дует сквозь деревья, шелестя листьями. Он такой нежный, что не слышно никакого звука, но я все равно его слышу. После почти двадцати лет, когда не было ничего более близкого к природе, чем клочок вытоптанной травы во дворе тюрьмы, эти лесные мелодии стали желанным вторжением. Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох свежего воздуха Вермонта, прежде чем продолжить прогулку к шаткому причалу на берегу небольшого пруда.

Блондин, плотного телосложения в синей клетчатой рубашке и зеленых камуфляжных брюках развалился в кресле, бросая хлебные крошки в воду. Он полностью расслаблен. И наслаждается окружающим спокойствием и даже не замечает скрипа деревянных досок, когда я ступаю на причал.

— Вас трудно было найти, Ваша честь.

Судья Коллинз вздрагивает на своем месте, затем пытается подняться с него так быстро, как позволяет ему его тело. Мешок с сухарями падает из его руки, приземляясь в воду. Сразу же раздается шум от стаи гусей неподалеку. Птицы хлопают крыльями и отвратительно гогочут, нападая на остатки своей трапезы. На этом фоне судья застывает в оцепенении. Он все еще не набрался смелости посмотреть мне в лицо.

— Сколько лет сколько зим, — добавляю я, идя к концу причала и останавливаясь прямо за ним. — Семнадцать с половиной, если быть точным.

Коллинз с пепельным лицом медленно поворачивается. Несмотря на то что день был не слишком жарким, на его волосах выступили капельки пота. Ублюдок постарел. И не в хорошем смысле. Или, может быть, это из-за того, что он напуган до чертиков, и выглядит так, будто уже одной ногой в могиле.

— Я-я… Это не было… — заикается он, не отрывая глаз от кобуры, выглядывающей из-под моего расстегнутого пиджака. — У меня не было выбора. Мне о-очень ж-жаль.

— Хм.

Подтянув к себе стул и повернув его вбок, я обхожу его и усаживаюсь на широкий подлокотник. Коллинз следит за моими действиями широко раскрытыми, безумными глазами. Он не двигается с места, просто стоит на краю причала и выглядит довольно комично в своем наряде деревенщины.

— Не было выбора. — Скрестив лодыжки, я опираюсь на твердый край. — А если быть честным, какой же на самом деле был у тебя выбор?

Он сглатывает. Громко. Его взгляд метнулся к моему пистолету.

— Максимальный срок для тебя или мои связи с мафией будут раскрыты.

— Понятно. И кто же сделал это предложение?

— Я не знаю. Клянусь. Я… я… я получил записку. Она не была подписана, и я понятия не имею, кто ее послал. В инструкциях требовалось полное тюремное заключение, без возможности на условно-досрочное освобождение. У них… у них был список всего, что я делал для Коза Ностры.

Я улыбаюсь.

— Должно быть, список был немаленький.

— Пожалуйста. Это не моя вина. Я… я сделал все, что мог. Я пошел на риск, приговорив тебя всего к восемнадцати годам вместо максимальных двадцати.

Пятна пота расползлись по его подмышкам. Он выглядит таким старым и жалким, пытаясь оправдать то, как он спас свою задницу за счет моей. Чертов трус. Где это чувство чести? Принятия ответственности за свои собственные действия? Если ты делаешь глупости, то имей наглость хотя бы отстаивать свои решения.

Если бы он мне сказал, что я заслужил наказание, я бы его отпустил. Но это?

Этот идиот не получит от меня пощады.

— Ты можешь предположить, кто это был? Кто мог прислать тебе эту записку?

— Нет. Понятия не имею.

Он говорит правду.

Я знаю. Он бы выдал имя, как только увидел меня, и все ради того, чтобы спасти свою никчемную задницу.

Еще один гребаный тупик.

Не ужели.

— Ну, поскольку ты мне больше не полезен, я, пожалуй, пойду. — Я выпрямляюсь и застегиваю куртку. Коллинз наблюдает за мной со смесью удивления и облегчения, отразившихся на его лице.

— Я… Я рад, что ты выжил. И ты, кажется, в хорошей форме. Хорошо выглядишь. Я… Мне нравится твоя новая прическа. — Нервная усмешка искажает его бородатое лицо. — Если я когда-нибудь смогу что-то для тебя сделать… У меня все еще есть связи и…

— Одну вещь.

— Конечно. Все, что хочешь

Я встречаюсь взглядом с лицемерной задницей, которая сыграла огромную роль в разрушении моей жизни.

— Не усложняй себе жизнь.

На мгновение я позволяю себе насладиться его растерянным выражением лица. А затем бью кулаком по его носу, отбрасывая ублюдка назад.

Он падает в воду, как тонущий камень, вызывая всплеск гигантских размеров. Гуси взлетают, наполняя воздух какофонией громкого гоготания. Из-за его метаний и массового отлета местных водоплавающих пруд, некогда спокойный, становится бурным и мутным. Я подхожу к краю причала и опускаюсь на одно колено как раз в тот момент, когда голова Коллинза всплывает на поверхность. Он безумно мечется, широко раскрыв красные глаза, пытаясь перевести дыхание. И все это время, движимые инстинктом самосохранения, птицы кружат в небе над нашими головами.

— Знаешь, какой первый урок я усвоил в тюрьме? — Я улыбаюсь и наклоняюсь вперед. — Брить свою чертову голову.

Моя рука выбрасывается вперед, хватая его мокрые волосы на макушке. Под крики птиц толкаю Коллинза под воду. Он сопротивляется, отчаянно пытаясь вырваться из моей хватки. Громкие крики птиц не позволяют крикам судьи достичь меня, но я слышу его беззвучный вопль в своей голове. Это напоминает мне мои собственные каждый раз, когда меня бросали в одиночную камеру. Крики ярости и ужаса, пока я медленно терял свой чертов разум. Я задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь вернуть все это.