Спящее пламя Ферверна (СИ) - Эльденберт Марина

Вайдхэны и Ятта.

Когда незадолго до этого она ответила:

— Не возражаю.

На его вопрос, можно ли ей писать.

«Хватит присылать мне цветы».

Вопреки тому, что Вэйд всегда считал — не все женщины знают, чего хотят, и даже те, которые знают, иногда рисуются — с ней все было по-другому. Если она просит его не присылать цветы, значит, он их присылать не будет.

Если скажет, что больше не хочет его видеть — он уйдет, и на этот раз навсегда.

Ятта заслуживает того, чтобы ее слова и чувства принимали во внимание и ценили. Что же касается него самого… когда он действительно мог ей что-то дать, он от нее отказался. Сейчас, когда связать себя с ним — значит, автоматически превратиться в сиделку, если можно так выразиться… да ну к ларркам. Он сам не представлял, к чему приведет их встреча, и от этого его крыло. Так, как не крыло даже когда он был подростком, да и, если быть честным, вообще никогда.

Ятта вдребезги разбивала его самообладание всякий раз, когда он оказывался рядом с ней, вытряхивала из привычной картины мира, заставляла думать иначе, поступать иначе. Рядом с ней он чувствовал себя по-настоящему живым, но…

Все мысли вылетели из его головы, когда она вышла из машины и направилась к нему. Все такая же худенькая, хрупкая и изящная, как в тот день, когда он ее впервые увидел. И брякнул про эту Нису, приняв Ятту за любовницу Вайдхэна. С другой стороны, если бы не брякнул, у него бы не было ни единого шанса, она бы была верна Роа до последнего.

А сейчас?

Сейчас у него есть шансы? Хотя бы один — на то, что она его выслушает и пойдет с ним туда, куда он ее привел. Если да, то все это определенно было не зря.

— Привет, — Ятта остановилась рядом с ним, и Вэйд мысленно облегченно вздохнул.

Потому что знал, что он сможет пережить все, кроме жалости в ее взгляде, но жалости в ее глазах не было. Было что-то вроде… Набл знает.

— Привет, — ответил он.

— Зачем ты меня пригласил сюда? — Она огляделась.

— Не бойся. Сегодня мы здесь одни, я арендовал его полностью. Здесь даже охраны нет, под мою полную материальную и прочую ответственность.

Ятта моргнула.

— Что? Я ничего не понимаю.

— Сейчас все поймешь. Пойдем.

Кресло было на аэроподушке и управлялось влегкую, хотя поначалу ему так не казалось. Поначалу Вэйда бесило собственное бессилие, и он пару раз разнес панель в крошку, прежде чем смирился с тем, что передвигаться теперь придется на этой штуке.

Когда автоматические двери служебного входа раскрылись, он пропустил ее вперед, в небольшой холл с пустующей охранной стойкой, турникетами и голографическими портретами звезд.

— Камеры выключены, так что можешь снять капюшон, — сказал он. — Никто не узнает, что ты здесь была.

— Вэйд, куда ты меня ведешь?

— Пару минут терпения.

— Мое терпение кончилось уже очень давно.

— Тебе это просто кажется.

Они прошли (если так можно было выразиться по поводу него) коридорами, мимо раздевалок, и оказались в зале, где проходили соревнования местных команд и фигуристов.

— Супер, — сказала она, оглядевшись.

Взгляд ее вдруг зацепился за переносную вешалку, на которой висел танцевальный костюм, рядом с которым лежали коньки. Ятта вздрогнула, и ее взгляд стал чужим и далеким, каким-то пустым. Таким, за которым она обычно скрывала все свои чувства, и Вэйд поспешил сказать:

— Возвращаю тебе то, что должно быть твоим. Ты должна выступать, Ятта. Ты должна снова сиять.

Ятта

Я смутно представляла себе, какой будет эта встреча. И уж точно я не представляла себе, что она выйдет такой. Гранхарсен, который привел меня на ледовую арену, Гранхарсен, который считал, что ему все можно, который зажимал меня в прошлом в кабинете генерального менеджера, который сделал мне так больно, что во мне кончились все силы быть собой (если я когда-либо ею была), и тот, кто сейчас был напротив меня — это реально один и тот же человек? То есть иртхан?

И зачем… вот это вот все?

— Я никому ничего не должна, — сказала я, испытывая странное желание развернуться и сбежать. Но если я развернусь и сбегу, все снова пойдет по кругу, а я здесь не за этим.

Он рассмеялся.

— Разумеется, нет. А хочешь?

— Чего именно?

— Хочешь снова встать на коньки?

— Это мое прошлое.

— Я тоже твое прошлое, но все-таки ты здесь. Не все, что мы оставили в прошлом, может им стать без вспомогательных инструментов.

— Например?

— Например, попробовать снова и понять, что из этого может получиться.

— Ты про фигурное катание?

— Конечно. Герой-любовник из меня сейчас так себе.

Я хотела сказать, что это не так, но промолчала. Во-первых, потому что Вэйд не выглядел сломленным, и я была искренне этому рада. А во-вторых — потому что… потому что это выглядело бы так, как будто я предлагаю ему попробовать еще раз. Но я не хочу пробовать. Я же не хочу, правда?

Тогда почему он на меня так смотрит, а меня всю перетряхивает уже от одного этого взгляда? Почему внутри меня словно рождается пламя, которого у меня снова нет? Разве это правильно? Так реагировать на того, на кого ты не просто реагировать не должна, ты вообще не должна здесь быть, но… Но.

Я развернулась к наряду:

— Откуда ты его взял?

— Увидел в магазине одежды для фигурного катания и решил, что тебе он подойдет.

Наряд был словно соткан из сиреневого льда. Основой служило нежное платье с весьма откровенным разрезом на груди. Ткань — легкая, струящаяся, с перламутровым блеском, такая будет ловить свет прожекторов при каждом моем движении.

Я почему-то очень ярко представила свой первый выход на лед после долгого перерыва, и у меня потемнело перед глазами. Остались только погруженные в темноту заполненные трибуны — и я. В свете прожекторов, застывшая перед первым движением. Моргнув, я вернула себя в реальность и подошла к вешалке. Коснулась пальцами наряда.

Корсетная часть была украшена тонкой вышивкой, напоминающей изморозь на стекле: серебристые нити и крошечные стеклянные бусины образовывали узоры, словно морозец коснулся ткани своим холодным дыханием. Вдоль линии талии вшиты прозрачные стразы — не броские, но такие, что загорятся крошечными искрами при вращениях.

Юбка — однослойная, целующая мои пальцы своим прикосновением, была выполнена из ткани, создающей эффект мягкого сиреневого градиента. При прыжках она раскроется как цветок. Мое воображение нарисовало это слишком ярко. Настолько ярко, что я отпрянула и уронила перчатки. Они вообще были прозрачными, украшенными такими же мелкими кристаллами, будто рассыпанными случайно, и тончайшими «морозными» узорами. Они будто повторяли рисунок звездного неба.

Последнее, что я представила — это как я взлетаю надо льдом, а специальное освещение выхватывает меня, создавая вокруг моей фигуры слепок морозного свечения. Этого мне хватило, чтобы развернуться и броситься обратно к коридорам, на мгновение забывая о том, зачем я вообще пришла.

— Ятта! — донеслось сзади. — Ятта, я сейчас вряд ли тебя догоню.

Это сработало как удар о стену, точнее, с таким же эффектом я могла бы врезаться в стену. Или в лед. Я до сих пор помнила боль от того падения, и физическая боль не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось внутри меня.

— Я тебя ненавижу! — крикнула я, обернувшись, и эхо, подхватив мой голос, раскидало его по коридорам ледовой арены. — Я тебя ненавижу, Вэйд Гранхарсен! Ты хоть знаешь, как это больно⁈

— Не знаю, — честно признался он. — Но могу себе представить.

— Нет. Не можешь. Ничего ты не можешь! — Я почувствовала наворачивающиеся на глаза слезы — только этого мне еще не хватало. Я прижала ладони к пылающим щекам. — Зачем это все? Зачем тебе понадобилось тащить сюда эти тряпки, это… когда я больше ничего не могу!

Он приблизился ко мне вплотную и посмотрел на меня снизу вверх. Его ладонь лежала на панели управления, а глаза горели фиолетовым пламенем, зрачки в этой яркой радужке вытянулись в вертикаль, черты лица заострились, становясь хищными.