Император ярости (ЛП) - Коул Джаггер

Я отвечаю, даже не думая.

— У тебя есть время сделать и то, и другое?

Хандзо кивает, бросая взгляд на Мала.

— У меня есть комната внизу, без окон. Это не отель, но вы можете остаться там на день после восхода солнца.

Ох. Видимо, часть того телефонного разговора на японском включала в себя рассказ Мала о моем состоянии.

Мал кивает.

— Спасибо, Хандзо, — тихо говорю я.

Он поворачивается ко мне и улыбается.

— Конечно. В таком случае у нас много времени. — Он снова смотрит на Мала. — А что насчет тебя? Найдем сегодня немного свободного места на тебе?

Мал кивает, его глаза устремляются на меня.

— Да.

— Ты решил, что будешь делать?

— То же самое, — тихо говорит Мал, глядя прямо на меня. — Memento Mori, Memento Vivere и два карпа.

Хандзо широко улыбается.

— Я так рад, что ты позвонил. Это будет интересно. Давайте начнем. — Он начинает готовить инструменты и чернила. Затем, надевая перчатки, он усмехается, глядя на Мала. — Мне нужно беспокоиться о своей безопасности? Ты понимаешь, что татуировка на ней означает, что мне придется к ней прикасаться.

Мал выглядит так, будто глотает сырую грязь, его челюсть напрягается, а лицо искажается. Я смеюсь и шлепаю его по бедру. Наконец, он немного расслабляется, его тело видимо успокаивается.

— Ладно, — хрипло говорит он. — Но только потому, что я тебе доверяю.

Хандзо смеется.

— Как я и сказал. Он не склонен делиться.

Мал встает рядом со мной, его присутствие устойчивое и успокаивающее, пока Хандзо начинает наносить надпись на мои ребра. Игла мягко жужжит, и знакомое жжение чернил, вбиваемых в мою кожу, приносит как боль, так и прилив адреналина. Я наблюдаю, как слова обретают форму, постоянное напоминание, выгравированное на моем теле.

Memento Vivere.

Помни, что нужно жить.

Когда Хандзо заканчивает, я смотрю на свою кожу, на то, как две фразы идеально сбалансированы: напоминание о смерти, но и о жизни.

Обещание себе, что я не потрачу впустую оставшееся время.

После того, как Хандзо заворачивает и заклеивает новую татуировку, я перехожу в соседнюю комнату, чтобы снять рубашку и надеть больничный халат, который дает мне Хандзо. Он без рукавов, для работы на руке, а спина открыта, чтобы мы могли перейти к ней.

Хандзо рисует карпа ручкой, двигаясь вверх по моему трицепсу к плечу, а затем снова готовит тату-машинку.

— Подожди.

Он останавливается, когда я открываю рот, поднимая глаза на меня.

— Что, если… — я прикусываю губу на секунду, прежде чем моя решимость крепнет. — Мы могли бы сделать карпа старым способом? Техникой тебори?

Хандзо замирает, его глаза встречаются с моими, словно он снова читает меня.

— У меня есть такие, — тихо говорит Мал. — Это довольно жестко, Фрея.

Я поворачиваюсь к нему.

— Думаешь, я справлюсь?

Он даже не колеблется.

— Я знаю, что справишься.

С легкой улыбкой я поворачиваюсь и киваю Хандзо. Он наклоняет голову и кладет тату-машинку. Я наблюдаю, как он готовит связки острых палочек, которые, как он говорит мне, называются номи.

— Тату-машинка болит сначала, — говорит Хандзо. — Но я замечаю, что со временем она как бы притупляет боль по мере продвижения работы.

Я буквально только что испытала это. Сначала ребра болели. Но после первых нескольких букв новой татуировки memento vivere область действительно онемела.

Лицо Хандзо становится серьезным.

— Номи не притупит боль, — тихо говорит он. — Мал прав. Это будет больно.

— Я не против.

Тем не менее, я с благодарностью принимаю ощущение пальцев Мала, сплетающихся с моими и сжимающих их, когда Хандзо наклоняется.

— Давай начнем.

Он прав. Это чертовски больно. Я чувствую каждый маленький укол номи, прокалывающий мою кожу, пока карп на моей руке начинает обретать форму.

Но, хотя боль никогда не притупляется, в каком-то смысле она становится чем-то вроде очищающего, медитативного процесса. Я не пытаюсь блокировать ее, потому что это невозможно. Вместо этого я глубоко дышу и принимаю ее. Я позволяю ей прожечь меня насквозь, пока не останется ничего, что могло бы гореть. И именно там я нахожу странное спокойствие.

В итоге делаю перерыв после первого карпа, потому что моя рука дрожит. Хандзо очищает и заворачивает эту часть, прежде чем я выхожу из кресла, чтобы взять воды.

— Я начну с тебя, пока она отдыхает, — говорит Хандзо Малу.

Мал молча кивает. Он снимает рубашку без колебаний, обнажая татуировки, которые уже покрывают его грудь и руки. Его тело — это холст с чернилами, каждая метка — история, часть его жизни.

Сегодня вечером он добавит новую историю.

Ту, которую мы написали вместе.

Я молча наблюдаю, как Мал садится, готовый отметить свою кожу теми же напоминаниями, которые теперь есть на моей. Он и Хандзо обсуждают ограниченное свободное пространство на его коже и решают сделать memento mori и memento vivere на задней части каждого трицепса. Хандзо рисует замысловатого карпа, плывущего вверх по течению среди моря татуировок, уже занимающих большую часть предплечья Мала, и находит место на его спине для второго.

Как и у меня, они сначала делают латинские надписи. Затем Хандзо переходит к карпу в стиле тебори на предплечье Мала. После этого я все еще немного дрожу от своей татуировки. Поэтому Хандзо делает карпа на спине Мала, пока я держу его руку — думаю, больше для меня, чем для него.

— Мы можем закончить в другой раз, — тихо рычит Мал, смотря на меня с беспокойством после того, как Хандзо заканчивает очищать и заворачивать его новую татуировку на спине.

Я качаю головой.

— Нет. Сегодня. Я справлюсь.

Хандзо смотрит на меня и торжественно кивает.

— Я тоже думаю, что она справится.

Поэтому я ложусь на живот в кресло, держа руки Мала в своих, пока Хандзо начинает работать над моей спиной.

Мастерская Хандзо все еще темная, но часы на стене показывают, что уже давно рассвело, когда мы заканчиваем. Я дрожу, и голова слегка кружится, когда встаю с кресла. Но внутри меня бурлит яркая энергия, которая пульсирует с каждым вдохом и шагом.

Я горячо благодарю Хандзо, и он говорит, что это было его абсолютное удовольствие. Затем он ведет нас вниз, в комнату без окон, чтобы отдохнуть. Он прав, это не номер в отеле. Но здесь есть небольшая кровать, затерянная среди полок с припасами.

Этого более чем достаточно.

Когда мы остаемся одни, Мал и я стоим перед зеркалом на стене, рассматривая новые строки текста на нашей коже. Между нами наступает момент тишины, наполненный смыслом.

— Теперь нет оправданий, — говорит он, его голос низкий и хриплый. — Мы оба помним, что нужно жить.

Я протягиваю руку, проводя пальцами в нескольких дюймах от свежей татуировки на его руке. Он ловит мою руку, притягивая меня ближе, пока я не оказываюсь рядом с ним, глядя в его ледяные голубые глаза.

— Спасибо, — тихо шепчу я. — За это. За все.

Он не говорит ни слова, но его объятия заставляют меня почувствовать, что я здесь своя. И впервые за долгое время, я не боюсь будущего. Не боюсь того, что скрывается и ждет меня.

Потому что сейчас, в этот момент, я живу.

37

ФРЕЯ

Я растягиваюсь на диване, мое тело все еще бурлит. Кожа кажется обожженной, смесь остаточного холода от океана, воспоминания о прикосновениях Мала…

И, конечно, мои новые татуировки.

Мысли крутятся так же яростно, как волны той ночью, пульс стучит, как гром, который гремел вокруг нас, пока мы были вместе.

То есть… черт.

Может быть, это не то, что я снова осмелюсь попробовать, но пусть кто-нибудь попробует превзойти "секс в тайфуне", когда в следующий раз зайдет речь о "самой безумной истории".

Фантазия растворяется, когда мой телефон пищит.

Кейн.

Я открываю наш чат и усмехаюсь на последнее сообщение, которое она только что отправила. Это мем о попытках починить сломанный код в 3 часа ночи — то, что всегда заставляет меня смеяться.