Император ярости (ЛП) - Коул Джаггер

— Нет… — хнычу я, пытаясь свернуться в клубок, моя кожа покрывается волдырями, когда солнце впивается в меня. — Пожалуйста…

— Я наслажусь, наблюдая, как ты горишь, — задумчиво говорит Йонас, его голос пропитан ядом.

Солнце разрывает мою плоть, мое тело корчится от боли. Мое зрение полностью темнеет, пока я не могу понять, это солнце или тьма поглощает меня целиком. Жара невыносима, и я на грани того, чтобы сдаться, когда слышу это.

Щелчок ветки под ногой.

Рычание.

Рев.

И затем Йонаса отрывают от меня и отбрасывают, как тряпичную куклу.

Я едва в сознании, когда Мал подхватывает меня на руки, бережно прижимая мое обмякшее, обожженное тело к своей груди, пока он шатается в благословенную тень сарая.

— Я с тобой, — шепчет он, его голос срывается. — Я с тобой…

Он распахивает одну из дверей стойла и усаживает меня за ней, как будто пытаясь защитить еще больше.

Он снова поворачивается, кровь струится из его ребер, когда он бросается обратно на улицу. Йонас только поднимается на ноги, когда окровавленная фигура Мала врезается в него с первобытной яростью.

— Мал! Стой!

Глаза Йонаса расширяются, когда Мал вырывает вилы у него из рук.

— Мал! Мы братья! — визжит он, кровь и слюна капают из его рта. — Мы семья!

Холодный, жестокий смех Мала разрывает воздух.

— Нет, Йонас. Мы не семья.

Отвратительный звук стальных зубьев, вонзающихся в горло Йонаса, сопровождаемый его хриплым криком, заставляет меня отвернуться и зажмуриться.

Я вздрагиваю, когда тень падает на меня. Свет все еще струится через дверь сарая, приближаясь все ближе и ближе, пока солнце поднимается выше в небе.

— Я здесь, — хрипит Мал, опускаясь на колени передо мной. Я едва могу двигаться без чистой агонии, разрывающей каждый нерв в моем теле. Но мне все же удается броситься на него.

Неважно, больно ли это, когда его руки обнимают меня.

Мне все равно.

Потому что если это конец, то он тот, за кого я хочу держаться.

Мал осторожно опускает нас на землю, прикрывая мое тело своим. Он морщится, когда срывает с себя рубашку, прикрывая меня ею.

Я смотрю на него, слезы текут по моему лицу.

— Я люблю тебя, — задыхаюсь я.

— Я тоже люблю тебя, — тихо хрипит он. Затем его глаза закатываются, и липкая влага течет из ран на его боку, покрывая меня.

Мое зрение меркнет. Мое тело кричит от боли, но затем улыбка искажает мои губы.

Неплохой способ умереть.

Последний момент в утреннем солнечном свете.

В его объятиях.

48

ФРЕЯ

Мир кажется ускользающим, исчезающим и появляющимся, как полузабытый сон.

Моя кожа кричит. Каждый вдох поверхностный. Ощущение, будто поверхность тела сдирают с меня слой за слоем.

Но ничто из этого не имеет значения, когда мои глаза медленно открываются.

Мал…

Он лежит на мне, прикрывая меня.

Но он совершенно неподвижен, его тело обмякшее и холодное.

Я пытаюсь пошевелиться под ним, но конечности не слушаются. Все кажется далеким, как будто мое тело находится за миллион миль.

Где-то вдалеке я слышу, как хлопают двери машины. Я слышу, как кто-то кричит мое имя, доносящееся с другого конца света.

— Мал… — шепчу я. Это едва звук. Мое горло слишком сухое, слишком разорванное, и мой голос не слышен; кажется, будто призрак произносит то, что я хочу сказать. — Мал… Проснись. Они здесь… наши друзья… Они идут за нами…

Я жду, что он пошевелится, ответит. Но он не делает этого. Он пугающе неподвижен и бледен. Его лицо в дюймах от моего, и я даже не чувствую его дыхания на своей щеке.

Господи, его кровь повсюду.

Мое сердце сжимается, когда я вижу, сколько ее. Она покрывает мою кожу, липкая и холодная, и моя грудь тяжело поднимается, когда паника нарастает во мне.

— Мал… — мой голос слабо трескается. — Пожалуйста… Проснись. Я люблю тебя… Проснись…

Он не двигается. Он не отвечает.

Все кружится, и я чувствую, что снова погружаюсь в пучину агонии и страха. Слезы жгут мои глаза, затуманивая зрение, пока я лежу, беспомощная под ним.

— Фрея!

Звук моего имени, громкий, резкий и отчаянный, прорезает туман. Мой пульс учащается. Я пытаюсь ответить, но мой голос слишком слаб, чтобы сделать что-то, кроме хрипа.

— Фрея! Где ты?!

Шаги, быстрые и громкие, становятся громче. Я слышу больше голосов — срочных, лихорадочных.

— ФРЕЯ!

Это Анника. Я узнаю ее голос где угодно. Я пытаюсь ответить, сказать ей, где я, но не могу. Все тяжелое, очень онемевшее.

— ФРЕЯ!!!

Кто-то бросается ко мне и падает на колени в грязь рядом со мной. Мои глаза открываются, и я смотрю вверх на испуганное, рыдающее лицо Анники.

Затем я вижу, как остальные врываются за ней — Кензо, Такеши, Дэмиен и другие. Они все выглядят испуганными, их лица пепельные, когда их взгляды останавливаются на мне. Кензо кричит приказы кому-то. Я хочу закричать, чтобы они сначала помогли Малу, но мои губы едва двигаются.

— О боже! — задыхается Анника, ее рука дрожит, когда она тянется ко мне. — Фрея, ты меня слышишь? Мы здесь, мы вытащим тебя.

— Помогите… ему… — мой голос слабый, хриплый мольба. — Помогите… ему…

Глаза Анники расширяются, паника мелькает на ее лице. Она смотрит на Такеши и Кензо, ее голос срывается.

— Нам нужны медики, сейчас же!

— Кир… Хана… — мне удается хрипеть, мои губы едва формируют слова.

— Подвал…

Все исчезает. Я слышу голоса, чувствую, как руки поднимают Мала с меня. Я начинаю плакать, желая, чтобы он был рядом. Нуждаясь в том, чтобы он был рядом. Они уводят меня от него, и я не хочу уходить. Я тянусь к нему, моя рука слабо вытянута, но это бесполезно.

— Помогите ему… пожалуйста… — задыхаюсь я, слезы жгут мои глаза.

Голоса вокруг меня сливаются, исчезая на фоне, пока мир ускользает. Я пытаюсь держаться, но я скольжу, падая в темноту.

Затем я отключаюсь.

***

— Фрея…

Когда я просыпаюсь, первое, что замечаю, — это устойчивый звук машин, ритм успокаивает своей постоянностью. Следующее, что я замечаю, — это запах — чистый, антисептический. Я в больнице. Простыни мягкие, воздух прохладный.

Но то, что действительно вытаскивает меня из ямы, — это то, что я больше не чувствую жгучей боли на каждом дюйме моей кожи.

Я моргаю, мое зрение медленно проясняется, и я поворачиваю голову. Анника сидит рядом с моей кроватью, ее глаза усталые, но теплые.

— Привет… — мягко говорит она, улыбаясь. — Ты проснулась.

Мое сердце сжимается.

— Мал…

— В порядке, — мягко прерывает она меня, ее улыбка немного расширяется. — Он потерял много крови, но он вышел из операции. С ним все будет хорошо.

Облегчение, которое накрывает меня, заставляет мое лицо сморщиться, слезы текут по щекам. Анни тоже начинает плакать, когда тянется ко мне, беря мою забинтованную руку в свою.

— Кир и Хана тоже в порядке, — продолжает Анника, ее голос мягкий. — Кир был… близок, — говорит она через сдавленное горло. — Очень, очень близок. У него был сепсис, когда его привезли. Так что он пробудет здесь какое-то время, но худшее позади. С ними обоими все будет хорошо, Фрей.

Моя грудь тяжело поднимается от смеси эмоций. Чувство облегчения, усталость и долго не проходящая боль от всего, что произошло. Я слегка поворачиваю голову, осматривая стерильные белые стены комнаты.

— Мы в Лондоне, — объясняет Анника. — Кензо организовал эвакуацию всех с той фермы в Норвегии. Ты в одной из лучших больниц здесь.

Я слабо киваю, слишком уставшая, чтобы много говорить.

— Сколько я была без сознания?

— Три дня.

Я бы вскочила, но это было бы слишком больно. Вместо этого я морщусь, глядя на себя.

Черт, много бинтов.

— Это выглядит хуже, чем есть на самом деле, — мягко говорит Анника. — По крайней мере, так сказал твой главный врач. В основном ожоги второй степени, но несколько были третьей степени. Они были плохими. — Ее рот искривляется. — У тебя будут шрамы, Фрей.