Овладей мной (ЛП) - Херд Мишель

— Я научился драться и стрелять. — Его глаза блуждают по моему лицу. — И как пытать кого-то. В следующем году я отправлюсь в место, где научусь всему, что мне нужно знать, чтобы быть полезным Братве.

— А Братва — это как мафия? Боссы мафии, наркотики, оружие? Все плохое?

Он кивает.

— Да, все плохое.

Ого. Такое ощущение, что меня забросили в мир, где все противоположно тому, что я знала всю свою жизнь.

— И тебя это устраивает? — Я тяжело сглатываю, в горле пересохло от нехватки воды. — Разве ты не хочешь быть кем-то еще, кроме преступника?

Алек на мгновение задумывается, затем говорит:

— Я не считаю это преступлением. Я принадлежу к семье Братвы, где мы убиваем друг за друга.

Уголок его рта приподнимается, и при виде улыбки на его привлекательном лице мое сердце замирает.

— Глава братвы, Виктор Ветров, — хороший человек. Надеюсь, что смогу стать хотя бы наполовину таким, как он. — Алек снова переводит взгляд на меня. — А еще есть Алексей Козлов, крестный отец Виктора. Этот человек — легенда и мой герой. — Серьезное выражение затемняет его карие радужки. — Для меня было бы честью умереть за них. — Наклонив голову, он спрашивает: — А что у тебя есть такого, за что стоит умереть?

Ничего.

Я двигаюсь, пока не оказываюсь рядом с Алеком, и тоже прислоняюсь спиной к стене.

Долгое время в комнате царит тишина, после чего я говорю:

— Спасибо, что сказал все эти вещи о нас, чтобы они не убили меня. — Я поворачиваю голову и смотрю на Алека. — И спасибо тебе за то, что принял побои за меня.

Он поднимает забинтованную руку.

— Спасибо, что подлатала меня.

— Это меньшее, что я могла сделать, — шепчу я.

Когда его глаза встречаются с моими, я спрашиваю:

— Ты можешь показать мне, как сохранять спокойствие?

Он качает головой и вздыхает.

— Этому нельзя научиться за час. На это уходят годы.

Мы продолжаем смотреть друг на друга, и, несмотря на переполняющие меня эмоции, я признаюсь:

— Мне страшно, Алек. — Слезы грозят захлестнуть меня, но каким-то образом мне удается их сдержать.

Я удивляюсь, когда его взгляд смягчается, и он обнимает меня за плечи. Не колеблясь, я прижимаюсь к нему, и этого достаточно, чтобы слезы все же хлынули наружу.

Глава 9

Алек

Я боялся, что Проди заморит нас голодом, но, к счастью, они наконец дали нам что-нибудь поесть.

Это четыре куска сухого хлеба и по одной куриной грудке на каждого. Это далеко не мамина еда, но сойдет.

Я доедаю свою порцию до того, как Эверли расправляется со своим первым ломтиком хлеба.

Когда она замечает, что я разглядываю ее еду, она рвет куриную грудку на кусочки, берет один из них и пододвигает остальную еду поближе ко мне.

— Тебе это нужно больше, чем мне.

Мгновение я колеблюсь, но, зная, что она права, беру два кусочка курицы и ломтик хлеба и с жадностью поглощаю их.

— Доедай остальное, — говорю я, не желая, чтобы она умерла с голоду.

Мы находимся в этой комнате уже три дня, и после первого дня пыток нам разрешили выходить из нашей тюрьмы только для посещения туалета. Обычно это происходит утром и поздно вечером. Кроме того, это единственный раз, когда мы можем попить воды.

Если они собираются кормить нас каждые три дня, нам крышка.

Еще одна вещь, которая меня беспокоит, — это то, что я начинаю привыкать к присутствию Эверли в моем пространстве. Из-за нашей тяжелой ситуации и вынужденной близости я начинаю чувствовать то, чего не чувствовал бы при обычных обстоятельствах.

Всякий раз, когда она осматривает мои раны, чтобы нанести еще антисептического лосьона, я чувствую благодарность за то, что она здесь.

Приятно, когда Эверли заботится обо мне.

И с каждым проходящим часом я все больше и больше беспокоюсь о ней.

Не помогает и то, что она красива и до смерти напугана. Это заставляет меня чувствовать большую защиту по отношению к ней.

И она добрая. Ни разу она не обвинила меня в том аду, в который я ее втянул.

Она разламывает последний ломтик хлеба и оставшуюся курицу и протягивает половину мне.

Как я уже сказал, она добрая.

Я беру еду и на этот раз смакую вкус каждого кусочка.

— Я скучаю по маминой еде, — признаюсь я.

Эверли смотрит на свои руки.

— Я тоже. — Она опускает голову ниже. — Она готовила лучшее тушеное мясо.

— Ты умеешь готовить? — Спрашиваю я.

— Немного. — Она поднимает голову и встречается со мной взглядом. — А ты?

Усмехнувшись, я качаю головой.

— Ты была близка со своими родителями?

Она кивает, и в ее янтарных глазах появляется печаль.

— Мы были очень близки. Я скучаю по ним каждый день.

— Как они умерли? — спрашиваю я не потому, что у меня болезненное любопытство. Я просто хочу поговорить с ней, и это единственный вопрос, что пришел мне в голову.

— При лобовом столкновении с грузовиком, который сломался. Он пытался развернуться, когда двигатель заглох. Освещения не было.

Господи. Должно быть, они были похороны в закрытом гробу. Я видел подобную аварию, и водитель был обезглавлен.

— Мне очень жаль, — бормочу я. Меняя тему, я спрашиваю: — Что заставило тебя выбрать Россию в качестве места для путешествия?

— Это был выбор моей мамы. — Эверли грустно улыбается мне, и мне хочется обнять ее. — Папа выбрал Шотландию, а я выбрала Гавайи. Следующей я бы посетила Шотландию.

На моих губах появляется виноватая улыбка.

— Тебе хотя бы понравилось в России до того, как я тебя похитил?

Ее улыбка становится шире.

— Понравилось.

Наши взгляды встречаются, и атмосфера становится серьезной.

— Прости, что схватил тебя на улице. Я думал, ты Светлана.

— Я знаю. — Она снова опускает голову. — Я в таком положении, потому что поменялась одеждой с девушкой, о которой ничего не знала. Я сама виновата.

— Ты ни в чем не виновата.

Она снова встречается со мной взглядом.

— Знаю, это прозвучит странно и эгоистично, но я рада, что ты здесь, со мной.

Пытаясь придать ситуации легкость, я хихикаю.

— Эй, не каждый день я оказываюсь взаперти с красивой девушкой.

Ее улыбка снова становится шире, а на щеках появляется румянец.

Прежде чем я успеваю остановить себя, спрашиваю:

— У тебя дома есть парень?

— Нет. — Эверли морщит нос. — Я не ходила на свидания с тех пор, как умерли мои родители. — Застенчивое выражение появляется на ее лице. — А у тебя? У тебя есть девушка?

Уголок моего рта приподнимается.

— Кроме тебя?

На этот раз она смеется.

— Да, кроме меня.

Я качаю головой.

— Я был слишком сосредоточен на работе, чтобы заводить отношения.

Ее брови сходятся на переносице.

— Ты действительно думаешь, что твой отец ищет тебя?

— Он не успокоится, пока не найдет Винсента и меня.

— Ты близок со своим отцом? — спрашивает она.

Я качаю головой.

— Нет, но его гордость не позволит ему сдаться. — Я ободряюще смотрю на нее и с абсолютной уверенностью говорю: — Он найдет нас.

А потом он выбьет дерьмо из нас с Винсентом за то, что мы позволили Проди похитить нас. Весело.

— А твоя мать?

Уголок моего рта снова приподнимается.

— Я ее любимчик.

— О, хорошо. А то я уже начала волноваться, — признается Эверли.

Я поднимаю бровь, глядя на нее.

— Обо мне?

— Да. Я начала думать, что все, что ты когда-либо знал, — это насилие.

— У меня есть люди, которые любят меня. — Я бросаю взгляд на дверь, чувствуя себя дерьмово, потому что у Эверли никого нет.

Между нами повисает тишина, и мои мысли возвращаются к Винсенту. Я не видел своего брата с того самого дня, когда они заставили его пытать Эверли.

Я понятия не имею, жив он или мертв.

Услышав шаги, я беру две бумажные тарелки и поднимаюсь на ноги.

Дарио открывает дверь, в правой руке у него пистолет. Вместо того, чтобы взять тарелки, он приказывает: