Бандит Ноубл Солт - Хармон Эми

– Огастес? – простонала она, приподнялась на локте, отвела от лица сына пряди волос, чтобы получше разглядеть.

– Тсс, – успокоил ее Бутч, растирая уставшие глаза. – Он в порядке. В полном порядке. Теперь он крепко спит.

Она опустилась на постель, прижимая руки к груди, дыша резко и отрывисто:

– Простите меня. Я долго спала?

Он потянулся было за часами и понял, что мальчик по-прежнему сжимает их в кулачке. Ну и ладно. Бутч мог купить себе другие. Он убрал книжечку в карман пиджака и потянулся. У него болела спина. Оказалось, что сидеть в кресле много часов подряд куда неудобнее, чем в седле.

– Не слишком долго, – соврал он. – Наверное, я тоже уснул. А где мистер Туссейнт?

Она пожала плечами и мотнула головой:

– У него отдельная комната. Оливеру нужно свое пространство. Уверена, он спит.

– Он не станет тревожиться за сына?

– Огастес не его сын.

Он изумленно взглянул на нее, и она поморщилась, но ничего не прибавила, не стала объяснять.

– И за вас он тоже не станет тревожиться? – не сдавался он.

Вместо ответа она проговорила:

– Оставьте свою карточку и скажите, сколько вы берете за лечение. Я прослежу, чтобы он вам заплатил.

Карточки у него не было, и на оплату он не рассчитывал, так что просто кивнул, соглашаясь на то, чего делать не собирался. Она была так молода – лет на десять младше него, – но ее голос и карие глаза, казалось, знали мир с самого начала времен.

– Вы говорите не как француженка, – мягко заметил Бутч.

– Если я захочу, то могу говорить как француженка, – возразила Джейн с таким сочным, мелодичным акцентом, что он тут же почувствовал себя в парижском кафе перед тарелочкой с круассанами.

– Вы это взаправду? – спросил он. Ему хотелось знать о ней все, но он знал слишком мало.

– Все не взаправду, – тихо ответила она.

Он склонил голову к плечу:

– Нет, я так не думаю.

– Вы и сам не взаправдашний, – парировала она, и он застыл, решив, что она его раскусила, но она лишь устало продолжала: – Мужчин вроде вас на самом деле не существует.

– Как вы это поняли?

– Вы пробыли здесь всю ночь и ничего не попросили взамен. – Она ни слова не сказала о его выдуманном докторстве, и он тоже об этом не вспомнил, хотя мог. Должен был. В одном она была права: он ничего не просил взамен.

Мальчик вдруг вздохнул, но не проснулся, не захрипел. Хорошо. Это хорошо. Худшее позади.

– Спасибо вам за помощь. Теперь я сама справлюсь. – Она уговаривала сама себя, хотя по-прежнему казалась такой измученной, что Бутч решил, она вот-вот снова заснет. Но Джейн аккуратно отодвинулась от сына, стараясь его не потревожить, слезла с кровати и налила себе стакан воды.

– Поспите еще, Джейн.

Ему не следовало называть ее по имени. Она не позволяла ему этой вольности, но ему было все равно. Она была права, в этой маленькой комнатке все казалось невзаправдашним, и он тоже не был собой. Он безо всякого смущения смотрел, как она поправляла платье и волосы.

– Я не могу спать. Я боюсь, что могу понадобиться Огастесу. Но я так устала, что не доверяю себе. Боюсь, когда вы уйдете, я его не услышу. Я проспала много часов и не слышала его. Какая я после этого мать?

Он не был глупцом. Он все понял. Она хотела, чтобы он ушел. Он встал, взял пальто и шляпу:

– Усталая. Вы ничего не слышали, потому что нечего было слышать. Он спокойно дышит, и жар у него спал.

Она улыбнулась ему так, словно он сказал, что ей в наследство достался алмазный рудник, но потом наморщила брови, крепко сцепила пальцы, кашлянула:

– Как… как мне вас отблагодарить?

– Я три вечера подряд слушал, как вы поете, и по-прежнему слышу ваш голос, стоит мне закрыть глаза. Вы заплатили мне с лихвой, – успокоил ее Бутч.

– Вы очень добры, – сказала она.

Казалось, эта доброта ее ошеломила. В ее словах слышалось подозрение, но он кивнул. Трудностей по части доброты у него никогда не возникало, вот только добрые поступки не всегда оказывались правильными. Он поправил галстук, надел пальто – от него пахло сиропом ипекакуаны, – надвинул шляпу на лоб.

– Мы вас еще увидим? – спросила она.

Сердце скакнуло у него в груди. Но он тут же сообразил, что врач обычно возвращается проведать, как себя чувствует пациент. Пора ей все разъяснить.

– Нет. Думаю, что нет. Я сегодня уезжаю.

– Вы не из Нью-Йорка, – проговорила она, подтверждая собственную догадку.

– Нет.

Она поднялась и подошла к нему. Ее карие глаза казались усталыми, но на лице читалась решимость. Она была невысокой, особенно теперь, без туфель, в одних чулках, но голос ее звучал, словно голос крепкой, сильной птицы с широкой, богато оперенной грудкой.

Он не отличался ни чересчур высоким, ни чересчур низким ростом. Лицо у него было слишком квадратным, а шея – слишком крепкой, и потому выглядел он как самый обычный человек. Он был совершенно обычным во всем, за исключением, пожалуй, цвета глаз. Яркие, глубокие, голубые, они не раз выдавали его с головой. Но она ничего не знала про Бутча Кэссиди. Она думала, что он врач, представитель благородной профессии.

– Вы очень добры, – снова сказала Джейн.

По ее лицу разлилась неуверенность, она прикусила губу. А потом поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Даже если бы она хлестнула его ремнем по лицу, он вряд ли удивился бы больше. И все же реагировал он быстро и потому обхватил ладонями ее лицо и превратил краткое касание в нечто куда более существенное. Ему не было дела до того, что у нее есть муж. К тридцати четырем годам у него за плечами оставались одни сожаления, и этот поцелуй вполне стоил того, чтобы пополнить их длинную череду. Она не дала ему пощечину, не оттолкнула, как следовало бы поступить истинной леди, к тому же замужней, но он осудил ее за это ничуть не больше, чем себя самого.

Позже он вспоминал нежность ее лица, лежавшего у него в ладонях, ее запах, ее красоту. Он сочинил с десяток стихов, пытаясь описать этот миг, но в то мгновение мог думать лишь о ее губах. Все девушки, которых он целовал прежде, были куда опытнее, чем он. Все они – да и он тоже – отлично знали, что сколько стоит и что нужно успеть за оплаченные двадцать минут. Он был знаком даже с дамами, которые принимали мужчин каждые десять минут ради того, чтобы увеличить прибыль. Их поцелуи не были томными, долгими, и порой в них явственно чувствовался вкус мужчины, что приходил до него. Но с Джейн все было иначе.

Она покорно стояла перед ним, но не отвечала на его пылкость, и он вдруг – чересчур поздно – осознал, что она задерживает дыхание, сжимает кулаки, словно готовится к битве. Он вдруг понял. Она терпела, считая, что должна ему отплатить, и зная, что именно этого хотят все мужчины.

Она не ошиблась. Он и правда хотел этого, но не станет это брать. Он этого вовсе не ожидал. Сам не зная почему, он догадался, что другие поступали именно так, и тут же опустил руки, подавляя поднимавшееся внутри желание. Он пошел к двери, напоследок еще раз попросив ее поспать.

– Вы правда уходите? – спросила она неуверенно. С надеждой.

– Вы хотите, чтобы я остался?

Она помедлила, и он подметил, что сочувствует ее нерешительности. В том, что он немного в нее влюбился, ее вины нет. Он влюбился охотно, легко, не заручившись ни ее одобрением, ни согласием, потому что собирался навсегда уехать, а еще потому, что, как она сказала ему, все это было не взаправду.

На его месте должен был быть ее муж. Но его здесь не было. Но это не его, Бутча, дело. И все же ему пора. Если он прямо сейчас не уйдет, то вряд ли успеет на корабль.

– Прощайте, Святая Джейн, – сказал он, гордясь, что не вкладывал в эти слова никакого второго смысла.

Она наморщила лоб, услышав это прозвище:

– Прощайте… доктор Солт.

Она сказала это с облегчением, и он вздохнул, жалея, что все закончилось. Он был дурной человек, подонок, но он дал ей то лучшее, что только мог. Пусть этого было немного, ему не хотелось, чтобы все случившееся оказалось ложью.