Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Позволь мне поговорить с ним, — видя сострадание брата, Тулай, наивно мня о милосердии, решилась дерзнуть и в очередной раз взмолилась о встрече с Креславом.

— Я убью его вместе с его выродком, — перебил Кыдан, сделавшись в миг твёрдым — она и сейчас не образумилась.

— Ты знал?! — рука Тулай мелко затряслась, а Кыдан не дал её отнять, продолжая удерживат крепко сжав, на своём колене.

— Что это сын Креслава? Знал. Думаешь, что ты могла что-то утаить от меня?

— А Креслав? — в её глазах мелькнула искра счастья.

— Я не сказал ему — так он будет злее, чтоб отомстить за тебя.

— Он должен знать, — мольбой сковало её лик.

— Ты так ничего и не поняла? В тот день он бежал от тебя — он бросил тебя.

— Он делал это ради меня. Ты настаивал на браке с Ясинь-ханом, а я противилась. Он думал, что так сможет освободить меня — он понимал, что не может мне дать того, что я бы получила став женой Ясинь-хана. Он увещевал меня покориться тебе, а я его не слушала.

— Он обольстил тебя!

— Я сама выбрала его…

— Как ты могла так поступить со мной? — обида Кыдана рвалась наружу, и сейчас ничем несдерживаемый хан дал волю своим попреканиям. — Как ты могла лечь с урусом?

— Прежде чем стать очередной женой Ясинь-хана, я хотела испытать счастье с тем от кого трепещет каждый клочок моего тела. Я была счастлива с ним…

— Я позволял тебе многое, вот ты и возомнила, что можешь творить, что угодно.

— Скажи брат, как можно не слышать зова своего сердца?

— Ты ошиблась с выбором — он трус! Он бежал испугавшись кары!

— Он бежал, потому что услышал, как мы ругались с тобой. Ты приказал держать меня в веже, пока за мной не придут из курени Ясинь-хана, а я сказала, что хочу жить с Креславом, на что ты ударил меня. Ты кричал, если не образумлюсь, то отречёшься от меня, а его протянешь через всю степь, пока не оторвуться ноги. Да, он убежал, но делал это не из-за страха за себя, а ради меня.

— В тот день я узнал, что ты понесла — мой гнев был праведен — ты бы опозорила меня, отдай я тебя Ясинь-хану в жёны. А твой побег… — Кыдан сдержанно крухнул, осаживая свой ярый запал. — Твой побег, хоть и спас нас от кары хана, но не спас наш род.

— Я спешила за ним следом, чтоб сообщить радостную весть… Прошу, скажи ему, что это его дитя. Я хочу, чтоб он знал, что я была счастлива носить его плод…

— О чём ты только думала?! — обиженно рыкнул Кыдан, смотря как жизнь покидает его любимейшую сестру. — Ты была готова жить с ним в лесах? Ты хотела оставить меня? И что ты получила?! Скажи, стоило ли оно того?

— Я до сих пор хочу быть с ним… — Тулай вновь посмотрела на полог, ожидая что тот поднимут.

Кыдан подскочил с места, откинул полог, от торопливости запутавшись в нём, и, неистово стараясь выпростаться из войлочного плена, сорвал его с петель, что тот повис на одном лишь углу. Своим негодованием хан, заставил копошившихся женщин, вздрогнуть и забиться в кучки возле стен.

— Ты и сейчас думаешь о нём?! О этом уроде?! — торкнул в сторону одноокого северского. — Не смей меня оставлять! Слышишь? Если ты умрёшь, я похороню его рядом с тобой и вашим сыном, чтоб вы и после смерти были вместе.

Тулай смотрела в просвет в веже. Снаружи было ослепительно ярко. И от этого была только более отчётливо видна его скорченная фигура поодаль, к которой стремилось всё её естество в желании вновь соединиться в единении тел, воспарить от счастья, закрутиться в вихре их обоюдных чувств с Креславом, утонуть в бесконечном блаженстве. Даже заведомо зная, что всё равно придётся низринуться, разбиться о явь, она бы не отказалась от своего выбора.

Видя её замирающий взгляд, Кыдан подлетел к Тулай и собрав её уже безвольные руки, сцепив в своих ладонях её пальцы, как-то жалостно бегая глазами по её лицу, желая словить утекающую жизнь, словно видя, как та змейками расползается от Тулай в разные стороны, проверещал с мольбой:

— Не смей меня оставлять… Я буду выполнять все твои желания… Я больше никогда и ничего не запрещу тебе. Я сделаю, всё что ты захочешь…

— Прошу, сохрани им жизнь…

Её немигающий взгляд остановился на Креславе, который не смея от стыда за свою прошлую трусость даже подступить ближе чем ещё на один шаг. Тоска душила его, наполняя беспросветностью. Как изменить, что произошло? Как повернуть время вспять? Знай он раньше, что будет так, как бы поступил? Отказался бы выполнить приказ князя или никогда не посмотрел бы на Тулай, не слушал бы своё сердце, воспылавшее к юнице? Но как это было возможно, когда первая любовь уже овладела душой?

Сначала, когда послышались вопли плакальщиц, Креслав оцепенел, словно стал каменным изваянием кыпчакского воина, которые устанавливали на курганах, потом загудел, покачиваясь взад и вперёд. Разрывая лёгкие, он не в силах был сдержать свой хриплый рёв и не имея права на слёзы упал ничком, крича в землю, волозясь своим лицом в пыли, часто и с силой роняя в неё свою голову. Хотелось разбиться.

Робкий детский крик, который словно дуновение степного ветра донеслось до северского и заставил того задохнуться от негодования, понудил того ускорить ритм этих ударов о землю, желая провалиться под неё, чтоб она поглотила его, покрыла всё его тело. Крик который был запоздалым вестником бытия, несмотря на свою слабость, был оглушающим для Креслава. Дитя словно оплакивало своё сиротство, понимая что рождён для страданий. Верно от этого он и не сразу решился остаться в этом мире, но жажда к жизни всех рождённых возобладала.

Когда Кыдан, уже достаточно омыв слезами свою сестру, держа в своих руках маленький свёрток, в котором к тому времени безмятежно спал сын двух народов, поравнялся с Креславом, стоящим всё там же и в той же позе, проговорил еле сдерживаясь от переполняющей его скорби:

— Сын Тулай очень похож на неё. Хочешь посмотреть?

Креслав в отчуждении от всего внешнего весь сжался и закрутил головой.

— Ты его хочешь убить? — Кыдан чеканил каждое слово свысока посматривая на северского воина, что комком был у его ног, ненавидя, презирая. Ему хотелось его убить, но слова Тулай…зачем она ему их сказала?!

Креслав не торопился дать ответа, но после паузы, его лихорадочно затрясло — он согласился. Свёрток на вытянутых руках Кыдана повис в воздухе перед его обезображенным, избытым самим собой лицом.

— Он твой, — сказал половец чрезмерно холодно.

Северский не спеша, будто не расслышал приказа, принял новорожденного. Посмотрел на припухшее крошечное личико. Ладонь Креслава как раз полностью покрыла его. Прижал ею покрепче, не давая воздуху просочиться.

— Смотри, как он хочет жить, — презрительно съёрничал Кыдан-хан, наблюдая как дитя кряхтит под широкой ладонью.

Креслав ничего не ощущал. Пустошью было его сознание. Ему совершенно не было жаль этого ублюдка (выродок, нечистокровный; незаконнорождённый потомок). Негодное семя должно быть попрано.

— Жаль, — сожалительно вздохнул Кыдан, когда свёрток перестал копошиться, — Тулай просила сохранить вам обоим жизнь. Ты не выполнил её предсмертной просьбы. Очень жаль…

Кыдана немного потешило, что отомстил своей сестре, убив её плод руками собственного отца, а Креслава, нарушением её завета, вогнал в большее самоукорения, оставшись при этом, вроде как, и непричастным — пусть Тулай не злится на него, а спокойно уходит в мир мёртвых.

Креслав даже не осознавал до этого, что отчаяние не имеет дна. Было ощущение, что он уже утонувший в бездне безысходности, так что не можно было уже погрузиться ещё глубже, в миг провалился в очередную впадину крайнего уныния — как он не мог уразуметь сразу, что это семя было взрощено на благодатной почве чрева Тулай.

Креслав неистово тряс свёрток, пытаясь вернуть к жизни плод, которому она, эта самая жизнь, была дарована его Тулай. Проклиная себя за поспешность, склонился над бездвижным личиком уперевшись в него одним оком, в котором собралась слеза.

Слеза отмерила на пыльной щеке полосу, сорвалась, разбившись о пухлую щёчку ребёнка, который, казалось, что спит, даже мимолётно поморщился от этого прикосновеия, как то делают дети во сне. Не доверяя себе, Креслав медленно приблизился к носику того и заплакал как-то совсем наивно, уловив ухом лёгкое касание еле осязаемого дыхания.