Кухарка из Кастамара - Муньес Фернандо Х.

Его светлость отогнал мысли о прошлом и повернулся на звук открывающейся двери библиотеки. Дворецкий объявил появление их матери, и Диего улыбнулся про себя, осознав, насколько он по ней соскучился. Он увидел, как она вошла в комнату, и, поцеловав ее в обе щеки, принялся расспрашивать о дороге. Она сняла шляпку безупречным, отрепетированным движением. И Диего с Габриэлем заговорщицки переглянулись, прекрасно зная, что именно желание продемонстрировать этот изящный жест не позволило матушке войти в дом без головного убора.

– Я измучена этой тряской от самого Вальядолида, дети мои. Хорошо еще, что дон Энрике сопровождал меня, – сказала она, вытирая платком воображаемый пот, пока Габриэль поправлял ее кринолин, следя, чтобы юбка закрывала лодыжки. – Ах, дорогой, ты всегда такой предупредительный.

Габриэль сел рядом с ней, и в эту минуту дворецкий объявил дона Энрике де Аркону, маркиза де Сото-и-Кампомедина. Он наконец вошел, со спокойным видом, умным взглядом и выражением некоторой обыденности.

– Дон Энрике, для нас большое удовольствие принимать вас в Кастамаре в качестве гостя нашей матушки, – сказал Диего, протягивая ему руку.

– Для меня большая честь посетить ваше имение и быть вашим гостем.

– Если пожелаете, завтра же я лично вам его покажу, – сказал Диего, приглашая гостя сесть. – Не желаете ли бокал ликера или, может быть, вина?

Гость поблагодарил и, окинув Габриэля каменным взглядом, устроился на диване из резного дерева, обтянутом набивной тканью с цветочными узорами из серебряных нитей. Диего наблюдал, как мать расправляет свой веер – на нем была изображена галантная сцена в стиле Антуана Ватто – и глазами просит его брата покинуть залу. Он предположил, что родительница, верная своим привычкам, не предупредила дона Энрике о Габриэле. Их отец установил правило заблаговременно извещать приезжавших в гости представителей знати о брате, чтобы они не чувствовали унижения, здороваясь или находясь в одной комнате с темнокожим как с равным, поскольку любой из них мог воспринять это как оскорбление. Однако Диего совершенно не нравилось, когда в его доме кто-то, пусть даже собственная мать, решал, где можно и где нельзя находиться его брату, поэтому он жестом велел ему остаться. Тот, уже собравшись уходить, просто остановился.

– Я понимаю, что матушка совершила одну из своих обычных оплошностей и не сообщила вам, дон Энрике, кто он такой, – сказал Диего и окинул мать взглядом, который должен был заставить ее почувствовать себя неловко. – Прошу вас простить ее забывчивость.

Герцогиня беспокойно заерзала на своем месте, желая, чтобы этот неприятный момент как можно скорее закончился. Диего знал, что она терпеть не могла рассказывать историю Габриэля. «То, что произошло с твоим братом, не повод для гордости», – говаривала она. Теперь ей предстояло расплачиваться за свое молчание, и в какой-то мере его бедному брату тоже, поскольку ему приходилось терпеть то, что о нем говорили так, как будто его не было в комнате.

– Не буду отрицать, меня удивляет присутствие раба, одетого как кабальеро, – вежливо сказал дон Энрике.

– Это естественно, – продолжил Диего, делая глоток ликера. – Габриэль – свободный человек. Отец никогда не верил в рабство и дал ему вольную. Он вырос как член этой семьи.

– Всего лишь причуда моего Абеля, которая стала для меня благословением, – вмешалась мать, интенсивно обмахиваясь веером в попытке извинить неуместность своего молчания и присутствие Габриэля в комнате.

– Я понимаю, – пробормотал маркиз.

– Гостей этого дома заблаговременно предупреждают, чтобы избежать кривотолков, поскольку Габриэль будет присутствовать в комнатах и за столом на ужине перед празднованиями, на который, как вы знаете, мы имеем честь приглашать только самых близких. Я никоим образом не желаю обидеть вас. И прекрасно пойму, если это станет для вас проблемой, и мне будет очень жаль, если вы не сможете почтить нас своим присутствием.

Повисло напряженное молчание, в течение которого маркиз посмотрел на Габриэля, потом выдержал долгий ответный взгляд, прежде чем с улыбкой произнести:

– Дражайший дон Диего, я прекрасно понимаю рассеянность доньи Мерседес, и для меня лично не составит никакой проблемы находиться в одном помещении и за одним столом с одним из представителей рода Кастамаров. Но не более того, поскольку я не готов признать его равным себе.

Диего в свою очередь улыбнулся.

– Никто в этом доме от вас такого не требует, маркиз. Можете не волноваться.

– Тогда проблема решена.

– Дорогой, вы просто ангел, – сказала ему донья Мерседес. – Сожалею о своем упущении, моя память уже не так свежа. Конечно, мне следовало бы сообщить об этом заранее. Габриэль столько времени с нами, что мы уже привыкли.

– Вам, донья Мерседес, никогда не следует извиняться за подобное. По крайней мере, передо мной.

Диего чуть отошел и направился к одному из кресел, наигранно улыбаясь. Он увидел, как Габриэль вздохнул, взглядом попрощался с ним и вышел из комнаты, не сказав ни слова. Он прекрасно знал, что брат чувствовал себя не более уязвленным, чем обычно. Несмотря на боль, которую вызывали у него подобные моменты, отец дал им четко понять: невозможно заставить остальное общество относиться к Габриэлю как к полноправному представителю рода Кастамаров. Однако на какое-то мгновение Диего почувствовал в словах маркиза насмешку, очень тонкую, будто он и раньше знал, что Габриэль – часть семьи, и единственной целью его было задеть за больное. Но потом сразу же отогнал эту мысль, убеждая себя в том, что дон Энрике и так проявил достаточно понимания. Ведь большинство представителей знати отказывались сидеть за одним столом с темнокожим, а те, кто соглашался, обычно шли на это ради выгоды, чтобы добиться его, герцогского, расположения.

– Мой дорогой Абель всегда был очень милосердным, дон Энрике, – пояснила матушка уже менее напряженно. – Он никогда не допускал плохого обращения со слугами. Диего превзошел отца в этом, я даже осмелилась бы сказать, что он их защищает еще больше, чем мой покойный супруг. Помню, однажды Диего даже сделал выговор аристократу за то, что тот плохо обошелся с нашим садовником…

– Предлагаю выпить за это, – прервал ее маркиз, поднимая бокал. – Ваш супруг поступил очень по-христиански.

– Лично я не оправдываю жестокое обращение со слугами в целом, но они бывают ленивы и заносчивы, поэтому иногда им не помешает твердая рука, – сказала матушка с характерной для нее непринужденностью.

– Я тоже так считаю, – поддержал ее дон Энрике.

Матушка тут же расплылась в улыбке, и он молча улыбнулся в ответ. Все выпили, а мужчины не сводили друг с друга глаз.

Диего отметил про себя, что маркиз из тех умных людей, чьи мысли нелегко угадать. Возможно, этим и объяснялась его хорошая репутация при дворе. Он умел вовремя промолчать и своевременно заговорить. Этому сложно научиться, и такого баланса достигают не многие.

– Жестокость легко спутать со строгостью, дорогой друг. Я предпочитаю, чтобы в Кастамаре царила последняя, – ответил ему Диего, снова поднимая бокал. – Ваше здоровье.

Они снова чокнулись и осушили бокалы.

– Полагаю, праздник в этом году будет еще более впечатляющим, если это возможно, чем в предыдущие годы, не правда ли, Диего? – сменила тему мать.

– Праздники в Кастамаре славятся тем, что всегда проходят на высшем уровне, – подхватил дон Энрике.

Диего утвердительно кивнул и направился к окну. Слова матери были настолько некстати, что испортили ему настроение, и он предпочел промолчать, а не поддерживать разговор ни о чем. Возможно, поэтому она, зная сына, взяла инициативу в свои руки и обратилась к гостю. И вот они вдвоем уже смеялись над ответными словами маркиза. Диего стало неприятно их общество, как, впрочем, и любое другое. Если минутами ранее он жаждал оказаться вместе с матерью, то сейчас ее присутствие утомляло. Он прекрасно себя знал, чтобы понимать, что точно так же ему опротивеет весь этот проклятый двор, который заявится на празднование, и что это всего лишь способ наказать себя за то, что не смог спасти Альбу. Разозлившись, он почувствовал необходимость в уединении, чтобы успокоиться. И тут снова вспомнил о той девушке-служанке.