Без ума от леди - Джеймс Элоиза

Многие из ее подруг не раз получали любовные письма, обычно являющиеся предвестниками официального объявления о помолвке. Письма мистера Дарби были бы гораздо более изысканными и утонченными, нежели неуклюжие признания уилтширских джентльменов. Его слог был бы нежным, страстным и…

Впрочем, нет. Он слишком красив и наверняка привык к тому, что женщины лезли из кожи вон, чтобы добиться его внимания. Его любовное послание было бы исполнено высокомерия, самоуверенности и ожиданий.

Только вот Дарби смотрел на нее совсем не так, как смотрят на будущую жену. Он словно бы находил нечто восхитительное в ее внешности – в очертаниях ее носа, губ или… чего-то еще. Подобные взгляды заставляют женщину содрогаться от прокатывающейся по телу сладкой волны тепла.

Подобных ощущений леди Генриетта Маклеллан не испытывала никогда в жизни.

Дарби написал бы письмо, которое смогло бы заставить женщину ощутить себя желанной. Красивой, несмотря на хромоту. Притягательной, несмотря на неспособность иметь детей. Пробуждающей страсть. Его ленивая, оценивающая улыбка заставляла женщину чувствовать себя единственной и неповторимой. При одном лишь воспоминании о ней по спине Генриетты пробежала неведомая ей доселе сладкая дрожь.

Девушка подошла к письменному столу и опустилась на стул. В голове сами собой сложились строки.

«Моя дорогая Генриетта», – написала она и с мгновение задумчиво жевала кончик пера. Судя по тому, что она читала, в своих любовных письмах пылкие поклонники часто использовали цитаты из стихотворений.

«Сравнить ли мне вас с летним днем?» Впрочем, Шекспир никогда не входил в число ее любимых поэтов. Генриетта всегда питала тайную страсть к произведениям Джона Донна. К тому же Дарби был о себе слишком высокого мнения, чтобы позаимствовать самоуничижительную манеру изложения у Шекспира. Ему и в голову не пришло бы предположить, что возлюбленная считает его слишком старым или недостаточно привлекательным. Поэтому Генриетта скомкала лист бумаги и отбросила его в сторону.

Дарби написал бы письмо лишь в том случае, если бы обстоятельства вынудили его расстаться с возлюбленной. В противном случае он просто слился бы с ней в поцелуе.

Генриетта положила перед собой чистый лист, когда на ум пришли строки из ее любимого стихотворения Джона Донна:

Мечтательно вздохнув, Генриетта обмакнула перо в чернильницу. Пора переходить от слов Донна к своим собственным. Вернее, к словам Дарби.

«Никогда не найти мне той, кого я мог бы обожать сильнее. И хоть судьба жестоко нас разлучила, я буду хранить в сердце память о вас. Я готов отказаться от звезд и луны, лишь бы провести ночь в ваших объятиях…»

Генриетта в нерешительности опустила перо. Письмо было бы исполнено настоящей муки, если бы Дарби пришлось покинуть ее после проведенной вместе ночи. Когда Сесили Уэйт сбежала с Тоби Диттлсби, и ее отец обнаружил это лишь на следующее утро, все сочли это происшествие настоящей трагедией.

Генриетта добавила еще пару слов, чтобы строчка звучала следующим образом: «Я готов отказаться от звезд и луны, лишь бы провести еще одну ночь в ваших объятиях. И никогда не смогу…» Дышать? Писать письма такого рода оказалось гораздо сложнее, чем она могла себе представить. Генриетта мысленно извинилась перед джентльменами, чьи литературные потуги она высмеивала в прошлом.

«Никогда мне больше не встретить женщины с такими переливающимися в свете звезд волосами, как у вас, моя дорогая Генриетта. Опасная красота ваших волос останется в моем сердце навечно».

Генриетта с мгновение смотрела на собственное отражение в зеркале. Волосы действительно были предметом ее гордости. Если, конечно, не считать груди. Конечно, она никогда не носила столь откровенных платьев, как у Селины Дэвенпорт, хотя втайне считала свою грудь не менее роскошной, особенно если надеть такой же корсет, какие предпочитала носить Селина.

Генриетта вновь обмакнула перо в чернильницу. Если ей вздумается написать себе еще одно любовное послание, лучше воспользоваться зелеными чернилами. Ведь цветные так элегантны.

Пора заканчивать письмо.

«Я не знал любви, пока не встретил вас. Не замечал красоты, пока не увидел вас. Не изведал счастья, пока не попробовал на вкус ваши губы».

При других обстоятельствах Генриетта с удовольствием принимала бы участие в сезонах, получала любовные послания. И, конечно же, не оставляла бы их без ответа. При мысли об этом по ее спине пробежала сладкая дрожь. Написание писем джентльменам считалось непростительной фривольностью, но если было объявлено о помолвке, то почему бы не обменяться парочкой записок.

«Без вас у меня нет причин жить». Нет, пожалуй, это слишком. Хотя все это просто обман.

«Я никогда ни на ком не женюсь. И раз уж вы не можете стать моей женой, дорогая Генриетта, я так и останусь холостяком. Дети меня совершенно не интересуют, ибо тех, что у меня есть, мне хватает с лихвой. Все, чего я желаю, – быть с вами. Отныне и навсегда».

Слезы обожгли глаза Генриетты. Как же все это печально. Она на мгновение представила, что Дарби вернется в Лондон и проведет остаток жизни в одиночестве из-за любви к ней. Она зябко поежилась, когда порыв ветерка из окна коснулся ее шеи в поцелуе.

Однако здравый смысл восторжествовал, и с губ девушки сорвался смешок. Перед ее глазами возник образ холодного сдержанного Дарби. Должно быть, шампанское ударило ей в голову. Беднягу хватил бы удар, узнай он о ее письме.

Ну и поделом ему. Одного взгляда на мистера Дарби из Лондона хватало, чтобы с уверенностью сказать: он влюбиться не способен, так как слишком поглощен собственной персоной, чтобы любить женщину так, как этого хотелось бы ей: глубоко и преданно.

Генриетта была абсолютно уверена, что однажды все же встретит мужчину, для которого дети не так уж важны. Который будет любить ее так, что все мысли о детях отойдут на второй план. И он ничем не будет напоминать охотника за приданым вроде Дарби.

Руки Генриетты, складывающие письмо, на мгновение замерли. Жаль, что так вышло с Дарби. Он идеально подходил ей, потому что у него были дети, которых она так отчаянно хотела иметь. Только вот он никогда не полюбит ее так, как она этого заслуживает. У него буквально отвисла челюсть, когда она призналась, что никогда не сможет стать матерью. Отчасти ей было даже приятно видеть, как ее слова сбили с толку этого утонченного и важного лондонца.

Возможно, он сделает предложение Люси Эйкен или какой-нибудь другой наследнице, раз уж Люси пришлась ему не по душе. Люси была бы добра к Джози и Аннабель, хотя, скорее всего, оставила бы их в деревне на попечении няни и гувернантки.

У Генриетты вновь защипало в глазах, когда она вспомнила чудесную милую Аннабель, уткнувшуюся ей в шею и назвавшую ее мамой. А что, если новая няня тоже заставит малышку носить мокрое платьице, и та подхватит простуду и умрет? Генриетта решительно тряхнула головой.

Что за вздор. Конечно же, Дарби не наймет на работу еще одну няню, практикующую подобные методы. Да она и сама не лучше – облить водой маленькую Джози! При воспоминании о том, как она вышла из себя, Генриетте стало ужасно стыдно. И это после всех прочитанных ею книг по воспитанию детей и регулярного посещения деревенской школы.

Но благодаря этому она может помочь мистеру Дарби провести собеседование с претендентками на место няни завтра утром. Сам он на это совершенно не способен. С первого взгляда стало понятно, что он ничего не знает о детях. А поскольку ему теперь известно о ее физическом недостатке, то он не сочтет ее предложение помощи слишком дерзким. Поэтому Генриетта взяла еще один лист бумаги и написала:

«Дорогой мистер Дарби, я пишу, чтобы еще раз предложить вам помощь в найме няни для Джози и Аннабель, и буду более чем счастлива побеседовать с кандидатками на это место. Если же вы пожелаете отказаться от моей помощи, я пойму и не обижусь. Искренне ваша, леди Генриетта Маклеллан».