Монолог фармацевта. Книга 1 - Хюганацу

Наложницы низшего ранга, как и наложницы высшего, проживают в личных покоях, однако те располагаются довольно далеко от дворца императора. Порою так далеко, что его величество не то что редко туда захаживает, но и вовсе не обращает на те дальние уголки обширного сада свой благосклонный взор. Хотя, если бы император заметил такую наложницу и приказал бы пригласить ее к себе, после подобной милости сию деву непременно бы переселили в покои получше. А уж если бы ее удостоили повторной встречи, то все обитатели дворца императорских жен справедливо бы сочли, что она добилась у его величества определенного успеха и теперь входит в число его любимиц.

Что до тех наложниц, кто не сумел заручиться благосклонностью императора, то они, достигнув границы детородного возраста, неизбежно теряли свое положение и в лучшем случае бывали пожалованы в жены какому-нибудь императорскому сановнику, если только род этих женщин не имел большого влияния. Трудно сказать, горька или сладка доля подобных «цветков» – каждая в «цветнике» решает по-своему. Но, как поняла Маомао, больше всего во дворце императорских жен страшатся вовсе не государя, не его благоволения или немилости, а того, что насильно выдадут за евнуха.

Добежав до покоев наложницы низшего ранга, которой нужно было принести свежие одежды, Маомао легонько постучала в дверь. Ей открыла личная прислужница, приставленная к этой госпоже, и равнодушно отчеканила:

– Оставь там.

Сама наложница, источая сладостные ароматы, сидела в комнате, покачивая в руке чашу с вином. До жизни в «цветнике» императора она привыкла день ото дня слышать, как другие восхваляют ее красоту, но теперь, угодив сюда, к своей досаде обнаружила, что мир устроен гораздо сложнее. Иными словами, прежде она ютилась в углу, точно лягушка на дне колодца, и великолепие других роскошных «цветков» так ослепило ее, ошеломило и унизило гордость, что она больше не смела выйти за пределы своих покоев.

«Если и носа никуда не казать, к тебе тоже никто не наведается», – заключила Маомао, поставив корзину с чистыми одеждами в закутке рядом с покоями наложницы. Подобрав взамен корзину с несвежим платьем, она вновь поспешила назад, в прачечную, – работы еще хватало.

Маомао оказалась во дворце императорских жен не по своей воле, но все-таки она получала какое-никакое жалованье, а потому старалась добросовестно нести службу. К тому же она была травницей, а избравшие это ремесло привычны все исполнять тщательно. Притом Маомао надеялась, что, как только весь положенный срок выйдет, она навсегда покинет дворец, и тихо дожидалась того дня. Маомао и в мыслях не допускала, что однажды его величество соизволит одарить ее милостью и на ее долю выпадет счастье послужить ему лично.

К сожалению, Маомао в своих ожиданиях жестоко обманулась, ведь никому не ведомо, что уготовано ему судьбой. Для своих семнадцати лет Маомао рассуждала чрезвычайно здраво, да только она была не властна над порывами своей юной души. Природное любопытство, жажда знаний и справедливости однажды подвели ее к невольной разгадке череды весьма странных событий, в которых сама Маомао не нашла ни крупицы странного. В ту пору во дворце императорских жен умерло уже несколько младенцев, и дворовые слуги поговаривали, что тому виной проклятие предыдущей наложницы государя, однако догадка Маомао не подтвердила эти слухи…

Глава 2

Две наложницы

– О-ох… Тоже думаешь, что их прокляли?!

– Да! А еще говорят, будто в их покоях видели придворного лекаря!

Поедая похлебку, Маомао невольно прислушалась к досужим разговорам двух сплетниц, усевшихся наискось от нее. На лицах их читалась печаль, но в глазах горел огонек любопытства. Обе девушки, Маомао и еще сотни служанок расположились в трапезной, где на завтрак кроме похлебки давали лишь кашу из смеси нескольких зерновых.

– А ведь он исправно посещал и наложницу Лихуа, и наложницу Гёкуё! – продолжала первая сплетница.

– Неужели! Сразу двух? Хотя у одной уже шесть месяцев, а у другой – три!

– Да-да! Ну точно прокляли!

Служанки говорили о двух любимых наложницах императора, госпоже Лихуа и госпоже Гёкуё. А по шесть и по три месяца, как догадывалась Маомао, исполнилось их детям.

Дворец был самым настоящим царством слухов, и ходили они самые разные: некоторые касались наложниц, с кем возлежал государь, другие же затрагивали императорских наследников. Бывало, слуги злословили из обиды или издевки ради, или, желая хоть как-то спастись от духоты и зноя, служанки выдумывали всякие ужасы, от которых у иных кровь стыла в жилах.

– Да-да, проклятие, не иначе! – продолжала настаивать одна из сплетниц. – Уже трое умерли!

Она говорила о трех детях, рожденных императорскими наложницами, среди которых был наследник престола. Еще до того, как император взошел на трон, у него было дитя, двое других родились во время его царствования, однако все трое умерли еще во младенчестве. Впрочем, дети часто умирают, в этом нет ничего особенного, вот только императорские чада гибли один за другим, и это само собой вызывало некоторые подозрения. Ныне в живых остались лишь двое: наследный принц трех месяцев от роду, сын наложницы Лихуа, и принцесса шести месяцев от роду, дочь наложницы Гёкуё.

«Может, их отравили?» – отправляя ложку в рот, задумалась Маомао, но тотчас отбросила эту мысль, посчитав сомнительной, ведь двое из погибших детей были принцессами, стало быть, не могли претендовать на престол. Так кому вздумалось избавляться от принцесс, если правом наследования наделены лишь мужчины?

Что до сплетниц, сидевших наискось от Маомао, то те, позабыв о каше, так и застыли с палочками в руках, увлеченно обсуждая судьбу-злодейку и всевозможные проклятия.

«Да хватит вам, не бывает никаких проклятий», – не без досады подумала Маомао. Она считала подобные разговоры чушью: разве можно одним проклятием уничтожить целый род? Хотя с такими взглядами ее скорее бы определили в стан инакомыслящих, чем в стан здравомыслящих. Однако же Маомао имела все основания отрицать проклятия, и в этом ей помогали знания.

«Скорее всего, какой-то недуг. Может, наследственное? Из-за плохой крови? Интересно, какой смертью умерли эти дети…» – вопрошала себя Маомао, после чего, решившись, обратилась с теми же вопросами к сидевшим рядом болтушкам.

Обычно ее считали нелюдимой и даже дикой, ведь она привыкла отмалчиваться, а не заводить беседу, но тут Маомао заговорила первой. Она и не подозревала, что, поддавшись любопытству, однажды горько пожалеет об этом…

– Подробностей не знаю, – охотно и с еще большим оживлением начала Сяолань, одна из болтушек. – Наложнице Лихуа, кажется, очень нездоровится – придворный лекарь день и ночь к ней ходит.

– Самой наложнице тоже плохо? – уточнила Маомао.

– Да-да, и ей, и ребенку.

Однако придворный лекарь уделял чрезвычайно много внимания наложнице Лихуа не столько потому, что она и ее дитя тяжело болели, сколько оттого, что госпожа родила императору наследника. Ведь куда больше государь благоволит наложнице Гёкуё, да только она родила принцессу, что ставило ее на ступень ниже соперницы, следовательно, ценности в ней было меньше, и хлопотать о ней день и ночь даже не думали.

– Подробностей, опять же, не знаю. Просто слышала, что голова болит, живот, тошнит еще, – напоследок, прежде чем уйти по делам, рассказала Сяолань все, что только выяснила о недуге наложницы.

В знак благодарности Маомао угостила болтушку отваром солодки, который приготовила сама, нарвав трав в уголке дворцового сада. Запахом сие питье напоминало лекарство, но небрезгливого оно щедро одаривало сладостью. Служанкам редко выпадала возможность полакомиться чем-то сладким, поэтому Сяолань очень обрадовалась такому подарку.

«Голова, живот и тошнота…» – мысленно перечислила признаки недуга Маомао. Но все-таки их отчаянно не хватало, чтобы докопаться до сути. Помнится, отец учил ее никогда не опираться на одни догадки.