Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Она действительно нравится мне.

— Вы не можете быть вместе.

— Она никогда не узнает, кто я…

— Уверен? — Креслав не дал договорить. — Больно ей будет, не простит она нашего с тобой предательства. Да и Кыдан не позволит, стать ей даже твоей наложницей, как только он узнает кто она.

Манас, пытаясь заглянуть в его единый глаз, с непониманием уставился на Креслава, затягивающего подпруги на своей лошаде. А тот томил молчанием, не спеша делиться сокровенным, известным лишь ему одному.

— Тебе что-то известно о Сороке? — нетерпеливо прошипел, понимая, что наставник скрывает от него крайне важное.

— Она его дочь, — сказал между прочим, словно что-то обыденное, при этом поглядывая в сторону беззаботной Сороки скачущей возле входа в вежу.

Манас не сразу понял о чём тот говорит или не хотел этого принять. Его окатило всего разом и удивлением, и страхом. Испытав сильное потрясение, он даже на долю времени забыл как дышать. Показалось, что оглох или будто не на яву он то слышит, а дурной сон вдруг реальностью ему кажется.

Справившись с оторопью, от которой как казалось Манасу, расплющило его, он ещё раз посмотрел в сторону вежи Креслава. А там она… Стоит и смотрит на них. Нет, она смотрит на него. Думает: чего они там возятся? Руку вздёрнула кверху — зазывает. Манас не торопится ответить, взглядом ту буравя. Повод в руках сжал, желваки на скулах заходили. Кровь куда-то вниз отхлынула, аж холодом внутренним пробило до самой маковки.

— Что ты такое говоришь?..Ты намеренно лжёшь мне, хочешь очернить Сороку!..Только зачем это тебе нужно?!

— Ты всё правильно понял… Я её в ночь увезу — не беспокойся так. Не увидишь её больше, — изучив его безумный взгляд полный замешательства, успокоил Креслав. — Сорока ничего не поймёт — я всё быстро сделаю, она даже не успеет испугаться.

А у Манаса внутри мысли, что табун коней на перегоне, несутся куда-то вдаль, дороги не разбирая, а последняя фраза, словно холм в степи мигом появившийся, остановил всё разом. Подсобрался, на кулак повод накрутил. К Креславу коня своего правит, пока тот на своём перемётную суму к седлу приторачивает. Ох, не по нраву тот взгляд Креславу пришёлся — кабы бед не натворил сей полукровка.

А Манас впервые, тогда свою истинную суть показал — кровь степняка в том пробудилась, до этого отступив назад, а сейчас прихлынула, да по жилам растеклась гореча́ и будоража. Глаза в момент как у зверя ею налились, набычился, словно тур перед боем.

— Оставь её мне, — словно гад ползучий прошипел.

Креслав уж пожалел, что тому открылся. Его коня под узду взял, чтоб к той не сиганул, да сгоряча не порубил юницу, а половец дальше змеем речь тянет:

— Мне разницы нет. Всё одно — она женой моей станет, — с седла свесился, за плечо северского дёрнул, чтоб на господина смотрел, пока тот с ним разговаривает. — И не смей сказывать никому этого, а если прознает кто, убью и его, и тебя!

— Кыдан-хан уж нашёл тебе невесту, — смиренно тот продолжил. — По осени свадьба твоя.

— Как свадьба? — Манас аж на коне пошатнулся, да и соскользнул вниз с седла, более не выдерживая всех вестей столь разительных. Напротив Креслава встал, почти с ним ростом сравнявшись.

— Хочет он всё же с Ясинь-ханом породниться, у него младшая дочь от второй жены подросла, первой кровью окрасилась, Свободой звать.

Манас ни слова не сказал, назад в курень дядькину галопом коня пустил. Нёсся сломя голову, не видя перед собой ничего, даже задев кого-то при этом. На ходу с коня своего слетел, к хану в вежу вломился, несмотря на всех беков и воинов степных, с которыми тот веселился, на рабынь, которые тем прислуживали, Встал перед ханом, возбуждением пы́хает.

— А, вот и Манас пришёл! — переполненной вином чашей на полог откинутый тот указал, приметив столь разительную перемену — был кроток словно пёс послушный, а теперь зверь дикий перед ним. — Племянник, проходи, садись, уж веселье началось, а тебя всё нет — заждались все тебя, — елейной речью льёт.

Рабыни подскочили, доспех окровавленный мигом сняли, на кафтане походном петли растянули, да чистый, аксамитовый подносят, росшитый золотыми нитями да самоцветами по борту. Порхают вокруг него словно бабочки в своих ярких нарядах, звенят кольцами и гривнами шейными. Ярится Манас, словно от сечи ещё не передохну́л, оттолкнул рабынь от себя, что со звоном разлетелись они во все стороны.

— Наконец-то, очнулся, а то как пришибленный был — думал, что умом тронулся. А нет, вижу теперь, что в разуме, — под круглыми сводами раздался сдержанный смех. — Что случилось, Манас?

— Узнал, что свадьба намечается! — несдержанно выпалил.

— Не рад? Я поэтому и позвал сегодня своих ближников, чтоб со всеми этой вестью поделиться. Пора уж и тебе вежу поставить — у меня в семнадцать лет уже и наложница была…

— Я сам хочу себе жену выбрать! — выпалил Манас и тут же растерянно забегал глазами по всем лицам, собравшихся в веже.

— Кто это? В моей ли курени она? Назови мне её имя, — оживился Кыдан, и не дождавшись ответа, начал испрашивать по одному своих воинов. — Эркл, твоя ли это сестра?

— Моя сестра замужем уже, хан, — ответил тот склонив голову.

— Может это одна из твоих дочерей, Итларь? — метнулся взглядом на другого.

— Мои вдовые дочери живут возле братьев своих мужей, Кыдан-хан, да и стары они для твоего племянника, а внучки ещё слишком малы.

Кыдан не успокоился пока всех не опросил, и с каждым вопросом его тон становился всё напряжённее и резче. Многочисленные глаза степняков устремились на Манаса. Тот наконец опомнившись, смиренно сел на пятки, проявляя учтивость перед старшими воинами.

— Может это какая-то из твоих сестёр? — рассерженно ухмыльнулся Кыдан, уже теряя свою выдержку, а в груди Манаса сердце на миг биться перестало, думая, что дядька что-то заподозрил. Юный степняк судорожно сглотнул. — Жаль, что Превечное Небо не дал мне сына, но зато из моих чресл вышли дочери, которые своей красотой превзошли всех степных красавиц. Но я догадываюсь, что ни одна из них не по нраву тебе, — Кадын разочарованно вздохнул и с нетерпением продолжил. — Ты скажешь мне кто она, или я сам должен назвать её имя? — предательский страх перед дядькой сковал гортань Манаса безмолвием. — Сорока! Это та робыня, к которой ты бегаешь каждый вечер?! — гневные слова звеняще повисли в тишине.

Манас только сейчас осознал свою поспешность — наставник всегда и обо всём докладывает хану. Юный степняк лихорадочно дышал. От расстерянности, в момент утратив весь свой запал, перебирал натруженными пальцами складки на своём окровавленном кафтане, который не успели снять рабыни, и теперь непристойно был распахнут. Но радовало одно — Кыдан не подозревал, кто такая Сорока, раз она до сих пор жива. Манас одного не мог понять, почему Креслав удержал это в тайне и от хана, раз она дочь насильника сестры хана, почему оберегал ту от расправы. Что затеял?

Гнетущую паузу разорвали слова хана, который не вставая с места швырнул в Манаса чашу со своим виноградным напитком. Та ударившись о его лоб, упала рядом, подпрыгнув на килимах пару раз.

— Не повторяй ошибок своей матери, — прорычал Кыдан, не сводя своего пронзительного взгляда с Манаса, который даже не пошевелился от прилетевшей по его голове чаши.

По юному лицу, с удивительно нежными чертами, доставшимися Манасу от матери, терпкими струйками стекали капли вина, к которым примешивался алый ручеёк сбежавший из надсечённой брови. Слегка дрогнув, хан, заметивший это, поспешно обратился хладностью и уже совершенно спокойно произнёс:

— Девку твою я продам — в Друцк (в этом городе до XIII века находился центр работорговли) как раз караван собираю. Пошёл прочь, сын уруса. Готовься — твоя свадьба через одну луну. А теперь иди прочь.

Веселье продолжилось. Воины, уже не обращая внимания на молодого степняка, принялись дальше о чём-то оживлённо разговаривать, спорить, взмахивая руками. Кыдан, совершенно потеряв интерес к племяннику, взялся вновь мять в своих крепких лапах податливых рабынь.