Анчутка (СИ) - Малых Алексей

" Вот те верный какой? — съёрничала про себя. — Раньше мацал без зазрения совести, а сейчас что же? Как ни посмотрю, шибко преданный — повезло сестрице."

Сорока вида тоже не подала, не считая щёк красных, её-то жаром всю окатило от этой близости. Да хоть когда: и в степи, и возле колодца, и на курином выгуле, всегда внутри всё занимается. Хотя и привыкнуть пора было бы — сколько раз он ту уже славливал, а всё одно в голове аж стучит.

Молчат оба. А потом Сорока как подпрыгнет, пальцем вдаль торкает:

— Вот нелепый какой, — хохочет, — это ж зачем ему горб дан? Поди и ездить на нём не удобно.

— Вельбуд (верблюд) Он без воды с месяц может обходиться, — Мир той с добродушием отвечает, любуясь этой открытой наивностью.

— У него в том горбу вода хранится, что ли? — потешается. Звонким смехом людской гомон отодвинув от себя.

Вот что за девица эта? С виду мошка. А к ней всех тянет. Кто ж знал что в ту пору Извор на торжище придёт? Что ищет? Кого. Невесту свою. А как искать ещё сам и не придумал толком. Надеется что-ли, что сама подойдёт? Извор головой крутит, ищет ту девицу, что смехом своим напомнила ему невесту из прошлого. В стременах поднялся да глаза в глаза с братом встретился. Раньше друг к другу бы непромедлительно помчались, так что же сейчас случилось?

Мир вперёд вышел, Сороку собой прикрывает.

— Эгей! — средь толпы над головами рука кверху взметнулась. — Мир! Брат!

Понял Извор что замечен братом своим, коня к тому правит, на ходу ногу через холку перекинул, вниз скользнул. А тот тихо так Сороке говорит:

— Не страшись.

— Какими судьбами здесь? — Извор вроде и просто сказал, а от мощи голоса, не менее чем от звонкого смеха Сороки гомон торговый тихим показался.

— Для суженой своей подарки подыскиваю.

— Для Любавы, — озарился, сердечным томлениям брата своего радуясь. — Один ли?

Мир замялся, открыться не хочет, да всё же не утаить иглу в стоге сена. Головой за своё плечо кивнул, мол, сам посмотри.

— Ежели один шёл, чего меня с собой не позвал? — звучит, словно с обидой, и невдомёк Мирославу — что от досады, потому что дело тому своё оставить придётся покамест.

Не домыслит Мир, о чём его брат толкует, за спину обернулся. В душе ухмыльнулся — забыл он, кто такая Сорока. Помыслилось Миру, что оно к тому и лучше, а сам глазами рыщет, нет нигде — убежала! Дальше по рядам уже вдвоём побрели и, за делом да пустым разговором, каждый свою пропажу ищет, а невдомёк что одну и ту же.

А та тоже недалече ушла. За лавкой с шелками и паволоками (шёлковый плат) скрылась, где её Мирослав приметить уж успел — в душе над той посмеивается, как та из-за угла воровато за теми подсматривает, но вида ей не кажет — может оно и к лучшему. А Сорока бежать собралась — а зачем же она ещё согласилась с Мирославом Ольговичем на торжище идти? Неужели ради сестрицы своей?! — да с разворота в кого-то врезалась, головой приложилась, ушиб потёрла, заскулила. Вовремя вспомнила, что она в мужских портах, а не в рубахе женской. Глаза продрала, а не поднимает, любуется, как загнутый кверху носок сапога аксамитового нервно постукивает. Дальше подол рубахи да халат распашной весь в рубчик, золотой нитью отороченный, на пузе, словно у коровы стельной, рубаха шёлковая натянута, да кушаком аксамитовым сия знатность подчёркнута. Сорока лица не видя, уж поняла с кем встретилась.

— Вот ты где! Удрать решил? — завопил толстяк, губы синюшные вывернул, похожие на два слимака — толстые и липкие, подрагивают, словно они в совокупление за хвост каждый другого схватил. — Это он амфору мою разбил. Благодарю тя, воин! — к кому-то обратился на ломаной славе.

Сорока дернулась, от кулака, на неё падающего, уворачиваясь, но тот не обрушился. Кулак его тот воин перехватил.

— Смерти ищешь? — зашипел знакомый голос.

А дальше и не слышно было о чём те разговаривали, только у купца слимаки затряслись, сжались, на лбу испарина выступила. По началу тот даже что-то пытался сказать, но потом лишь кивал мелко, словно трясучкой болен, да глотал молча, что тому Храбр говорил. Не нужно лишний раз напоминать, каков был степняк, когда его Сороку кто обидеть посмел.

Пока те заняты были, девица же, не теряя надежды на побег, воровато двинулась навстречу к волюшке. Пару шагов лишь сделала, как её мечты, едва успев маревно забрезжить, тут же рассеялись.

— Что здесь делаешь? — Храбр дёрнул ту за шиворот на себя, что неудачливая беглянка смешно крякнула.

Ну, Сорока всё и рассказала — ага, всё прям и рассказала — от начала и до конца, кроме сговора с Мирославом Ольговичем о грамоте половецкой, как и о книговнице, и о подкупе тем челяди, о их столкновении с Миром тоже сокрыла. А так, да — всё без утайки. И, судя по настроению Храбра, он ей поверил.

— Он сказал, что девица лучше знает, что женам понравится может, — лепетала Сорока оправдываясь, хмурной взгляд того желая смягчить.

— Это подойдёт? — сунул ей в руки первую попавшуюся паволоку с многоцветным узором.

Стоит Сорока вздыхает, пока Храбр с купцом торгуется да верно говорят, беда одна не приходит, братья тут как тут обрисовались— они на ругань купца губастого пришли.

Извор отрока рассматривает, больно уж он ему знакомым кажется, признать хочет, руку уже протянул шапку смахнуть, а Храбр не дал — руку того своим махом отбросил. Боярин тут же и смекнул. Только уж на брата своего так многозначно покосился, да ему лишь слышно буркнул:

— Для Любавы, говоришь, подарок ищешь?! Ну-ну…

— Нам возвращаться пора, — Храбр уйти торопится, лишь кивками Сороке указуя, чтоб та подарок для невесты Мира отдала дарителю, да выторговав хорошую цену, монеты из мошны отсчитывает.

Мир того опередил — расплатился сам. Сорока ему плат многоцветный несмело протягивает, а Мир и не торопится принять.

— Значит твой выбор на это пал? — голосом хладным сказывает, а всё же с какой-то еле скрываемой досадой.

Нерешительность уняв, а может всё же нежелая, но Мир, да под пристальными взглядами двух своих ближников, сверлящими, пытливыми и выжидающими, принял предлагаемое — осторожно за конец паволоки взявшись, к себе потянул, а та, что вода, заструилась, ускользая сквозь девичьи пальцы.

— Думаю, что Любаве Позвиздовне он по нраву придётся, — делано равнодушно буркнула Сорока.

Помяни лихо, оно и появится. Стоит вся такая распрекрасная: лицом свежа, грудь ожерелком с каменьями отяжелена, коса словно змея вдоль спины висит, накосник большой да в жемчугах к земле тянет, а подбородок — горе.

— Сестрица, что ж ты тут делаешь? — Извор той издали бросил. — Мать твоя знает-то, что ты со двора вышла?

— Матушка меня сюда и послала, — лёгким поклоном суженому своему на приветствие ответила, не простым, а сердечным, приложив руку, с платочком шёлковым к груди своей. — Чтоб успеть, а то купцы иноземные на днях торг закончат и по реке вверх в Чернигов двинутся.

Сенная, которая сопровождала Любаву, поклон пониже отвесила, почти пополам согнувшись, что было все товары, что хозяйка её скупила, не выронила. А два скучающих кметя, зазорным которым было по торжищу шляться, вместо дел бранных, держа в руках вместо мечей, один — свёртки, другой — по пелике с вином в каждой, ещё раньше отметились.

— Через седмицу у Олега Любомировича именины, вот, она и хотела поминок ему подарить, а сама занемогла, — оправдывается Любава, делано глаза долу опустила, смирение выказывая — перед Ольговичем рисуется. — А вас сюда что привело, не уж-то дар какой тоже смотрите?

— Наместнику мы подарок уже обсудили— мы ему охоту устроим: ловчих уже предупредили, загонщики к месту охоты зверьё гонят, так расстарались, что и туры превеликим числом на подступах, сотские тоже готовы, осталось дело за малым, — Извор Мира приобнял, — дядьку моего уговорить.

— Это я сделаю, — Храбр ответил за Мирослава, выйдя вперёд, незаметно Сороку от всех собою отгораживая. — Наместник мне желание обещал, вот я его и уговорю.