Какая же я наивная дура. Всё пыталась забыть Ольшанского, вытравливала его образ из памяти, топила ночами в слезах, вгрызаясь зубами в подушку – а он прекрасно жил с другой семьёй.
Девочке лет 12-13, она минимум лет на 5 старше нашего брака. Значит, Ольшанский врал мне до свадьбы!
У меня всё похолодело. Как хорошо, что я узнала об этом до того, как рассказала про Мишу.
Ольшанский стоял передо мной. Огромный, как всегда идеально, с иголочки одет, как всегда жёсткий и безжалостный.
– Ольга, ты бледная, нездоровый румянец. Зачем ты ушла из больницы?
– Чтоб забрать сыны от страшного человека, Ольшанский.
– Ты сумасшедшая? Что тебе в голову пришло?
– Я в шоке от новости – у тебя есть дочь старше нашего брака.
– Это правда, – Роман пожал плечами, – это твоё дело, нравится тебе правда или нет. Причём, какое тебе дело до моего прошлого.
Глава 17
Глава 17
Неожиданно перед нами выросла его дочь, Эвелина, кажется.
Я смотрела на девчонку, нагло жующую жвачку с отвратительным чавком. Она дочь моего Романа и теперь я особенно отчётливо заметила их внешнее сходство: глаза и нахмуренные красивые брови, расположившиеся над малахитовыми глазами настроженными турецкими саблями. Девушка колко глянула на меня, демонстративно повернулась спиной:
– Пап, Мишку сейчас заберёт эта тётка?
– Заберёт, – вместо Ольшанского я ответила сама.
Дреды буквально взвизгнули в воздухе, не поспевая за хозяйкой. Голубоволосая “Мальвина” резко дёрнулась и помчалась на террасу.
Меня разрывало на куски. То есть, у Ольшанского дочь лет 13, а моей свадьбе с ним всего то около шести лет. Получается, Роман имел одновременно две семьи и раз девочка с ним, значит они и сейчас живут семьёй.
Я смотрела вслед удаляющейся девчонке. Меня обуревала новая, щемящая тоска. Я постепенно понимала, что придумала себе нового Романа, собиралась с ним о чём то говорить, а о чём? Ладно бы он завёл семью после нашего разрыва, но у него была семья старше нашей свадьбы лет на 6, а я, наивная дура, думала, что была единственная у него.
Нет, нет, конечно, мне не пришло бы в голову, что он наглухо зашил свою ширинку и напялил сверху пояс верности, храня верность разрушенному браку, но дело в том, что Роман не был мне верным никогда! То есть, надевая мне обручальное кольцо, он уже имел семью.
Мне пришлось привалиться к спинке дивана: я вспомнила, что Роман в больнице сказал, он не женат. Врал! Ну да, конечно. Он же не знал, что я сегодня приеду за Мишей…
Божечки, за что мне это…
Я подняла глаза на Ольшанского. Секунду мы как будто заново изучали друг-друга.
– Давай, расскажи, что снова за бред посетил твою голову, Оля!
Он так произнёс моё имя, это “Оля” прозвучало так, как раньше.
Да, именно так оно звучало, когда мы оставались одни и Роман разрешал себе скинуть латы неприступности и проявить чувства. У меня сердце провалилось в пятки. Ровно на секунду. Потому что из за его спины снова появилась его дочь:
– Вот, возьмите. – она протянула мне плюшевого длинноухого ослика: – Миха спал с ним, чтоб не плакать. Будет от меня на память.
Она развернулась и снова куда то делась, а я пыталась перевести дух. Сидела тут бедной родственницей на осколках своего былого счастья и смотрела вслед его ребёнку от другой жены. Знала бы, в жизни не приехала в его дом. Впрочем, я тут итак не в гости пришла.
Я поняла одно. С мужчиной должно быть хорошо. Плохо я могу и одна жить. С Ольшанским у меня не получилось хорошо. И не получится.
– Роман, сейчас прибежит Миша, мы уедем, спасибо за всё.
– Да подожди ты, – Роман явно злился, : – Давай перейдём в гостиную, нам на самом деле надо многое обсудить.
– Что именно?
– Например, куда ты поедешь в таком состоянии. Бледная, худая и вот вот упадёшь. Останься здесь. Тебе нужен уход. И пацан с Эвелиной подружился, ему не скучно.
– Слушай, Роман. – я теребила в руках игрушку,: – Ты что, не понимаешь, что происходит?
– Собственно, а что происходит? Передо мной сидит упрямая женщина, несёт чушь, тащит не пойми куда ребёнка. Я ничего не забыл?
– Начнём с того, что ты сказал , что не женат. Это раз. У тебя в доме взрослая дочь проживает с тобой, значит её мама…
– Её мама проживает за сто километров и надеюсь я её не увижу очень-очень долго, а лучше б никогда. Что там под пунктом два у тебя?
– Ты забыл, что у меня есть гордость. Однажды ты кинул мне вслед, что я приползу к тебе. Поэтому я научилась справляться с проблемами сама. Это два.
– Ах как легко махать своим флагом феминизма. Кричать на каждом углу что ты не зависимая от мужчины и всё можешь сама. И всё же ты, Оля, тут и пришла за своим ребёнком, потому что тебе никто не собирался помогать кроме меня. Признай уже правду!
– Правду?! Да какая тут правда. Не я, моя тётка привела к тебе моего сына, не спросив моего разрешения. Я только сейчас поняла, что благодарна ей за эту подлость. Именно поэтому мой малыш не оказался в детдоме даже на те самые короткие 2-3 дня, которые оказались бы самыми длинными в его жизни. Я как представлю, что он пережил бы там, у меня кровь в жилах стынет.
Я вскочила, собираясь уходить, ослик свалился с колен, я поняла, что не смогу наклониться за ним. Ольшанский подобрал игрушку, сунул мне её в руки:
– Хватит дёргаться, давай договорим. Сядь и успокойся уже!
Ощущение было, что по сердцу проехался трактор. Беларусь.
Стоило услышать его “ успокойся” и я искренне пожалела, что в стране запрещено оружие. Скажите, кого и когда успокаивало этот чёртово слово? Оно же как канистра с бензином, брошенная в костёр!
У меня начиналась истерика, я, чтоб не разрыдаться, пыталась глубоко дышать. Сжимала ослика в руках, беззвучно всхлипнула,
перевела дыхание:
– Хочешь договорить, Ольшанский? Слушай! Я рада, что ты спас моего малыша от детдома. Миша смелый мальчик, привык защищать себя сам. Но он ещё и гордый, не знаю откуда в нём столько партизанской стойкости. Только он не стал бы терпеть насмешек, а из-за своего детского упорства полез бы в драку и его бы били в том детском доме.
Я с мольбой взглянула на эту двухметровую стоеросовую дубину:
– Чванишься, Роман? Хочешь унизить меня тем, что помог? Не старайся. У тебя не получится. Я сама себя успела растоптать за то, что не предусмотрела такой беды. И ещё: мне сейчас не больно. Я искренне, вот просто кладу руку на сердце и горячо благодарю тебя за сына. Как мама. Ты буквально спас Мишку и меня от беды. Спасибо тебе, Роман.
– Всё сказала?
– В смысле? – я удивлённо смотрела на бывшего мужа.
Он подтянул кресло, сел напротив меня:
– Останься. Нам есть о чём говорить. Мы не чужие. Давно пора забыть обиды и сейчас рационально подойти к решению вопросов.
– Я не простила тебя, Роман, и ничего забывать не собираюсь.
– Меня прощать не за что. Как и причин для развода не было.
– Я видела женщину на коленях перед тобой уткнувшуюся лицом в тебя.
– Это Марина, мать Эвелины. Женщина из далёкого прошлого, манипуляторша. Марина на коленях умоляла помочь с заскоками Эвелины, впрочем, тебя это как не касалось, так и не должно касаться.
Я слушала Ольшанского и думала: когда я совсем сойду с ума? Прямо сейчас или после следующей фразы бывшего мужа. Ну это же ненормально так рассуждать. Он что, не понимает, что сталкивает лбами интересы целой группы людей. Нет, мы никогда не договоримся.
