Не отдавай меня ему (СИ) - Султан Лия

— Джафар-бей, к вам директор коммерческого отдела. Карина.

— Пусть войдёт.

Дверь открывается. Она входит. Как всегда, безупречная: строгий костюм, идеальный пучок, холодное красивое лицо. С того позорного вечера мы не виделись вне офиса. Но каждый раз, глядя на неё, я чувствую укол совести. Гадкий, острый. Я использовал её. Выместил на ней свою боль и свою любовь к другой.

Карина подходит к столу и молча кладёт передо мной лист бумаги. Я бросаю взгляд — «Заявление об увольнении».

Холодный тяжёлый камень опускается на сердце. Ещё один удар. Ещё одна потеря.

— Объясни, — говорю я, поднимая на неё глаза.

Она смотрит прямо:

— Ты же не думал, что я останусь после всего? После того, как ты пришёл ко мне, чтобы забыть другую? После того, как назвал меня её именем? — её голос ровный, но в нём слышится сталь.

— Почему тогда не сразу ушла, а только теперь, спустя три месяца?

— Искала подходящее место. Я ценный специалист, Джафар. И я не хочу работать на человека, чьё родство вот-вот потянет на дно всю компанию. Репутационные риски сейчас зашкаливают. Я не намерена терять своё имя из-за твоего брата.

Каждое её слово — горькая, неудобная правда. Она права во всём. И в том, что касается нас, и в том, что касается бизнеса.

Я откидываюсь на спинку кресла и смотрю на неё.

— Ну что ж, ты права, — тихо говорю я.

Я беру ручку, подписываю заявление и протягиваю его обратно.

— Я дам тебе хорошие рекомендации.

Она берёт заявление, её пальцы чуть дрожат. Карина коротко кивает, разворачивается и уходит.

Я остаюсь один в своём просторном кабинете. Всё свернуло куда-то не туда. Крах семьи. Позор. Первое увольнение, которое с большой вероятностью потянет за собой другие. И гнетущее чувство, что всё это я заслужил. Молчанием. Гордыней. И той роковой, запретной любовью, от которой до сих пор не могу избавиться.

Латифа.

Я знаю, где она. Знаю всё. Мои люди присылают мне фотографии. Маленькая квартирка с видом на море. Она выходит на балкон по утрам, пьёт кофе, завернувшись в плед. Её волосы развевает ветер. Я знаю, что она устроилась в музыкальную школу. Знаю, что дети её обожают. Знаю, что она платит аренду тёте — гордая, как всегда.

И с каждым днём, с каждым новым отчётом, я влюбляюсь в неё всё сильнее, как мальчишка. Эта женщина, сбежавшая от меня, с её тихой силой и несгибаемым характером, стала моим наваждением. Моим светом в этом царстве дерьма, в которое превратилось моё настоящее.

Джала сказала, что говорила с ней, рассказала о Зауре. О его побеге, о позоре. «Она просто молчала, Джафар-джан, — вздыхала Джала. — А потом сказала: “Мне его не жаль. Жаль тех, кого он обманул”».

Я сжал кулаки, глядя на своё отражение в тёмном стекле. Измождённое лицо, тени под глазами. Но в глубине глаз горела одна мысль, одна цель.

Как только я всё решу здесь, как только закончатся проверки, как только успокою мать, я поеду за Латифой.

Я сделаю всё, что угодно. Куплю ей целое море, если захочет. Построю музыкальную школу. Стану тем человеком, которого она сможет полюбить без страха и сомнений.

Она должна быть со мной. Должна. Я не позволю ей провести всю жизнь в одиночестве, прячась от прошлого. Её место здесь. Со мной. В моём доме. В моей жизни. В моей постели.

Я отвернулся от окна, и впервые за долгие недели на моём лице появилось не выражение ярости или отчаяния, а твёрдая, непоколебимая решимость.

Глава 27

Латифа

Октябрь — моё любимое время года. Воздух свежий, солнце уже не палит, но греет, и вода приобретает глубокий, свинцово-синий оттенок. Я иду по набережной, кутаясь в лёгкое пальто, касаясь пальцами шарфа, инстинктивно прикрывая горло и вдыхая знакомый запах моря и свободы.

Жизнь вошла в свою спокойную, размеренную колею. Работа, прогулки, поездки к тёте, редкие, но тёплые разговоры с Джалой и Аишей. Иногда, в самые тихие вечера, я позволяю себе думать о Джафаре. Эти мысли всегда приносят с собой странную смесь боли, нежности и тихой, затаённой надежды, которую я стараюсь подавить. Он — часть того мира, который я оставила позади. Мира ссор, проклятий и сложных чувств.

Внезапно резкий звук шин о бордюр нарушает моё спокойствие. Я инстинктивно оборачиваюсь. Рядом со мной останавливается большой чёрный внедорожник. Сердце по привычке замирает от страха, но я тут же беру себя в руки. Это не Заур. Заур где-то далеко, в бегах.

Дверь открывается, и из машины выходит… Джафар.

Он идёт ко мне уверенно, и полы его расстёгнутого пальто развеваются на ветру. Какой красивый, взрослый, поседевший, но вместе с тем такой же строгий, любимый. Я всё ещё стою, не в силах сделать шаг, а он подходит ко мне и смотрит сверху вниз в глаза. Рядом с ним я чувствую себя такой маленькой и хрупкой. И мне до дрожи в пальцах хочется дотронуться до него, удостовериться, что он реальный — из плоти и крови, а не призрак из прошлого.

Мы молчим, может, целую вечность, просто глядя друг на друга. Шум прибоя, крики чаек — всё это уходит на задний план. Существует только он: его мощная фигура, его глаза и губы.

— Латифа, — наконец произносит он, и моё имя на его устах звучит необыкновенно красиво.

— Джафар-бей, — мой голос слегка дрожит. — Что вы здесь делаете?

Он подходит ещё ближе, и в грудь будто ударяет ток.

— Приехал за тобой.

— Не понимаю, — качаю головой.

— Приехал забрать назад. К себе.

— Джафар, — называю его только по имени, не веря в то, что слышу. — Это неправильно…

Он не отступает. Его взгляд становится ещё более пронзительным, жгучим.

— Кто решил, что правильно, а что нет? — его голос тих, и каждое слово ложится лёгким пёрышком прямо в душу. — Кто эти судьи, Латифа? Кто имеет право решать за нас?

Я отвожу взгляд, глядя на бегущие волны вдали. Слова приходят сами, тихие и горькие:

— Твоя мама… твоя сестра, — и я снова ловлю себя на том, что говорю «ты». Это так просто. Словно за эти месяцы разлуки все формальности сгорели в огне тоски.

— Мне всё равно на чужое мнение, — произносит он с такой ледяной, железной уверенностью, что я невольно смотрю на него снова. — Я всегда жил своим умом. Своими решениями. И мой разум, и моё сердце, — он делает паузу, и в его глазах я вижу не просто страсть, а глубокую, выстраданную истину, — привели меня к тебе, Латифа.

Он делает последний шаг, и теперь между нами нет никаких преград.

— Я люблю тебя, — признаётся он, и я замираю, услышав эти слова. — Никогда ни одну женщину я не любил так, как полюбил тебя. Ты вошла в мой дом и в мою жизнь как тихая буря. И когда ты уехала… — его голос на мгновение стихает, он смотрит куда-то в сторону, собираясь с мыслями, прежде чем снова встретиться со мной взглядом, — мой дом опустел. Жизнь, которую ты наполняла своей улыбкой, добротой, музыкой, стала серой. Без тебя нет света, Латифа. Нет смысла.

Слёзы, которые я так старательно сдерживала все эти месяцы, наконец вырываются наружу. Они текут по моим щекам беззвучно, горячие и горькие. Он не пытается их стереть. Он просто смотрит на меня, позволяя мне плакать, позволяя быть слабой.

— Я тоже люблю тебя, — шепчу я сквозь слёзы, и это признание, наконец вырвавшееся наружу, чувствуется как исцеление. Как глоток свежего воздуха после долгого пребывания в запертой клетке. — Но я боялась в этом признаться даже себе.

— Не бойся больше, — его голос становится мягким, как шёпот прибоя. — Никогда. Я никому тебя не отдам.

Джафар медленно протягивает руку и касается моей щеки. Его пальцы стирают мокрые дорожки. Затем он смотрит вокруг, понимая, что из-за людей вокруг не может сделать то, что хочет. Не может притянуть меня к себе и поцеловать так, как мечтал.

Вместо этого Джафар берёт мою кисть в свою руку, подносит её к своим губам и целует. Долго, нежно, не отрывая от меня взгляда. И в этот миг, под шум моря и крики чаек, под осенним солнцем, я понимаю — моя изоляция окончена.