Бывшие. Ты моё спасение - Ром Рика

Его трепещущая рука тянется к моему лицу. Я быстренько возвращаю маску назад, ловлю его холодную ладонь и сплетаю наши пальцы. Его ослабшие и мои дрожащие.

– Хочешь хорошую новость? – прикладываюсь губами к холодной и влажной коже. Наслаждаюсь близостью к папе. – Завтра тебя перевезут в другую больницу. Сам доктор Миронов будет тебя оперировать.

Папа натянуто улыбается, дышит редко и тяжело.

– Что ты учудила, Сонь?

Его голос тихий–тихий, но я разбираю каждое слово. За последний год научилась читать по губам, распознавать его мимолётные жесты.

– Я нашла деньги, папуль. – Трусь щекой о его вялую руку и легонько улыбаюсь. – Все наладится.

– Шла и нашла? Так только в кино бывает. Сонь, ты снова влезла в долги?

Папа знает обо всем. Я всегда перед ним честна. Он переживает со мной все взлеты и падения, стирает мои слезы после проваленных экзаменов или неудач на любовном фронте. Я плачу, а он шепчет: у собачки боли, у кошечки боли, а у Сонечки сердечко не боли.

Печаль о прошлом уходит и остается светлая тоска. Такая же невесомая, как и его рука сейчас. Сжимаю ее крепче и целую, целую, целую. Наивно верю, смогу перенять часть его жуткой боли, облегчить страдания.

– Мне дали кредит. И плюс, мой блог набирает обороты. Ты сам говоришь, я очень талантливая. Вся в бабулю. Она вон как пела в хоре!

Папа сильно закашливается, задыхается от болезненных вдохов и ненадолго прикрывает глаза.

– Не думал, что ты у меня умеешь так искусно врать.

Хрипит, поверхностно дышит. Я сгоняю брови в кучу, глажу его грудь.

– Папуль, ну, ты чего? – аккуратно укладываю его руку на живот и расправляю тоненькую простынку поверх иссушенного болезнью тела.

– Знаю я тебя. Будешь молчать до последнего.

Я морщусь от его слов. Они бьют точно в цель, но разве я признаюсь? Разве скажу ему об Артуре? Он его ненавидит. Даже слышать о нем и его семье не желает.

А в нынешнем состоянии весть о моем трудоустройстве в «Технологии будущего» добьет его окончательно.

– Ты лучше настраивайся на завтрашний переезд. Я приеду утром, а потом вечером, и так, пока не выйду на работу. Нам придется привыкать к новым обстоятельствам и…

– Работой? – редкие торчащие брови папы вздыбливаются, а я прикусываю язык. Но поздно. Вот так всегда. Язык мой – враг мой.

– Не бери в голову. Сейчас позову твою любимую медсестру Галю и попрошу ее рассказать тебе очередную байку о каком–нибудь пациенте. Ладно?

Выпрямляюсь, заставляю себя стоять ровно и не трястись. Жалкие попытки, но что же делать. Мой папа в прошлом сотрудник полиции и он видит мою актерскую игру насквозь.

Помню, я как–то загулялась с одноклассником, который мне безумно нравился, пришла далеко за полночь. Папа встретил меня у порога с дедовскими армейскими часами в руке. Он всегда брал их, когда готовился отчитать меня по полной программе. Я втянула в ложь свою лучшую подружку Вику. Соврала, что засиделась у нее дома.

Папа позвонил ее родителям и те естественно выдали правду с потрохами. Ноги моей в их доме не было и не могло быть. Вика тогда находилась на тренировке по плаванию.

Он не ругался. Нет. Вручил мне часы и наказал носить их с собой, раз к семнадцати годам не ориентируюсь во времени. На следующий день даже подогнал ремешок по моему запястью.

С тех пор старая фамильная реликвия всегда со мной. Напоминание о папиных словах.

– Ой, побежала я. – Стучу по циферблату и переминаюсь с ноги на ногу. – Вечером ещё загляну, почитаю тебе твоего любимого Дюма.

– Сонька…– кхыкает папа и сужает глаза.

Я чмокаю его в одну и в другую щеку, и с жестом «пока–пока», тороплюсь выйти из палаты.

Галина выходит из сестринской, которая ровно напротив папиной палаты, и мы дружелюбно улыбаемся друг другу.

– Сонечка, как же я тебя пропустила–то? Специально пару пирожков с капустой приберегла от прожорливых врачей. Ты ж любишь с капустой, да?

– Здравствуй, теть Галь. Я приехала пару часов назад и никуда не выходила. От пирожков не откажусь, не ела с утра ничего.

– Что же ты так, – Галя осматривает коридор и никого не обнаружив, берет меня под руку. – Я все раздала уже. Ждала тебя весь день, но прокараулила.

С охами качает седой головой.

– Ничего страшного. – Чуть свожу плечи, и мы идем к главной лестнице. – Я просто сразу же поспешила к доктору, а потом к папе.

– А что такое? Не уж–то деньги смогла собрать?

Тетя Галя замедляет наш и так неспешный шаг.

– Да, всю сумму. Завтра папу перевезут в другую больницу.

– Господи, боже мой! – отпускает меня и хлопает в ладоши. – Счастье–то, какое! Есть на этой земле справедливость. Есть!

Я заправляю волосы за уши, втягиваю голову и, бросив на нее беглый взгляд, рассматриваю носки своих отремонтированных несколько часов назад туфель.

– Теперь все наладится, – трогает мое плечо, я становлюсь одной большой мурашкой. – Обязательно наладится. Доктор Миронов волшебник. Настоящий кудесник!

Тоже хочу верить в чудо. И буду. Вопреки всему. Всем мыслимым и немыслимым законам вселенной. Ведь папа мое всё!

Мы с ним не раз плыли против течения, доказывали, что отец–одиночка – это не наказание, а дар. Дар, который выдерживают только настоящие мужчины. А мой папа именно такой. Он смог подарить мне лучшее детство, дать серьезное образование и научил справляться с трудностями. Я никогда не ощущала себя обделенной вниманием и любовью. Ни разу. Девочка без мамы не пропала, она выросла и вычеркнула ее из воспоминаний. И сейчас мы тоже справимся. Вместе.

А если не вместе, то я одна смогу бороться, помня все прошлые уроки. Я его люблю, и пусть он никогда не попросит о помощи, просто будет чувствовать меня рядом.

– Я пойду, теть Галь. Уже поздно, а мне еще в магазин нужно.

– Конечно–конечно, беги. Я вот закончу вечерний обход и загляну к Роману Витальевичу.

– До свидания.

Я спускаюсь по ступеням, а тетя Галя шепчет мне вслед:

– Мужика бы тебе хорошего, Соня, чтоб не вот так в одиночку все тянуть на себе.

У меня был такой. Любящий, серьезный, надёжный…но все рухнуло в одночасье…

Вспомнив, благодаря Гале об Артуре, толкаю тяжелую дверь и меня сразу же обдает вечерней прохладой. Я растираю предплечья, верчу головой. Немного постояв под крышей здания, которую держат массивные колонны, спускаюсь по еще одной веренице ступенек и иду на остановку.

***

В нашей с папой двушке темно и пугающе тихо. Я быстро нахожу рукой выключатель, сбрасываю ненавистные туфли прямо у порога и несу пакет с продуктами на кухню.

Ужин сегодня у меня будет скудный. До зарплаты еще далеко, да и деньги мне нужны для более важных дел.

Артур оплачивает операцию, дорогостоящее пребывание в стенах больницы и лекарства. А все остальное на мне: обеды, витамины, фрукты–овощи, любимые папины книги. Да и мне надо на что–то жить, элементарно проезд и какой никакой перекус. Так что, придется чуть–чуть потерпеть. Но не впервой же, осилю.

Смайл с грустной улыбкой, нарисованный мной утром, настойчиво глядит на меня с холодильника. Лезет в душу, скребётся в ней. Беру маркер и перечеркиваю его крест–накрест. Рисую рядом разбитое сердечко. Жирно–жирно вывожу контур и, вздохнув, понимаю, завтра меня ждет ад.

Разбитое сердце превратится в кровоточащее месиво. Артур хоть и не будет моим боссом, но пересекаться мне с ним придется. Постоянно. И с Алиной тоже.

Алина…

Начинаю распаковывать пакет и, взяв батон вареной колбасы, припечатываю его к столу. Не знаю, как выдерживают деревянные ножки.

Чернышевская Алина ни за что не оставит меня в покое, ведь я чуть было не вышла замуж за ее брата, и не лишила ее возможности получить отцовский бизнес.

Я приседаю на табурет, подпираю голову руками и плачу. Смогу ли я противостоять ей? Справлюсь ли с ее нападками? В прошлом, она прошлась по мне катком, смеясь во все горло и счищая мою плоть с брендовых туфель.

Вся трясусь, и фарфоровая перечница с солонкой побрякивают. Возле уха тоже что–то звенит. Часы. Поглаживаю потёртый ремешок, обвожу пальчиком циферблат и шепчу сквозь слезы: дочки полицейских не плачут…