Семья для несчастного босса - Романова Злата

– Вам нужно подстричься, – напоминаю я, уже не стесняясь, как когда пришлось указать ему на это в первый раз, несколько месяцев назад.

– Тогда запиши меня, моя палочка-выручалочка, – усмехается он, ненадолго превращаясь в моего прежнего лояльного босса.

Я хочу ответить, но мой взгляд неожиданно цепляется за знакомый профиль и я замираю с открытым ртом, уставившись на Ладу, которую вижу в нескольких метрах от нашего столика. Она сидит с мужчиной и ужинает, неспешно наматывая пасту на вилку и внимательно слушая то, что ей рассказывает ее спутник. Буквально за спиной у Луки Назаровича, который увидит ее, если просто обернется. Вот черт!

– Что случилось? – спрашивает Ратманов и я быстро отмираю, переводя взгляд на его лицо.

– Ничего, просто вспомнила о письме, на который ждала ответ сегодня. Не возражаете, если я проверю почту?

– Давай, – удивляясь, что я вообще спросила, отвечает он, я же, чувствуя себя глупо за неумение убедительно лгать, хватаю телефон и копаюсь в нем, словно и правда ищу письмо.

Слава Богу, он ее не заметил! Не знаю, как прошла бы эта встреча, и надеюсь, не придется узнать. Ненавижу выступать свидетелем чужих конфликтов, а в случае с моим боссом он был бы неизбежен. К сожалению, увести его отсюда я тоже не могу, не вызвав подозрений. Может, Лада со своим спутником уйдут раньше, чем мы закончим ужинать?

Как назло, наш заказ приносят слишком быстро и он сразу начинает есть свой стейк. Молча. Потому что если мы с Ратмановым не обсуждаем дела, то часто просто молчим. У нас не принято вести беседы о личном.

– Так, значит, я вас записываю на стрижку, да? – спрашиваю, лишь бы начать разговор и потянуть время.

– Да, я думал, это очевидно, – приподнимает бровь мужчина. – Что с тобой сегодня, Майя? Ты рассеянная.

– Ничего, меня просто выбила из колеи ситуация с Молотовым. Завтра я буду в порядке.

– Хорошо бы, иначе как ты собираешься вести свои собственные дела, если все принимаешь так близко к сердцу?

Собственные дела, ха! Он, конечно, знает, что я не собираюсь вечно быть помощником. Я и так слишком задержалась на этом посту, потому что не могла найти в себе силы уйти от него, но ведь не просто так я училась? Мне предназначена карьера адвоката, а не его помощника, и я своего обязательно добьюсь. На самом деле, я уже предприняла кое-какие шаги в этом направлении.

– Я уже учусь быть такой же хладнокровной, как Владимир Антонович, – отшучиваюсь я. – Со временем я вас еще удивлю, Лука Назарович.

– Почему ты берешь пример с Володи, а не с меня? – хмурится он.

– Потому что к бесстрастным людям обычно прислушиваются лучше, чем к… – резко осекаюсь, осознав, что слишком разоткровенничалась и чуть не оскорбила его в лицо.

– К каким? – не хочет отпускать меня с крючка босс. – Давай, не стесняйся. Будет интересно послушать, что ты обо мне думаешь, Майя. Ты ведь на данный момент самый близкий мне человек.

Последняя фраза просто разбивает мое сердце и я неосознанно смотрю за его спину, туда, где сидит его жена, тем самым привлекая внимание Ратманова и заставляя его обернуться. Ну вот что я за идиотка?!

Глава 3

Ужин с Майей кажется мне хорошей идеей, потому что каждое мое возвращение в пустую квартиру – изощренная пытка. Лада съехала сразу после похорон детей. Она не взяла с собой ничего, кроме собственной одежды. Наш дом опустел, все в нем осталось прежним, кроме людей, которых больше нет, и по-хорошему, мне бы тоже лучше уйти, но я не могу.

Комната детей все еще в том же виде, в котором находилась в день их… ухода.

Розовое полотенце Жени все еще лежит, небрежно брошенное на ее кровать принцессы. Моя дочь была такая девочка-девочка и обожала все розовое и фиолетовое. Я даже не помню, что последнее она сказала мне перед тем, как уйти из дома, только слюнявый поцелуй в щеку и яркую улыбку, которой она одаривала меня каждое утро, зная, что мы не увидимся до вечера.

А вот Мирон меня уже не целовал. В своем солидном пятилетнем возрасте он считал, что поцелуи только для малышей. Перед уходом он обычно махал мне рукой и хмуро направлялся на выход, потому что ненавидел рано вставать по утрам и в отличие от сестры, ненавидел ходить в детский сад. Я не помню и того, что он мне говорил в последний раз, потому что все случилось в обыденный будний день. У нас их были тысячи и в то утро не случилось ничего необычного, чтобы мой мозг зафиксировал воспоминания о нем. Ненавижу себя за это!

Я мазохист, и как бы больно не было, я продолжаю жить в доме, в котором больше никогда не зазвучат их голоса и звонкий смех. Я каждое утро захожу в детскую, осматривая любую деталь, которая может навести на мысль, чем они могли заниматься перед своим уходом в тот день. Я не убираюсь в этой комнате. Даже не сажусь там, боюсь сделать лишний шаг, который может изменить что-нибудь. Но какая разница, осторожен я или нет, если даже их запах испарился без следа? За каких-то семь гребаных месяцев!

Лада так ни разу и не пришла. Я видел свою жену всего два раза за эти месяцы и то, мне пришлось буквально ее выслеживать, потому что она не хочет меня видеть. Она винит меня и, я понимаю почему, ведь если бы в то утро я не отказался отвезти детей сам, наплевав на свою встречу, они могли бы остаться живы. Я передал ответственность за своих детей ее брату и они погибли. Потому что работа для меня оказалась важнее.

– Лука, я не знаю, как еще объяснить тебе, я не могу тебя видеть, понимаешь? – плакала в нашу последнюю встречу Лада. – Пожалуйста, прекрати! Не звони, не терроризируй моих родителей и друзей! Я больше не твоя жена, и дашь ты мне развод или нет – я не изменю своего мнения. Мне жаль, я никогда не думала, что до такого дойдет, но я не могу контролировать свои чувства, я не могу больше быть с тобой. Пожалуйста, давай разойдемся с миром! Разве нам мало той боли, которую мы испытали? Зачем ты усугубляешь все? Мне почти физически больно тебя видеть, слышать твой голос. После твоего последнего звонка я приходила в себя три дня. Мне плохо, у меня депрессия, и ты делаешь мне только хуже. Я не могу, понимаешь? Просто забудь о моем существовании и позволь мне забыть о твоем…

Глядя в ее большие зеленые глаза, полные слез, покрасневшие и опухшие, я чувствовал себя последней сволочью, потому что не мог исполнить ее желание. Лада моя жена. Любимая жена. Я знаю, как ей плохо, потому что я испытываю те же чувства. Она не хочет, чтобы я утешал ее, не хочет пройти через эту боль вместе, и я не могу ее заставить жить со мной, но развода я не дам.

Вместо этого я дал ей время, чтобы прийти в себя, время с родителями, к которым она переехала, надеясь, что они утешат ее так, как я не могу, и я готов ждать сколько угодно, потому что знаю – в конце концов станет легче и она вернется. Не может не вернуться, потому что мы с ней не из тех, кто расстается. Мы слишком сильно друг друга любим, мы семья.

Мой младший брат тоже приехал меня утешить, прилетел из Испании, вместе с женой и дочерью, но один только вид собственной племянницы, звук ее чистого детского голоса причинял такую боль, что я просто не мог находиться рядом с ней. Или с другими детьми. Не знаю, почему начал видеть отголоски своих малышей в каждом ребенке, но это сводит меня с ума, я не хожу никуда, кроме работы, даже в гости к Володе, с которым раньше дружил семьями, да и брата своего попросил уехать, не рассказывая ему причину своей странной реакции на его дочь.

Теперь я общаюсь только с коллегами, клиентами и приходящей домработницей, убирающей у меня два раза в неделю. А больше всех с Майей, моей правой рукой, палочкой-выручалочкой, без которой не знал бы, что делать. Не знаю, как мне так с ней повезло, но я благодарен. Майя – наш самый трудоспособный сотрудник. Казалось бы, такая привлекательная и молодая девушка будет стремиться совсем к другой жизни, но она такой же трудоголик, как и я, не возражающая работать сверхурочно и в выходные.