Его слова вызывают у меня слабость, и я крепче сжимаю его плечо и даже поднимаю другую руку, потому что боюсь, что в конечном итоге упаду к нему на колени, если не сделаю этого.
— Ты будешь хорошей девочкой и кончишь для меня, не так ли, Обри? — спрашивает он: — Обри, ты собираешься кончить для меня сейчас, и ты будешь кончать для меня снова и снова, с течением времени. Не так ли?
Я пытаюсь сказать:
— Да, папочка.
Я что-то говорю. Я не могу узнать голос, и он чертовски не похож на настоящие слова.
Однако это делает свое дело. Он рычит:
— Правильно. Хорошая девочка.
Я понимаю, что двигаю бедрами, чтобы потереть свою киску о его руку. Я понимаю, что это не то, что я только начала, а то, что я занимаюсь этим уже некоторое время.
— Ох, папочка, — выдыхаю я. Меня шокирует то, что я внезапно могу говорить ясно, но не так хорошо, как то, что происходит дальше.
— Ой, папочка! — кричу я, когда мое тело просто… Я хочу сказать, что оно взрывается, но прежде чем оно взорвется, я полностью сжимаюсь. Думаю, я могла бы свернуться клубком, если бы не то, как я нахожусь над ним. Послушайте, с клинической точки зрения я знаю, что происходит на уроках биологии.
Я помню курс колледжа. Во время сексуального кульминации у женщин в организме происходит несколько биологических процессов, которые приводят к интенсивным физическим и эмоциональным ощущениям. Я имею дело с повышенным притоком крови к области половых органов, вызывающим нагрубание клитора, а также отек и смазывание влагалища. Увеличение притока крови помогает повысить чувствительность и подготовить тело к оргазму. Что касается смазки, то мои трусики наверняка промокли.
Но это сжимание. Я знаю, что во время оргазма происходят ритмичные сокращения мышц тазового дна, в том числе мышц клитора, стенок влагалища и матки. Эти сокращения способствуют приятным ощущениям, ощущаемым во время кульминации. Я знаю это, но никогда не ожидала, что они будут чувствоваться так хорошо или отдавать такую силу.
И я знаю, что будет дальше. Удовольствие и освобождение. Все напряжение, которое привело к этому моменту, будет снято с блаженством. Это тот момент, когда мое тело взрывается, и это чертовски верно. Послушайте, я могу вам сказать, что оргазм вызывает выброс эндорфинов, естественных химических веществ, снимающих боль и вызывающих удовольствие, в моем мозгу. Я могу вам сказать, что именно эндорфины вызывают сильное чувство удовольствия, эйфории и благополучия, испытываемое во время оргазма.
Но это все ерунда.
Я не имею в виду, что это не то, что стоит за вещами с физиологической точки зрения. Я просто имею в виду, что это все ерунда. Это все абсолютная чушь. Ничто из того, что я когда-либо читала, видела или слышала, не может подготовить меня к тому, каково это. Я даже не осознаю, что кричу:
— Папа! Да папочка! — снова и снова, пока я, вероятно, не делала это уже долгое время.
В какой-то момент я больше не могу кричать.
В какой-то момент я понимаю, что больше не трусь о папину руку.
В какой-то момент я понимаю, что он тоже не трётся, но его рука прижата к моей киске.
Я произнесла последнее
— О, папочка, — облегченным и счастливым шепотом.
Я остаюсь там около пяти минут, не двигаясь, а затем испытываю прилив энергии.
— Папа, — говорю я, оседлав его. Я целую его, а затем отстраняюсь. — Научи меня большему. Я хочу сделать все.
Я действительно чувствую, как его член прижимается к моим мокрым трусикам, хотя на нем брюки!
Но он говорит:
— Нет. Не сейчас. Ты знаешь, что такое оргазм, дорогая. Теперь я хочу, чтобы ты подарила себе один.
Я смотрю на него в шоке.
— Но… но, папочка, как я буду?
Он целует меня и говорит:
— Ты делаешь то же, что и я, дорогая, и позволяешь своим мыслям отвлекаться на другие вещи, которые ты хочешь сделать.
Мне все равно, что для этого нужно.
Я сделаю это.
Я ни за что не позволю этому уроку стать последним.
