Со всей любовью на которую способен (ЛП) - Амабиле Джусти

Понимаешь… мой отец умер год назад. Мои родители уже были в разводе, и через несколько месяцев мать снова вышла замуж. Это меня шокировало, и поэтому я пропустил год в школе. Я не мог учиться, я даже не мог думать. Я хотел своего отца. А вместо этого оказался с отчимом-засранцем, очень похожим на директора, по ментальной ограниченности. Поэтому я решил наказать виновных по-своему. На данный момент я посвятил себя директору и выбрал тот граффити, которое описывает его таким, какой он есть: маленький ублюдок, который громко кричит на воробьёв, но который убежит с нижним бельём в руке, если столкнётся с более сильным животным. Да, видео с граффити гуляет по сети, у него уже много просмотров, и ты даже не представляешь, сколько положительных комментариев оно собрало. Следующим будет мой отчим, может, я изображу его завёрнутым в огромную купюру, которая сжимает всего его, как корсет. Может украсить так фасад банка, где он работает?

В конце голосового сообщения Даниэль снова рассмеялся, но этот смех показался Соле горьким.

Мне жаль, — написала ему. — Обо всём. Жаль воробья, красивую фреску, которую удалили, и твоего отца. Я не знала. Мне очень жаль, поверь мне.

Он ответил ей простым прощанием, без лишних слов.

Спокойной ночи, Соле.

Спокойной ночи, Даниэль.

А затем она отправила ему сообщение из эмодзи.

Звезда для приближающейся ночи, синяя птица для мёртвого воробья, летучая мышь для фрески и две руки, которые соединялись вместе, образуя сердце для отца Даниэля, которого больше нет. Или, по крайней мере, Соле надеялась, что именно так он истолкует это сердце. Она покраснела, опасаясь, что парень может придать этому другое, более романтическое значение и подумать о ней как о дуре, которая делает поспешные выводы. Она решила сразу объяснить ему значение, чтобы избежать каких-либо недоразумений.

Но Даниэль был быстрее и ответил ей другим сердцем, пронзённым стрелой. Соле показалось, будто всё её тело сделано из тающего шоколада.

В этот момент Карла проснулась и попросила сестру спеть свою любимую песню из «Русалочки». Пока пела вполголоса, Соле вспомнились слова Лауры о том, что, будучи подругами, они не могут испытывать симпатию к одному и тому же мальчику.

«Мне дорога Лаура.

Но Даниэль мне очень нравится.

Очень-очень.

И я ему тоже нравлюсь, как бы это ни казалось мне невероятным.

Итак, что, чёрт возьми, мне делать?»

ГЛАВА 3

«Иногда человек считает себя неполноценным, а он всего лишь молод».

ИТАЛО КАЛЬВИНО

Обычно утром перед школой, Соле посвящала уходу за собой очень мало времени. Она не красилась, не выпрямляла волосы, не носила модную одежду и не обрызгивала себя обильным количеством тех арабских духов, которые стали вирусными в TikTok. Она просто умывалась и причёсывалась, одевала первые найденные в шкафу вещи и была готова.

«Всё равно, — говорила она, — морковка уж точно не может стать розой». В её гардеробе не было ничего модного, и единственный аромат, который мать позволяла ей носить, были духи, пахнущие тальком.

Однако этим утром она задержалась в ванной дольше. Соле смотрелась в зеркало, выискивая любую деталь, из которой можно было сделать вывод, что она хорошенькая. Девушка ещё не знала, что, взрослея и старея, она найдёт фотографии себя пятнадцатилетней и подумает о том, какая была красивая, с волосами ирландской принцессы, светлыми глазами, горсткой настоящих веснушек, созданных не приложением для селфи, и маленьким телом балерины. Она ещё не знала, что будет удивляться, как ей удалось считать себя ничтожной, а то и вовсе уродливой. Но пока ей пятнадцать, и она не может найти ничего приятного в своём угловатом лице, ужасных веснушках, в волосах цвета золотой рыбки и в уверенности, что она неизвестный, скучный человек, без особого таланта.

Лаура, да, она милая. Действительно, Лаура была красива, со своими густыми волосами, коричневого цвета, как шоколад. Но прежде всего она была остроумна и смела, она не испытывала неловкость, как Соле, красневшая при каждой глупости.

«Лаура — современная девушка, а я идиотская дама из XIX века.

Честное слово, не понимаю, почему нравлюсь Даниэлю.

Может, правда, он просто подшутил надо мной».

Соле снова расчесала волосы, а затем просмотрела мамину косметичку. Ей разрешалось наносить лишь небольшое количество туши, бледно-розовые румяна и прозрачный или, самое большее, персиковый блеск для губ. И только в особых случаях, никогда не краситься в школу. Мириам была непримирима в этом отношении: до шестнадцатилетия Соле не следует пользоваться ничем другим. Не то чтобы Соле это когда-либо волновало, но этим утром запрет вызвал раздражение.

Она взяла помаду кораллового оттенка и провела ею по губам. Сначала несмело, потом с большей уверенностью. В отражении показалась себе странной, более взрослой. Соле улыбнулась про себя, что делала редко. Несмотря на своё имя, Соле была совсем не солнечной. Это имя для неё выбрал отец, основываясь исключительно на цвете волос дочери, которые в новорождённом возрасте напоминали лучезарный рассвет. На самом деле это имя никогда не соответствовало характеру девочки. Луна подошла бы больше, или, может быть, Облако, или Закат, или даже Шторм. Имя Соле заставляло подумать о весёлой и оптимистичной натуре, а не о немногословной пятнадцатилетней девочке, которая ещё в детстве была сдержанной и задумчивой.

— Что ты делаешь? Ты там уже больше получаса! — крикнула ей мать из-за двери в ванную. — Ты знаешь, что Карла нуждается в тебе, когда просыпается!

Соле перестала улыбаться, быстро протёрла губы ватным диском и вышла из ванной комнаты.

Дни всегда начинались так: мать торопилась и никогда не спрашивала, даже невзначай, как Соле себя чувствует, как спала, будет ли у неё контрольная или экзамен. Она только приказывала ей поторопиться, потому что Карлу нужно привести в порядок, а затем отвести к Лиале.

— Ты знаешь, что через десять минут у меня поезд, поэтому о сестре придётся позаботится тебе. И не задерживайся, как вчера, Лиала уже немолода, она больная женщина, мы не можем ожидать, что она будет присматривать за Карлой дольше оговоренного нами времени.

При этих словах мать быстро надела пальто, бросила взгляд на зеркало в прихожей, напомнила Соле, что у Карлы после обеда назначена встреча с логопедом, и вышла из дома.

Всё шло как обычно: Соле и Карла вместе позавтракали, поскольку малышка в отсутствие сестры отказалась пить молоко и не стала есть Froot Loops Unicorn, как бы сильно она их ни любила. Затем Соле закончила одевать её, обула, собрала волосы заколками-бантиками, которые так любила Карла, и позволила ей выбрать игрушку, которую возьмёт с собой этим утром. На этот раз настала очередь младшей сестры Барби, Скиппер, в версии няни, в комплекте с коляской и пупсом.

— Со следующего года ты тоже пойдёшь в школу, — сказала Соле, когда они спускались по лестнице.

Поначалу девочка обрадовалась, ведь она была уверена, что они с Соле пойдут в одну школу. Когда же поняла, что они будут учиться в двух разных заведениях, поскольку Соле никогда и ни при каких обстоятельствах не лгала ей, Карла надула губки, что предвещало волну слёз.

— Не плачь, Карла, — уговаривала её старшая сестра. — Ты уже большая девочка. Вот увидишь, тебе понравится в школе. У тебя будет много новых друзей, и это будет очень весело.

— Ты мой друг, — дрожащими губами пробормотала Карла. Как всегда, она говорила не совсем понятно для тех, кто не привык к её неопределённым звукам. — И Лиала. И Диор. И мама.

— Друзей никогда не бывает достаточно, — объясняла ей Соле. — Чем больше, тем лучше. — Сказав это, она поняла, что у самой получается хорошо только на словах, учитывая, что она точно не окружена друзьями.