Развод. Предателям вход воспрещен (СИ) - Май Софья

— Просто не хочу есть в одиночестве. Я внизу.

Смотрю в окно — вижу Матвея, сидящего на детской качели. Ох, будь он неладен. И что делать? Ну почему он просто не воспользовался ситуацией? Получил свободу, но не радуется этому. Мне что, нужно было плакать и истерики устраивать, умолять не бросать меня?

Переодеваюсь в обтягивающие джинсы, красную майку, волосы собираю в пучок на макушке. Самый непрезентабельный вид.

Спускаюсь во двор, подхожу к детским качелям, сажусь на соседнюю с Матвеем. Трофимов спокойно ест, но постоянно бросает на меня взгляд.

— Чего ты меня мучаешь? — спрашиваю я. Матвей протягивает мне бумажный пакет с бургером и картошкой.

— Кто кого мучает? Я сдохну без тебя. Знаешь, как плохо? Домой возвращаться не хочется, — говорит Матвей, пожимая плечами, — не ноет, а просто констатирует факт.

Вот что с ним делать? Напоминаю себе в очередной раз, что назад путь закрыт. Мне тоже временами паршиво, но я держусь, и он сможет.

— Трофимов, ну правда, хватит. Давай как цивилизованные люди поступим.

— Наконец-то, — говорит Матвей, подскакивая с качелей, протягивает мне руку. — Поехали уже домой.

— Ты соглашаешься на развод, и каждый живет своей жизнью, — предлагаю я.

Матвей кривится, садится обратно.

— Херня твой вариант, — комментирует Матвей моё предложение. — Так не работает, Катюша. Не могу я вырвать кусок своей жизни и забыть.

— Трофимов, разбитую чашу не склеишь, — говорю я народную мудрость, на которую Трофимов не должен найти ответа.

— Катюш, ты серьёзно? Я могу сердце, остановившееся, запустить, и человек дальше будет жить. А ты говоришь — чашу не склеишь. Плохой пример, Катюша. Плохой.

Я жую картошку, придумываю, что ещё сказать Матвею. Но он же всё переворачивает с ног на голову. Вот уж упёртое создание.

— Катюша, ты очень красивая. Вот, — он протягивает длинную красную бархатную коробочку и кладёт её на мои колени.

— Решил меня купить? — смеюсь я, пережёвывая картошку.

— Глупая ты. У нас годовщина, — Матвей легонько целует меня в щёку. — Тебя не купить, я это знаю.

— Забери, пожалуйста.

Я говорю сдавленным голосом, сердце защемило. Ещё немного — и я смогу его простить. А толку? Дефективная. Я дефективная. Я испорчу ему жизнь. Он козёл, а я бракованная. Нужно сбросить с себя эту негу уюта и теплоты. Зря я спустилась к нему. Так сложно оборвать все отношения и забыть о прошлом, если это прошлое каждый день напоминает о себе и отказывается уходить из твоей жизни.

— Не, малая. Хочешь — выброси.

— Мне нечего дать тебе в ответ, я не хочу быть обязанной, а то, на что ты рассчитываешь, я не смогу тебе дать.

— Разблокируй меня, этого будет достаточно. Я позвоню попозже, — Матвей встаёт, комкает бумажный пакет, бросает его в урну и уходит. Смотрю ему вслед и готова зарыдать, броситься за ним. Но нет.

Смотрю на бархатную коробочку, лежащую на ногах.

Поднимаюсь к себе. Не хочу открывать коробочку. Матвей — зараза такая. Прохожу мимо стола и всё поглядываю на коробочку. Не буду смотреть. Не буду — и точка.

Через двадцать минут настала эта точка. Любопытство берёт верх. Конечно, хочу посмотреть, что внутри. Ну я же могу просто посмотреть, что там. Мы прожили много лет вместе. Ну могу я просто посмотреть. Открываю коробочку. Цепочка, на которой висит кулон в виде сердца. Вот паршивец. Ну зачем мне душу рвёт? В центре кулон украшает красный камень. Он всегда не любил красный цвет, я, наверное, и покрасила волосы потому, что понимала — Трофимову будет неприятно.

Хватаю телефон, вхожу в мессенджер, разблокировала Матвея и набираю ему гневное сообщение: «Доволен??? Это ничего не поменяет!»

Ответ приходит почти сразу: «Посмотрим».

Не отвечаю на его сообщение, смотрю на экран телефона и ворчу.

И следующее сообщение через минуту: «Спасибо за подарок».

Свинья. Ненавижу его. Если он не согласится в суде на развод, первым делом я заявлю о его измене. Хватит молчать и держать лицо. А если и это не поможет — скажу о своём диагнозе судье и объясню, что испорчу ему жизнь.

Глава 6

Ночью меня разбудил звонок. Никто мне так поздно обычно не звонит. Нащупала телефон на тумбочке возле дивана и, не глядя на экран, ответила.

— Трофимова Екатерина Игоревна? — спрашивает незнакомый голос. Я сонная пытаюсь понять, кто мне звонит, но словно чую что-то плохое. Официальное обращение ко мне, ночной звонок — это не сулит ничего хорошего.

— Да, это я, — бормочу я.

— К нам в отделение поступила Иванова Алевтина Леопольдовна. Она указала ваши данные для связи.

— Что произошло? — я подскакиваю с постели, сон словно рукой сняло, включаю свет в комнате.

— Она поступила к нам сегодня ночью с подозрением на инфаркт. Она скончалась...

Я сажусь на постель и замираю. Нет, этого не может быть. Нельзя. Это ошибка. Она не могла так поступить. Она сильная, бодрая, у неё огромные планы были. Она так хотела успеть Антошку на ноги поставить. Нужно с утра ехать к ней домой, нужно помочь Антошке, нельзя бросать мальчишку.

— Алло, вы слышите?

— Да, да, я здесь.

— Мы решили с вами связаться, других данных у нас нет. Тут мальчик сидит, он с бабушкой приехал.

— Антошка у вас?

Меня словно из ведра ледяной водой окатили. Антошка там один.

— Да. Я не знаю, почему его взяли в скорую с собой. И мы не знаем, что с ним делать. Заберите мальчика.

— Я сейчас буду. Где он?

— Краевая клиническая, отделение кардиологии.

Лечу через город в больницу. Я не верю в то, что это произошло. Не сейчас, не так. Алевтина Леопольдовна словно чувствовала, что скоро покинет нас. Она очень просила, в том случае если с ней что-то случится, не забывать Антошку. Она не требовала его забрать к себе, усыновить, не давила. Она просила иногда смотреть, чтобы у него всё было хорошо. Иногда приглядывать, чтобы судьба с ним не была такой жестокой, да советом помочь, если понадобится.

Вбегаю в приёмный покой.

Антоша видит меня и бежит ко мне, хватает меня, обнимает и начинает громко рыдать. Маленькие ручки вцепились в меня, тельце сотрясается от рыданий. У меня самой ком в горле стоит, не знаю, как держусь. Видимо, ещё не осознала до конца, что Алевтина Леопольдовна нас покинула, а сюда мчалась только об Антошке думая.

— Вы тётя Катя? — спрашивает медсестра. Я смотрю на Антошку, а он глаза выпучил, наполненные слезами, и молча умоляет меня.

— Да, — вру я.

— Ну что ж, вы мальчика бросили. Нам поговорить нужно с вами. Мальчик посидит?

Но Антошка вцепился в меня мёртвой хваткой и не отпускает. Я и сама не собираюсь его оставлять даже на секунду. Бедный мой мальчик.

— Я не отпущу его сейчас. Сами поймите.

— Вот номер телефона — это морг. Вы позвоните завтра, вам объяснят всё, что надо делать.

Беру Антошку за руку, крепко сжимаю его ладошку, чтобы он понял: я его не отпущу. Мы выходим из больницы, холодный ветер охлаждает лицо. Молча идём на почти пустую парковку к моему автомобилю.

— Тёть Кать, можно я у вас на ночь останусь? — дрожащим голосом спрашивает Антон. Мальчик совсем потерян.

Других вариантов я даже не расценивала. Он потерял бабушку, и я не отправлю его в службу опеки в ночь. Это слишком, он и так настрадался.

— Конечно, Антош. Сегодня поедем ко мне ночевать. А завтра решим, что делать дальше.

Антошка садится в машину, пристёгивается, едет молча, только по щекам слезы катятся. Бедный ребёнок — всего десять лет, а он столько вытерпел. Совсем один остался в этом мире.

Приезжаем домой. Я постелила Антошке постель, сама ухожу на кухню. Делаю мальчику чай с мятой, чтобы он немного успокоился.

— Тёть Катя, — говорит Антошка, ложась в постель, — А завтра меня в детдом заберут?

По сердцу словно ножом режут. Я должна его отвезти. Я обязана. Но я понимаю, что это слишком бессердечно. Были бы у него родственники, он мог у них немного пожить, чтобы успокоиться и принять всё произошедшее. А так — удар за ударом.