Устроившись в экипаже, я заглянула внутрь мешочка и обнаружила горсть монет разного достоинства. Последний подарок от единственного человека в этом доме, кто проявил ко мне хоть каплю доброты.
Колёса экипажа мерно стучали по мощёной дороге, и я, стараясь отвлечься от грустных мыслей, жадно вглядывалась через крошечное окно в проплывающие мимо картины.
Местность, по которой мы проезжали, чем-то напоминала большую деревню или посёлок, с аккуратными ухоженными домиками, сложенными из серого камня и увитыми засохшим плющом. Небольшие палисадники украшали пожухлые осенние цветы, а из труб поднимался уютный дымок.
На улицах было немноголюдно – редкие прохожие, закутанные в тёплые шали и пальто, спешили по своим делам. Женщины в длинных юбках и чепцах торопливо переходили улицу, придерживая корзины с покупками. Возле колодца в центре площади судачили две пожилые дамы, их голоса доносились до меня приглушённым эхом.
Однако по мере того, как мы удалялись от особняка, окружающий пейзаж начал меняться. Аккуратные домики постепенно сменились старыми и разваленными строениями, а в редких садах уже сложно было заметить хоть какой-то намёк на былую ухоженность.
Внезапно гнетущую тишину пронзил свирепый голос:
– Нужно было платить вовремя, старая дура!
– Мой сын… Он скоро вернётся, – дрожащим голосом ответила женщина.
– Твой сын, наверняка валяется в какой-нибудь в канаве! Плати или убирайся прочь! Иначе законников вызову, уж они-то с тобой церемониться не станут!
– Прошу вас! Разве не видите, она не в себе? – вмешался ещё один голос.
– Плевать мне на эту полоумную! Аренду за дом надобно вовремя платить!
Я узнала голоса. По крайней мере, один из них точно. Та женщина… мать Лудде!
Не раздумывая ни секунды, я вскочила с места, распахнула дверцу и на ходу крикнула:
– Стой!
Возница выругался. Кони заржали. Карета остановилась так резко, что я едва не вывалилась наружу.
Спрыгнув на землю, поспешила на голоса. Длинный подол платья путался в ногах, ткань цеплялась за грязь и камни, но я упрямо шла вперёд.
На улице разворачивалась настоящая драма. Я не ошиблась. Женщиной была мать Лудде, а второй голос принадлежал той самой служанке, которая говорила о конюхе – подруге Ирмы.
Мать Лудде была ещё более измождённая, чем при первой нашей встрече. Она стояла, прижавшись спиной к облупившейся стене маленького покосившегося домика, а перед ней, нависая словно грозовая туча, возвышался дородный мужчина. Его жилет едва сходился на толстом животе, а на щеках выступили неприятные красные пятна.
– Что здесь происходит? – рявкнула я, скопировав приказной тон отца.
– А ты ещё кто такая? – процедил мужчина, смерив меня презрительным взглядом. – Тоже заступаться за эту нищенку решила?
Я выпрямилась, расправив плечи и вздёрнув подбородок. Каждая мышца тела напряглась в попытке сохранить самообладание. Никогда не была хорошей актрисой, но сейчас что-то внутри меня щёлкнуло. Может, это была злость, а может, чувство ответственности.
– Я Анна Артейр! – произнесла с неожиданной для самой себя твёрдостью.
Мужчина слегка прищурился, точно оценивая правдивость моих слов. Между бровей пролегла глубокая морщинка. Затем его цепкий взгляд медленно скользнул по экипажу, задерживаясь на потёртой обивке и мелких деталях, которые могли бы выдать ложь в моих словах или, напротив, подтвердить статус.
– Госпожа… – наконец пробормотал он.
Моя фамилия всё-таки его немного отрезвила. Наверное, не все местные знали, что поместье и особняк перешли во владение семьи Вейр.
– Я спрашиваю, что здесь происходит? – повторила, делая шаг вперёд.
Толстяк выпрямился, пытаясь казаться внушительнее.
– Всё по закону, госпожа. Эта старуха уже третий месяц не платит за дом. Я человек терпеливый, но всему есть предел!
– Её сын… пропал – попыталась объяснить служанка. – Она не в себе после этого.
Я сказала, что её сына больше нет. Но бедная женщина всё равно считает, что Лудде пропал? Видимо, она построила стену отрицания вокруг своего сердца, непроницаемую, как крепостной вал – ни слёзы, ни мои слова, ни даже время не способны её разрушить.
– А мне какое дело? – хмыкнул мужчина. – Закон есть закон!
В глазах матери Лудде застыло безысходное отчаяние.
– Сколько она вам должна? – спросила я, чувствуя, как сжимается сердце.
Мужчина прищурился, а на уголках губ появилась гаденькая ухмылочка.
– Восемнадцать серебряных, госпожа.
– Восемнадцать? – возмутилась девушка. – Вы же говорили двенадцать!
– Проценты, милочка, проценты, – пояснил толстяк, продолжая улыбаться. – Плюс моральный ущерб за ожидание.
Вот же гадёныш! Увидев перед собой сердобольного, готового помочь человека, он просто воспользовался ситуацией и завысил сумму.
Заглянула в мешочек. Медь, проблеск холодного серебра, даже пара золотых монет затерялась.
– Было двенадцать? – я подняла взгляд на толстяка, мысленно пересчитывая сумму. – За три месяца? Значит, за месяц четыре серебряных, без процентов и… – я невольно скривилась, – вашего так называемого “ущерба”?
– Точно так, госпожа, – подтвердил он.
– Вот, здесь долг и ещё дополнительная плата за три месяца вперёд.
Скрепя сердце, я высыпала монеты в его протянутую ладонь.
С каждым металлическим звоном, с каждой упавшей монетой частица моей свободы и надежд улетучивалась. Почти половина всех денег…
– Мне нужна расписка, – твёрдо заявила я, заметив, как жадно блеснули глаза мужчины. – Расписка о том, что аренда внезапно не подорожает!
– Но… Госпожа, так дела не ведутся, – запротестовал мужчина, сжав в кулаке деньги.
Я хотела было предложить дополнительную плату, но, поразмыслив, решила зайти с другой стороны.
– Иначе я всё расскажу своему мужу! Вы ведь знаете моего мужа? Виктор Артейр! Благородный воин и господин! Посмотрим, как генерал отреагирует на то, что вы выгоняете на мороз беззащитную женщину!
Благородный воин и господин?! Господи, что я несу!
Для пущей убедительности я деловито упёрла руки в бока, втайне холодея от страха, что мужик раскусит мой неуклюжий фарс.
– Конечно-конечно, – пробормотал толстяк, пряча деньги в карман. – Зайдёте ко мне завтра, я всё оформлю как полагается.
– Нет, – я схватила его за рукав. – Прямо сейчас!
Мужчина недовольно цокнул языком, выпустив клуб густого пара. Шлейф его дыхания был пропитан терпким ароматом чеснока, который, казалось, на мгновение завис в пространстве между нами.
С плохо скрываемым недовольством он извлёк из внутреннего кармана потёртого пальто клочок бумаги и огрызок карандаша. Неуклюже прислонившись к обшарпанной стене, мужчина принялся что-то торопливо царапать.
– Вот, – закончив толстяк передал мне листок.
Я внимательно изучила неровные строчки. Почерк был небрежным, буквы кренились в разные стороны, будто спотыкаясь друг о друга, но содержание было вполне разборчивым. Не нотариальная бумага, но и такая вполне сгодиться.
– Благодарю вас, мистер… – я вчиталась в замысловатые закорючки и размашистую подпись в нижней части листка, – мистер Боше. Что ж, если всё улажено, то я вас больше не задерживаю. Всего доброго.
Толстяк что-то буркнул и, придерживая края жилета, нехотя откланялся.
Я подошла к женщине и служанке. Девушка от меня отшатнулась, а вот мать Лудде, напротив, протянула руки.
– Спасибо, вам госпожа, – надтреснутым голосом произнесла она.
– Это всё, что я смогу для вас сделать.
– Мой сын вернётся. Мы вам всё возместим!
– Не нужно… ничего не нужно.
Её слова, как удары ножом в сердце. Я даже спокойно ей в глаза смотреть не могла.
– Вы… вы знаете моего Лудде? – спросила она, внезапно ухватившись за мою руку. – Поэтому помогли?
– Я… – запнулась, не зная, что ответить. – Я слышала о нём.
– Он хороший мальчик, – с гордостью произнесла женщина. – Работящий, честный. Никогда меня не бросил бы.
