Жажда безумия (ЛП) - Пирс Р. К.

Чес

Часы тянутся, и никто не возвращается. Я задаюсь вопросом, буду ли я еще жив, когда они вернутся, чтобы проверить, как я, или умру от голода раньше.

Предательские ублюдки.

Я никогда не пойму, как чудаки могут предать свой дом, свой народ, чтобы перейти на сторону монстров, пытающихся нас уничтожить, но они есть. Их слишком много, чтобы сосчитать, и их невозможно отличить от других. Они — худший вид врагов, потому что их не видно, и ты не замечаешь их присутствия, пока не становится слишком поздно — гораздо слишком поздно. Я был без сознания, когда понял правду, и очнулся в окружении четырех стен из шлакоблоков.

Я должен был засомневаться, когда встретил троих, которые утверждали, что заблудились в Шепчущем лесу, но был слишком ослеплен желанием помочь. В Стране чудес настали страшные времена, и мы, чудаки, должны держаться вместе, заботиться друг о друге, поэтому я не заметил тревожных сигналов, которые были у меня перед глазами.

Самым очевидным признаком, который должен был насторожить меня, было то, что чудаки редко, если вообще когда-либо, теряются. Я не знаю, рождаемся ли мы с внутренней картой Страны чудес, запечатленной в наших душах, или это просто предчувствие, которое ведет нас туда, куда мы хотим, но я должен был понять, когда они блуждали по Шепчущему лесу, что они на самом деле не заблудились. Они искали людей, чтобы передать их тьме.

И они нашли одного.

Меня.

Я пинал стальную дверь, отделяющую меня от внешнего мира, поддевал бетонные блоки в поисках слабых мест и не раз терял голос, крича о помощи. Все безрезультатно. Я никогда отсюда не выберусь. По крайней мере, пока перебежчики не решат вернуться за мной. Если они вообще вернутся.

Если я когда-нибудь выберусь на свободу, я отплачу им десятикратно.

Но когда мой желудок болезненно урчит, и я зажмуриваю глаза, пытаясь заставить его замолчать, то вспоминаю об устрашающей перспективе: я могу не дожить до того момента, когда они вернутся, чтобы освободить меня. Я могу медленно угасать от недостатка питательных веществ, пока не стану просто трупом, и никто никогда не узнает об этом.

Я хрипло рычу и в отчаянии пинаю дверь, от чего только болят пальцы ног в сапогах. Меня заперли как животное, хотя я уже не животное. Как иронично.

Прислонившись спиной к ближайшей стене, я опускаюсь на пол и смотрю в пустоту. Единственный источник света в комнате — маленькое окно с решеткой в углу под потолком. Свет тусклый, но его достаточно, чтобы я мог видеть комнату вокруг себя.

От одной стены до другой ровно пятнадцать шагов, от пятки до носка. Я знаю, потому что считал десятки раз. В комнате пятьсот семьдесят шесть блоков. Я считал их по крайней мере пять раз.

Мне нечем развлечься, кроме как собственными мыслями, а жить в постоянном напряжении страшно. Возможно, даже страшнее, чем в мире за этими стенами. Здесь нет кровати, нет украшений, нет даже палок или лоскутков ткани. Эта комната — чистый лист, недавно построенная для содержания заключенных, и, похоже, я стал ее первым обитателем.

По крайней мере, я первый в чем-то.

Мои глаза закрываются, и я откидываю голову назад на безжалостную стену, позволяя своим мыслям выйти из-под контроля. Мысли о времени до вторжения монстров, за которыми следуют мысли о всех людях, которые исчезли или были убиты с тех пор. О тех, у кого не было шансов, и о тех, кто, вероятно, все еще где-то сражается.

Мэверик, Эббот, Дион, Данн. Кто-нибудь из них еще жив?

Будет ли мое имя следующим в списке убитых, или мне каким-то образом удастся выбраться из этого ада? Раньше я уже попадал в опасные ситуации, но ни одна из них не казалась такой безнадежной, как эта. Как бы мне ни хотелось этого признавать, но, возможно, это последняя из моих девяти жизней. Возможно, это конец.

Чешир.

Кто-то зовет меня по имени, но я игнорирую этот голос. Вероятно, это просто бред моего мозга, который постепенно разрушается вместе с моим телом. Галлюцинация или шепот деревьев снаружи, дразнящий меня из-за пределов видимости. Они видели, как меня притащили сюда чудаковатые мятежники. Они знают, что я здесь, но ничего не могут с этим поделать.

Но они могут дразнить меня. Я бы не удивился.

— Чешир!

На этот раз голос громче и четче, хотя я не могу понять откуда он исходит. Он доносится изнутри камеры или из леса снаружи? Он звучит в моей голове или кто-то из загробного мира зовет меня присоединиться к нему? В конце концов я решаю, что это галлюцинация, поскольку это самый логичный ответ. Одиночество в сочетании с недостатком пищи и без того нестабильным психическим состоянием легко может вызвать такие галлюцинации.

Кроме того, я не в первый раз слышу голоса.

— Что? — говорю я в пустоту, не открывая глаз. Мне не нужно напоминание о том, что я совершенно один, чтобы понять, что слышу голоса и могу просто развлекать их. Возможно, это единственный разговор, который у меня будет, прежде чем смерть заберет меня.

— Чешир!

На этот раз голос так близок, что я открываю глаза, чтобы убедиться, что в камере со мной никого нет. Неудивительно, я по-прежнему совершенно один, но волосы на затылке встают дыбом. По рукам бегут мурашки.

Этот голос прозвучал слишком реально.

— Эй? — говорю я, уже заставляя себя не питать ложных надежд. Нет смысла волноваться, чтобы через несколько секунд разочароваться, когда никто не ответит.

Резкий стук в дверь заставляет меня почти вскочить на ноги, и сердце ударяется о ребра. Я могу отрицать голоса, утверждая, что они всего лишь плод моего воображения, но стук, раздающийся по всей комнате — это выстрел адреналина прямо в мои чувства.

— Чешир, ты там? — незнакомый голос звучит сквозь металл, заставляя мое сердце биться еще быстрее, чем раньше.

— Я здесь, — хриплю я, прочищая горло и поднимаясь на ноги.

Невнятный разговор не проникает сквозь сталь, но я понимаю, что по ту сторону находятся как минимум два человека.

— Ты ранен? — спрашивает один из них.

— Нет, я в порядке, — за исключением моего самолюбия. Его восстановление займет гораздо больше времени, чем лечение любой физической раны.

— Мы попробуем взломать замок, — отвечает кто-то, но я не могу понять: тот же голос это или новый.

Мой взгляд падает на толстую металлическую ручку с крошечным, замысловатым замочным отверстием, и мои плечи опускаются. Даже если бы у меня было чем вскрыть замок, не знаю, смог бы я это сделать. Он крошечный, настолько маленький, что я не уверен, что туда может поместиться что-то, кроме ключа. Как они собираются это сделать? И кто они?

Несмотря на мое растущее любопытство, кажется бессмысленным пытаться допросить их через дверь. Однажды я уже был обманут чудаками, притворявшимися друзьями. Эти люди могут оказаться такими же, хотя они — все, что у меня есть сейчас. Мой единственный шанс на свободу. Я разберусь с ними, когда буду свободен, если понадобится, но интуиция подсказывает мне, что кто бы ни был по ту сторону двери — это союзник. Кто-то, кому я могу доверять.

Почему же иначе они пытаются вытащить меня из этой тюрьмы?

Все затихает, когда что-то скользит в дверную ручку, звеня и щелкая внутри, пока ищет нужное положение. Я жду, напряжение нарастает. Каждая секунда кажется вечностью, и я начинаю думать о том, что будет, если мои похитители вернутся, пока эти незнакомцы пытаются меня освободить.

Что тогда?

Мы все вместе застрянем в этой камере? Или повстанцы убьют их и покончат с этим?

— Пожалуйста, поторопитесь, — призываю я, ненавидя отчаяние в своем голосе. Я могу справиться с тем, что вляпался в эту передрягу, но, если те, кто пытаются меня освободить, пострадают или, что еще хуже, погибнут из-за меня, я не смогу с этим жить.

— Я стараюсь, — рычит кто-то — судя по голосу, женщина — с другой стороны двери. Я решаю, что лучше больше не беспокоить ее, она может передумать насчет этой спасательной миссии, и начинаю ходить по комнате, чтобы скоротать время.