Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина

Тэйминэут поспешила достать из колчана стрелу, натянула лук, и пронзённый ушкан окропил своей кровью снег. Вот и наш обед. И место для привала подходящее.

Пока Эспин рубил тальник в стороне, а костёр разгорался и медленно погружался в тающий наст, Тэйминэут мастерски ободрала и разделала свою добычу, чтобы сварить из неё всем нам суп.

– А мне? Дай глаза!

Девушка непонимающе стала озираться, в поисках источника звука, а когда увидела вылезающего из рюкзака Брума, не стала пугаться, просто озадачено спросила:

– Ты кто?

– Дух очага и уюта, разве не видно? Давай, покорми меня, если не хочешь, чтобы я на тебя прогневался.

Тэйминэут без лишних слов выковыряла из заячьей головы любимое лакомство Брума и отдала ему.

– Дух очага, – обратилась к нему Тэйминэут, пока хухморчик смаковал глаза, – скажи мне, откуда ты здесь взялся?

– Откуда-откуда, – проворчал тот, – из дома, где бестолочь живёт.

– Из моего дома, – пришлось пояснить мне Тэйминэут.

– Так значит, ты домашний дух и моего мужа, – истолковала она по-своему эту новость и тут же набросилась на Брума с расспросами. – Дух очага, скажи, что мне сделать, чтобы муж ко мне переменился? Как прийти в его дом, где ты властвуешь? Какую жертву тебе принести, чтобы мой муж не отвергал меня?

– Жертву? – полакомившись вторым глазом, спросил хухморчик. – Жертвы я люблю, особенно съедобные. Значит так, кормить меня будешь три раза на дню. Глаза, кишочки, косточки – это ты добыть всегда сможешь, не то что некоторые. Ну, и ещё меня надо холить и лелеять, да. Побольше нежностей и добрых слов. И собак своих ко мне не подпускай, не хватало мне ещё и серой шерстищи.

Вот наглец! Пользуется суеверным страхом и выклянчивает себе привилегии.

– А что взамен? – не удержалась и спросила я Брума. – Может ты ещё и заставишь Эспина полюбить Тэйминэут?

– Это его лично дело, – нашёлся с ответом хухморчик, – я в ваших любовях и женитьбах ничего не понимаю. Я тут дух очага и уюта, без меня у вас всё пойдёт в тартарары. Так что слушаться меня надо, чтобы уют не испарился и очаг не погас. Ясно?

Тэйминэут всё было более чем ясно. После разделки тушки заячьи хрящи не попали на зуб её собакам, а были тщательно оттёрты снегом и припасены для Брума.

Хухморчик просто светился от счастья – на него обратили внимание, о нём заботятся, о его нуждах думают заранее. Как будто я не думала, как будто я с ним плохо обращалась. Это Эспин требовал от Брума беспрекословного подчинения, а я… Нет, я в его сверхъестественное могущество не верила и поклоняться ему не собиралась, а вот Тэйминэут… Кажется, она всерьёз вознамерилась заслужить своё место у семейного очага Крогов, раз после приготовления супа первым делом преподнесла кушанье Бруму.

– Вот, дух очага, – обратилась она к нему и положила на шкуру, где топтался хухморчик, заячьи хрящи, – прими от меня скромный дар и не гневись, что так мало. В следующий раз добуду для тебя больше, только сохрани мир в нашем роде и не дай огню в очаге погаснуть.

– Ладно, так и быть, соблаговолю сохранить и не погасить, – вальяжно протянул хухморчик и принялся грызть хрящ.

Следом наступила очередь Эспина. Ему Тэйминэут налила полную миску супа.

– Муж мой, отведай угощение.

Она смотрела на него, на миску с ложкой, как Эспин ест, и, кажется, не дышала. Видно, Тэйминэут очень сильно хотела ему угодить своими кулинарными умениями, вот и волновалась.

– Интересный вкус, необычный, – наконец, сказал Эспин. – такую зайчатину я ещё никогда не пробовал.

Он вымучил из себя одобрительную улыбку, а Тэйминэут в ответ просто расцвела. Они сидели на застеленной шкурой нарте Тэйминэут, Эспин преспокойно ел, а она просто смотрела на него.

– Может, и себе нальёшь, – не выдержал и предложил он.

– Сначала ты поешь, а я потом.

Я уже успела налить себе миску супа и сесть на детскую нарту, а Тэйминэут с нескрываемой надеждой во взоре не сводила с Эспина глаз. Как только он доел, она тут же отправилась оттирать миску снегом, а после вернулась к костру, заварила чай и преподнесла напиток Эспину с не меньшим подобострастием.

Я смотрела на них и немного завидовала. Брум добился поклонения, Эспин окружён заботой, а про меня будто все и позабыли. Нет, мне подносить миску супа и дарить обожающий взгляд не надо, просто…

Просто почему-то именно сейчас мне стало ужасно одиноко. Я такой услужливой и внимательной как Тэйминэут быть не умею. Может, поэтому меня никто не любит? Даже Эспин. А его уже как будто и не тяготит излишний интерес Тэйминэут, она же так хорошо готовит, лучше чем я…

Ну, хватит, что-то я захандрила. Тем более, вот же он, мой главный обожатель, не сводит с меня глаз, а в них столько надежды и желания – желания наконец-то уже поесть.

– Зоркий, ну иди ко мне, мальчик.

Мой верный пёсик поставил передние лапы мне на колени, а я скормила ему без остатка заячьи косточки с ошмётками мяса.

– Лохматик, пушистик, – гладила я его после трапезы, когда он улёгся на нарту и положил голову мне на колени, – вот кто меня любит, вот кто меня не бросит.

Собаки Тэйминэут смотрели на наши нежности то ли с недоумением, то ли с подозрением. Конечно, их ведь восемь, каждую Тэйминэут потискать не успеет. Она их даже кормить не стала, только смазала полозья нарты намоченным в чае кусочком меха, перед тем как мы собрали вещи и продолжили путь.

Удивительно, но мы с Эспином пешком продвигались быстрее, чем Тэйминэут на собаках. А всё из-за крутых подъёмов и спусков, что стали попадаться нам с завидной регулярностью. Всякий раз перед покатым  склоном Тэйминэут разгружала свою нарту, обматывала полозья костяными цепями, опять загружала нарту и только потом позволяла своим собакам бежать под гору.

– Это чтобы тяжёлая нарта не разогналась и на собачек не наехала, не подавила их, – объяснила она.

После второго трудного спуска Эспин не выдержал и помог Тэйминэут разгрузить нарту, снять с неё цепи и снова нагрузить. Он помогал ей ещё раза два, как только на пути возникал новый склон. Какой галантный, наверное, это в благодарность за вкусный заячий суп. Ведь не успел же Эспин проникнуться к Тэйминэут тёплыми чувствами после угощения? После того, как она целилась в него из лука и говорила, что хочет стать вдовой, точно не успел.

Ночлег мы устроили затемно. Я уже давно заметила, что дни с каждым разом становятся всё короче, а ночи длинней. Это обстоятельство замедляет наше продвижение на запад, но блуждать в потёмках по глубокому снегу не слишком разумно. Даже если освещать керосиновой лампой себе путь. А Эспин за зря потраченный керосин и вовсе удавится. Хотя, чего это он вынул лампу и понёс её к нарте Тэйминэут. А, понятно, нарта стоит поодаль от костра, а Тэйминэут безуспешно роется в своих вещах уже которую минуту и не может там что-то отыскать. Ну ладно, пусть подсветит.

Правда девушка помощи не оценила и при виде Эспина шарахнулась в сторону. Удивительная перемена. Днём она ему чуть ли не на шею вешалась, в обед просила Брума помочь ей завоевать любовь мужа, а тут такой неподдельный испуг.

– Что с тобой? – не понял Эспин.

А Тэйминэут указала на керосиновую лампу и дрожащим голосом пролепетала:

– Такой же стеклянный жирник приносил в наш дом человек со стеклянными глазами. А потом земля обвалилась, и злые духи поднялись из Нижнего мира и наслали болезнь на отца. Ты посланник человека со стеклянными глазами? Ты пришёл, чтобы обманом взять меня в жёны и погубить?

– Я что, по-твоему, бесплотный дух, а не человек? – усмехнулся в ответ Эспин. – Хочешь, возьми меня за руку и почувствуй, что я живой.

Стоило ему вытянуть руку вперёд, Тэйминэут и вовсе отбежала к костру и вцепилась в моё плечо:

– Скажи, кто он такой? – обеспокоенно спросила он. - Ведь совсем не твой брат? Он и тебя обманом забрал из дома? Скажи, зачем? Куда он нас ведёт?

– К пехличам, – решил окончательно запугать её Эспин, – чтобы разнообразить китовый суп человечиной.