Кальдорас (ЛП) - Нони Линетт

Все в крови.

Часть крови была красной и принадлежала смертным ластростос, немногим оставшимся послушникам Братства. Часть — черной и принадлежала их почитаемым ассасинам: набожной бессмертной расе, о существовании которой Эйвен не подозревала до прибытия в этот мир. Но больше всего Эйвена встревожила серебряная кровь, которая текла среди моря красного и черного по белому мрамору.

Кровь Нийкса.

Ее было слишком много.

В центре возвышения, сражаясь за свою жизнь с толпой противников, стоял сам Нийкс, его темно-синий плащ был забрызган красным и черным. Но именно поток серебра, просочившийся сквозь его темную рубашку, заставил Эйвена прыгнуть вперед, призвав Ваэварку, когда он пробежал оставшееся расстояние по залу и бросился вверх по ступеням, чтобы перехватить один из клинков убийц.

Одного за другим Эйвен убивал всех, кто пытался помешать ему добраться до Нийкса, который все еще держался на ногах, даже будучи ослабленным и раненым. Эйвен был не менее яростен в своих битвах, когда прокладывал путь через помост, его призрачный клинок никому не уступал, малейшая царапина была смертельна даже для бессмертных убийц. Предвестник Смерти не терпел дураков, как и его хозяин.

Наконец, Эйвен прорубил себе путь к Нийксу и добрался до него как раз в тот момент, когда в задней части храма открылась дверь и орда новых убийц в красных доспехах бросилась им навстречу. Не раздумывая, Эйвен занял позицию позади Нийкса, и они вдвоем сражались спина к спине, как и тренировались много тысячелетий назад. Их движения были идеально сбалансированы — когда Эйвен поднимался, Нийкс опускался; когда Эйвен нападал, Нийкс защищался; когда Эйвен парировал, Нийкс делал выпад. И так продолжалось, как в хорошо поставленном танце. Все это время Эйвен старался держать свой смертоносный черный клинок подальше от Нийкса, даже когда все более безумный голос в его голове предупреждал, что боль в животе достигает опасного уровня, как и онемение, которое начало проникать в его тело — онемение, которое не было результатом мелких порезов и царапин, полученных им от убийц.

Бессмертные в красных доспехах были грозными противниками, их скорость и сила были схожи с расой меярин, хотя их техника боя сильно отличалась. В любое другое время Эйвен, возможно, и подумал бы о том, чтобы оставить в живых хотя бы одного из них, чтобы узнать, как и где они развили свои навыки. Он был уверен, что они родом не из этого мира. Но, несмотря на его любопытство к их происхождению, Нийкс быстро угасал… и, благодаря связи между ними, Эйвен тоже. Было нелегко продолжать поднимать Ваэварку навстречу клинкам убийц, продолжать блокировать их нетрадиционные движения, не спотыкаться, когда силы покидали его с пугающей быстротой. Он протолкался вперед, в глубине души удивляясь тому, что Нийкс все еще держится на ногах.

Теперь убийц оставалось всего с дюжину.

Еще больше ударов мечом от Эйвена и Нийкса, еще больше уклонений, еще больше колющих и режущих ударов, и вот их стало с полдюжины.

Затем осталось только три.

Два.

Один.

После победы над последним нападавшим в ушах Эйвена воцарилась тишина, нарушаемая только их с Нийксом тяжелым дыханием. Он всматривался в окружавшие их тела убитых, его мышцы напряглись, пока он ждал, что откроется еще одна дверь и появятся новые противники.

Но ничего не произошло.

Братства Синн больше не существовало.

Эйвен глубоко и медленно выдохнул, желая, чтобы его пульс выровнялся после неожиданно сложной битвы. Но как только он подумал, что они в безопасности, это случилось.

Нийкс застонал.

Оступился.

И упал.

Сердце Эйвена подскочило к горлу без его ведома, глубина страха поразила его, прежде чем он понял, что это, несомненно, был страх за себя. То, что он чувствовал, не имело никакого отношения к Нийксу… его заботила только его собственная жизнь, и ничто больше. Никто другой. Он просто не рассматривал никакой другой возможности.

Несмотря на это, Эйвен внезапно обнаружил, что отпускает Ваэварку и опускается на колени рядом с Нийксом, не принимая сознательного решения двигаться.

— Не двигайся, — рявкнул он, когда Нийкс слабо попытался оттолкнуть его. Его попытка была жалкой, и Эйвен понял почему, как только приподнял разорванную ткань рубашки Нийкса и сам увидел повреждения.

— Звезды, — прошипел Эйвен, прежде чем разразиться потоком ругательств на всех известных ему языках, смертных и бессмертных. — Нам нужно отвести тебя к целителю. Прямо сейчас.

Потому что обычно загорелая кожа Нийкса…

… была синей.

Кобальтовые полосы тянулись от того, что, к счастью, было поверхностной колотой раной — по крайней мере, для меярина — с синими прожилками, которые паутиной тянулись по животу и груди, останавливаясь только тогда, когда касались серебристых следов от когтей, которые, как узнал Эйвен, были результатом давнего нападения Сарнафа, обычно смертельного ранения исцеленного по заявлению Александры. Эффект переливающихся цветов был завораживающим, по крайней мере, он был бы таким, если бы Эйвен не понимал значения неестественных синих полос.

Яд.

Каким бы лезвием ни был проткнут Нийкс, оно, должно быть, было чем-то покрыто, хотя Эйвен понятия не имел, чем именно и как это вылечить. Он также не знал, почему на его собственном теле не было такой же колотой раны, и только чувствовал, что она есть, пока не понял, что бессмертные убийцы, должно быть, использовали зачарованное оружие, уникальное для их расы. Все, что Эйвен знал наверняка, это то, что яд действовал на него не так сильно — пока что — поэтому он поднял Нийкса на ноги, не обращая внимания на приглушенное ругательство, которое предатель пробормотал в его адрес, и как можно быстрее вывел их обоих из храма обратно в город.

Вес Нийкса был тяжелым бременем, но Эйвен старался не обращать внимания на дискомфорт и постоянно растущую слабость, сосредоточившись только на том, чтобы доставить Нийкса в безопасное место, где он мог обратиться за помощью. Если яд распространится слишком далеко… Если его бывший друг-предатель поддастся ему…

Эйвен отказывался умирать такой обыденной смертью.

И он отказывался допускать то же самое для Нийкса.

К счастью, гостиница, в которой они остановились во время своего пребывания в этом мире, находилась на окраине города, так что Эйвену нужно было всего лишь вернуться из храма и пройти несколько извилистых переулков, прежде чем они добрались до знакомого заведения с белой крышей. Он воспользовался черным ходом, ругаясь себе под нос и тяжело дыша, пока тащил Нийкса вверх по лестнице, и было достаточно трудно отбросить мысли о том, чтобы оставить предателя на холоде, пока он поищет целителя. Во-первых, это сослужит крегону хорошую службу за то, что он сам себя порезал.

— Это не очень приятно, — невнятно пробормотал Нийкс, и Эйвен понял, что он высказал свои мысли вслух. — Предполагалось, что ты меня прикроешь. Этого бы не случилось, если бы ты пришел вовремя.

Эйвен отказывался чувствовать себя виноватым, стойко игнорируя позорные эмоции, которые охватили его. Вместо этого он возобновил свои попытки затащить Нийкса вверх по лестнице и внутрь здания, в их общую комнату на третьем этаже. Оказавшись там, он быстро вышиб дверь, прежде чем бесцеремонно бросить Нийкса на кровать у окна, слегка вздрогнув, когда предатель болезненно застонал.

— Не двигайся, — приказал Эйвен, ненавидя нотки беспокойства, которые услышал в своем голосе. Он кашлянул, чтобы прочистить горло. — Я пойду за помощью.

Нийкс пренебрежительно махнул рукой… или попытался это сделать. Теперь он был так слаб, что это было больше похоже на подергивание, чем на что-либо другое.

— Все в порядке, Эйвен. Просто мне нужно немного поспать, — сказал он. — А потом я надеру тебе задницу, пока не поздно.

Его слова теперь были такими невнятными, что Эйвен с трудом понимал его.

— Но ты все равно будешь рядом, — продолжил Нийкс. — Помоги мне и спаси меня. Как в старые добрые времена. Только наоборот, потому что я тот, кто спасал тебя.