За границами легенд (СИ) - Свительская Елена Юрьевна

— А вам кого угодно?

Вздохнула.

— Но вы вроде метите на королевское место?

Остроухий мужчина мрачно сощурился:

— Не до такой степени, чтоб вас при первой же возможности схватить и изнасиловать.

А всё же не такой он и противный, этот Син.

— А если… Ну, допустим… Я вам кого-то назову — и вы его сюда притащите, этой ночью?

Эльф серьёзно в глаза мне заглянул и ответил:

— Притащу, если вам то приятно будет. Но, надеюсь, без вот этих глупостей про дырки и палки и чтоб всё было быстро, лишь бы отвязались. Есть у вас хотя бы немного любимый мужчина? Чтоб вам приятно было, если бы к вам он прикоснулся?

— А если… есть? Или я потом полюблю его? Бабы говорили, что иногда это бывает приятно. И с кем-то после расставаться им уже не хотелось.

Он проворчал:

— Баб я ваших… — и внезапно замолчал.

— Того?..

— Зимой и в прорубь, вниз головою. Чтоб навсегда замолкли — и не смущали молодое поколенье своими словами.

Помедлив, робко уточнила:

— А что… всё совсем сложно?.. То?..

Мужчина снова устало вздохнул и присел на край моей кровати, но подальше от меня.

— Так что, совсем нету любимого у вас? И никогда не нравился никто?

Замялась. Нервировал меня вдруг рассевшийся на моей постели Син, да в спальне с заколоченными окнами. И вопросы его… Мне даже обидно стало вдруг: девчонки в деревне многие о ком-нибудь болтать со временем начинали, там, многие о сыне кузнеца, а кто-то — не про него. А меня как-то раздражали мужчины. Побить хотелось их всех. Чего они обижали нас с мамой? А иного не хотелось ничего…

— Так вы… и с Нэлом тогда не спали?

— А вам не говорили, что мы оба ранены были тяжело?..

— Понятно, он вас спас. Или не до того было.

Пробурчала:

— Это я его сначала спасла. Ещё за сколько-то дней до того.

— Это как? — заинтересовался мужчина.

— Его кто-то ранил отравленным лезвием. А я случайно его нашла. Поняла, что яд. И яд выпила из раны с кровью его — и выплюнула. Потом мы вместе валялись.

— Способ логичный, но крайне опасный, — задумчиво отметил он и куда-то в сторону посмотрел.

— И я ещё Нэла по башке приложила.

— За что? — недоумённо развернулся ко мне Син.

— Я ему сказала, когда в себя пришли: смотри, не влюбись, а то твоя спокойная жизнь накроется медным тазом.

— А он?

— А Нэл сказал, что никогда ему и не жилось спокойно. Ему что одной головной болью меньше, что больше — то без особой разницы. И я его не напугала. И что, впрочем, не против он иметь такую головную боль, как я.

— А вы? — Син прищурился.

— А я так медленно к нему подошла, да как по башке ему вдарю! Сказала, мол, тогда хочу быть головной твоей болью. И ушла.

Мужчина расхохотался. Я никогда не видела, чтоб он так смеялся. Так долго и как-то, что ли… тепло?..

— Ребятня! — Син выдохнул, отсмеявшись, — Так, а он потом что?

— А он больше не искал меня. Не спешил меня по голове ударить тоже. Потом я помогала Вячеславу… Ну, принцу Черноречья.

— Я наслышан. Так Нэл что?

— Меня один из союзников принца ударил в спину. Нэл нашёл меня, едва живую. И выходил. Почти. Я, правда, потом сбежала…

Эльф долго молчал, глядя куда-то на заколоченное окно.

— Но, кажется, Нэл вас потом простил?

— Вроде простил! — вздыхаю, — Хотя он молчал потом о том, а мне до сих пор совестно.

— Но вроде вы с Нэлом хорошо ладите? Говорите ему, что вздумаете, чувства при нём свои проявляете свободно.

— Более-менее хорошо. Он, бедолага, меня терпит.

— Так, я понял, — Син встал, прошёл ко мне и встал напротив меня.

— Уже насиловать будете? — испуганно сжалась я.

С него станет меня забалтывать, чтоб незаметно подойти. Ну, как знахарь деревенский с молочными зубами. Повяжет нитку и говорит-говорит… Ходит вокруг, да туда-сюда… и говорит-говорит… Ерунду… али сказки какие… Потом, когда заслушаешься его, много всего интересного наговорит. И как-то в очередной раз мимо пройдёт — и за нитку дёрг! И нету зуба, что шатался. И как-то не страшно совсем было зубы дёргать шатающиеся у него. Мы к нему всей деревней ходили. Сказки послушать и зубы дёргать. Ради дёрганья зубов он много рассказывал сказок. И даже меня пускал. А ради того, чтоб снова послушать его, дети и меня за собой пускали, при нём не толкали. И мы ещё хвастались детям из соседних деревень… Так, а что это я вдруг вспомнила про то?!

— По-моему, вам больше всего подходит Нэл, — сказал, вдруг улыбнувшись, Син, — Со мною вы напряжены, а с ним общаетесь легко.

— А какая разница? Это ж вроде не относится к палкам и дыркам? И вообще… вдруг у нас с ним того… и стерпится-слюбится?

— А я вам разве уже не говорил? — усмехнулся мужчина, подходя ещё ближе, но руки скрещивая на груди, своей, — Пока я жив — я ещё не проиграл. Вы ещё ребёнок, Рён, не знаете или не думаете, что многое в этом мире со временем меняется. И любовь, порою, тоже. Она проходит у многих, а у кого-то становится серьёзнее, углубляется.

— Ну, так… А вдруг я полюблю его?

— Вам повторяю: тогда я буду рад за вас. И даже буду вам завидовать, — Син перносицу потёр, свою, — Давайте так, на сегодня… Чтоб временно советники подотстали, а там, дальше, видно будет. Я попрошу в покоях ваших ночью побыть Нэла. Утром увидят его выходящим — вы скажете, что он — ваш выбор. На время от вас точно отстанут. А что касается вас двоих… Вот смотрите сами, как он себя поведёт. Если вам его слова и прикосновенья понравятся — и продолжайте, пока нравятся. А если нет, то у вас, я видел, есть приличный такой подсвечник и тяжёлый.

— Нэл вроде добрый. Думаю, он поймёт… и без подсвечника.

— И я думаю, что он и так поймёт. Тем более, что он сумел для вас вырастить из бутона сорванного большой и зацвётший куст голубой лилии.

Внимательно посмотрела на него. Син серьёзно смотрел на меня и молчал. Заговорил потом:

— Дайте Нэлу шанс, Рён. К тому же, по нашим правилам, женщина сама имеет право выбрать, с кем по жизни идти или… жизнь скрасить ненамного. Он ли, не он. Вас будущий муж как вашу мать в деревне вашей не осудит.

— Вот вроде вы делаете это для меня… для моего счастья… если оно возможно… и так…

— А почему нет? — он тихо спросил, — Почему вы думаете, что я не мог бы сделать чего-то для вашего личного счастья?

— Так… трон вы можете потерять. А если б взяли меня сейчас — и я бы сына родила — и стал бы вашим трон.

Эльф вдруг сказал грустно:

— Малышка Рён… Ну, взял бы я вас сейчас… Но взять тело, заставить кого-то — не равно тому, чтоб сердце его забрать, — и мужчина вдруг усмехнулся, — А я люблю по крупному играть. Здесь ставка — ваше сердце или ничего.

— В большой схватке можно проиграть.

— Проигрывать неприятно, но чем чаще проигрывал, тем слаще станут с трудом добытые победы.

— Вот… рассуждаете сейчас… Как будто я — дитя, а вы — старик. Вам… сколько лет?

— Какое долгое дело — вас соблазнять! Тут, видно, ночей много не уснёшь! — мужчина рассмеялся, потом посерьёзнел: — Вы правильно заподозрили, принцесса Рён. Я вас старше. Поэтому серьёзнее на жизнь смотрю. Поэтому стал жёстче и расчётливей. Мне удивительно смотреть на вашу юность и простоту. Они меня чаруют. Порой смешат. Но сам я не умею впадать в детство. Я из тех детей, что вырастая, взрослеют насовсем. Мне было интересно, что именно испытываю к вам. И зацветёт ли голубая лилия, сорванная мной, для вас?.. Но она не зацвела. Может, рано ещё. Может, от меня для вас не зацветёт она и совсем. Жизнь течёт и меняется всё. Или многое. Поживём — увидим, как говорится у людей.

— Так… сколько уже лет тебе? Или из вредности не скажешь?

— Сто два, — Син рассмеялся.

— Ой, совсем старик! Раз в шесть иль семь старше меня!

— Вот кабы не ваша детская простота, я б сгрёб вас в охапку и показал вам, какой из меня старик! — он проворчал, чтоб сразу после рассмеяться, — На вас бы сил хватило до утра.

— А зачем так долго-то? Ведь вроде палка, дырка…