Прикосновение смерти (ЛП) - Мартин Т. Л.

Клэр стоит рядом со мной, гордость и одобрение мерцают в ее голубых глазах.

— Ага. С ним покончено.

— Клэр…

Она похлопывает меня по спине, которая, оказывается, обнажена благодаря глубокому вырезу сзади платья.

— С тобой все будет в порядке.

Именно тогда раздается стук в дверь. Я смотрю на Клэр, которая смотрит на меня, затем мы смотрим через открытую дверь ванной.

— Который час? — Спрашиваю я. Конечно, не может быть уже шесть.

Клэр нажимает кнопку домой на своем розовом телефоне и говорит:

— Четыре тридцать.

Да, слишком рано. Я все еще босиком, когда мои ноги пересекают комнату, направляясь к двери, где я осторожно открываю ее. Там никого нет, но мое внимание привлекает красное пятно снизу. Я опускаю взгляд, в то же время Клэр издает вздох из-за моего плеча. Там, у моих ног, лежит огромный букет красных роз, достаточно свежих, чтобы я могла ощутить их сладкий аромат. В стеклянной вазе они находятся в идеальной форме, а между стебельками выглядывает квадратная белая записка. Я беру вазу, тяжелую вещь, и возвращаюсь в комнату, чтобы поставить ее на прикроватную тумбочку.

Я отступаю, дистанцируясь, и просто смотрю на великолепные цветы в течение минуты. Хочу ли я прочитать записку? Розы — явный признак романтики, свидания. Глупо или нет, но я боюсь, что один взгляд на эту записку может полностью перейти черту, заперев меня, и я не смогу повернуть назад, если закончу с ужином.

Почему я не позволила ему пригласить меня куда-нибудь этим утром, когда увидела его? Почему я должна была притвориться, что занята, и вместо этого предложить поужинать? Ужин, из всех возможных вариантов. Конечно, он думает, что это свидание. Или, если он не сделал этого раньше, один взгляд на то, как я одета, безусловно, скрепит сделку.

— Ну? — Клэр выдыхает, как будто вот-вот взорвется. — Ты собираешься прочитать записку? — Когда я не отвечаю, она ждет минуту и тихо спрашивает: — Хочешь, я тебе это прочту?

Спустя еще секунду я киваю. Она берет записку из вазы и читает вслух:

— Спасибо, что дала мне еще один шанс.

Вот и все. Красиво и просто. Никаких «детка» или «любовь», примешанных к этому. Никакого давления. Я выдыхаю, и мои плечи расслабляются.

— Это так мило, — говорит Клэр, все еще глядя на записку. И она права. Это мило. Бобби не дарил мне цветов с моего девятнадцатилетия, и они были далеко не такими прекрасными, как эти. Мог ли он начать относиться к этому серьезно, в конце концов? Мог ли он измениться ради меня?

Хочу ли я, чтобы он изменился ради меня?

Этот последний вопрос заставляет меня снова прикусить губу. Прошло уже семь месяцев с тех пор, как я впервые порвала с ним, и, как бы ужасно это ни звучало, я не скучала по нему. Во всяком случае, не в романтическом плане. С другой стороны, его дружба… С другой стороны, может быть, если бы он вообще не повредил колено, если бы он никогда не превратился в Бобби, от которого я ушла, тогда, возможно, я бы по нему романтически скучала. Может быть, я все еще хотела бы поддерживать с ним отношения.

Узел в моем животе говорит об обратном, но я отмахиваюсь от него и киваю Клэр.

— Да, это мило.

Она выглядит довольной моим ответом, глаза загораются, а белые зубы сверкают. Клэр — Сваха, более дерзкая, чем Клэр — консьержка. Она подходит к единственному шкафу и перебирает мои туфли.

— Никаких высоких каблуков?

— Я не совсем предвидела, что так получится, так что… нет. Только моя старая пара сандалий, две новые пары ботинок и теннисные туфли.

— Но ты купила то сексуальное платье, которое на тебе надето.

Я пожимаю плечами. В этом она права. Но это другое дело. Не то чтобы я покупала это с какими-то особыми намерениями. Я ходила по магазинам в поисках свитера потеплее, когда заметила его вчера, висевшее в самый раз на манекене, и что ж, какая девушка не хочет иметь в своем шкафу маленькое черное платье?

К счастью, она не заставляет меня объяснять и вместо этого протягивает мне мою новую пару сапог, черных на небольшом каблуке. Она улыбается.

— Они милые, и с такими ножками, как у тебя, у тебя все получится. — Ее собственные ножки начинают немного подергиваться, и она говорит: — Мне нужно пописать. Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоим туалетом?

— Нет, давай.

Она исчезает в ванной, закрывая за собой дверь, а я сажусь на край своей кровати. Наклоняясь вперед, я натягиваю первый сапог на ногу. Как только я начинаю застегивать второй, знакомое тепло касается моей шеи, моих волос. Я замираю, мои пальцы сжимают молнию, и оглядываюсь. Мои волосы упали на плечи, закрыв часть обзора. Я откидываю их свободной рукой, по-прежнему никого не видя.

Но я знаю, что это он.

Я пытаюсь игнорировать внезапный стук в груди и медленно заканчиваю расстегивать молнию. Когда я выпрямляю спину, опираясь на кровать для равновесия, я чувствую это снова. Жар. Он исходит прямо передо мной, как будто он стоит в нескольких дюймах от меня, только это не так. Во всяком случае, не заметно.

Я жду мгновение, неуверенная, что делать. Когда эти грубые пальцы, которые я так хорошо помню, касаются моей скулы, моя спина напрягается, а руки крепко сжимают одеяло. Его прикосновение похоже на поглаживание меня перышком, когда он осторожно убирает волосы с моего лица. Это невинное движение, открывающее мои глаза, и оно не должно казаться таким интимным, как на самом деле, но я ничего не могу поделать, когда мои веки закрываются.

Как ему удается заставить такой простой жест казаться таким чертовски чувственным?

Я не осознаю, что наклоняюсь навстречу его прикосновениям, пока он не отстраняется, заставляя меня, спотыкаясь, идти вперед. Прежде чем я успеваю потерять равновесие, одна твердая рука обвивается вокруг моей талии, другая — вокруг затылка, обе сильные и удерживают меня на ногах. Я не сопротивляюсь его хватке. Его тепло просачивается сквозь мое платье к моей коже, и снова я ловлю себя на том, что прижимаюсь к нему. К нему.

Должно быть, какая-то часть моего мозга пробудилась, потому что она делает мне выговор приглушенным: «Возьми себя в руки». Гипнотическое затишье, разливающееся по моему телу, побуждает меня игнорировать голос разума, но я знаю, что, вероятно, не должна.

— Все в порядке. — Мой шепот разносится по пустой комнате. — Я могу стоять.

Его хватка на моей талии ослабевает, но не отпускает меня полностью. Хватка, поддерживающая мою шею, однако, исчезает, а затем что-то похожее на большой палец мягко надавливает на мои губы.

О — о–о.

Похоже, что моя речь привлекла его внимание к моему рту. Это не может быть хорошо для меня. Когда он медленно, осторожно проводит большим пальцем по изгибу моей нижней губы, мой рот слегка приоткрывается, и из меня вырывается слабый вздох.

Как он это делает? Он вообще осознает, какие ощущения вызывает во мне? Он, конечно, не пытался вот так прикоснуться ко мне, когда я смогла увидеть его на днях. На самом деле, тогда он казался совершенно отстраненным. Я думаю о том, что каким-то образом невозможность видеть его заставляет меня чувствовать себя менее запуганной, и мне интересно, происходит ли то же самое с ним.

Он остается в таком положении, кончик его большого пальца обжигает мои губы, и я забываю, как дышать. Как двигаться. Есть что-то в том, как он прикасается ко мне — такой осторожный, сдержанный. Это не кажется дешевым или как будто он пользуется преимуществом, а скорее… скорее как будто он впервые прикасается к женщине. Как будто он пытается понять. Поймать каждый изгиб, каждое ощущение.

Из-за двери ванной раздается шум, и его рука отдергивается от меня. В то же мгновение его тепло начинает исчезать.

Нет, пока не уходи.

Мне так много нужно спросить, так много нужно сказать.

Не задумываясь, я тянусь туда, где, кажется, сосредоточен его жар передо мной. Я не знаю, почему или что я собираюсь сделать, но это не имеет значения, потому что у меня никогда не будет шанса. Просто когда мои пальцы соприкасаются с его теплом, оно полностью исчезает — и моя рука тоже. Я ахаю от этого зрелища, моя рука на долю секунды обретает твердость, прежде чем исчезнуть вместе с ним. Моя рука отрезана по запястье, и это самое ужасное, что я когда-либо видела. Несмотря на то, что говорят мне мои глаза, я знаю, что моя рука не исчезла. По крайней мере, не полностью. Я чувствую, что она связана со мной так же, как и раньше. За исключением того, что что-то не так. Мои пальцы немеют, и кусающий холод обволакивает всю мою руку, как перчатка. Как будто кровь перестала циркулировать по этой части моего тела, оставляя ощущение безжизненности и неподконтрольности.