Северный ветер - Уорвик Александрия

Мгновение спустя в лесную ложбину вваливается темняк, но я не могу разглядеть его. Лишь обрывки теней. Черные потеки, что будто струи крови, на белом фоне. Некоторое время он рассматривает мертвого лося, затем проходится по окрестностям. Сопение заставляет меня застыть на месте. Стискиваю челюсти, чтобы не выдать себя стуком зубов.

Темь – барьер, отделяющий Серость от прилегающих Мертвых земель, – якобы сдерживает темных ходоков, привязанных к тому свету. Горожане говорят о дырах в барьере, трещинах, что позволяют искалеченным душам вернуться в мир живых, питаться теми, кто еще дышит. Я не видела дыр сама, но если так и есть, то не могу сказать, что виню их. Все вертятся как могут. Лгут, воруют и не собираются извиняться. Я – уж точно.

С течением минут пальцы коченеют, ноют от боли, кончики начинает покалывать. Со скрипом суставов стискиваю кулаки и прижимаю их к теплому животу.

Темняк обнюхивает открытую, набитую мясом сумку. Эти твари не живые на самом деле, не настолько, чтобы нуждаться в пище и сне, но я все равно чувствую укол страха: лось – мое спасение. Он должен унять сосущее ощущение в животе. Из шкуры выйдет новый плащ для Элоры, хотя мой совсем уже разошелся по швам. Рога пойдут на инструменты. Таков, по крайней мере, план.

В конце концов тварь уходит. Жду минут десять, затаив дыхание. Воздух больше не обжигает огнем. Только тогда я слезаю с дерева, натягиваю плащ и перчатки, потираю ладони, чтобы согреть онемевшую плоть.

Половина мяса все еще ждет, когда я отделю ее от источающей пар туши. Запас пищи на два месяца. Как ни обидно оставлять хоть кусочек, нельзя рисковать и тратить время. Собранного хватит на месяц, и если мы с Элорой будем осторожны, то сумеем растянуть дольше. А на останки, может, наткнется еще какой оголодавший зверь.

Взваливаю сумку на спину и начинаю обратный путь в двадцать пять километров к Эджвуду, кряхтя под тяжестью ноши, утопая в мягкой земле изношенными ботинками. К пятому километру ступни, лицо, руки теряют чувствительность. В уголках глаз замерзают слезы, причиняя ужасную боль. Ветер не стихает, скольким бы богам я ни молилась, но они должны знать, что я утратила веру. В ноги просачивается тупая боль. Холод настолько всепоглощающ, что дыхание перехватывает прежде, чем оно успевает покинуть тело.

На дорогу уходит целый день. Вечер окутывает мир темнотой, погружает его в глубокие, окрашенные фиолетовым сумерки. Когда остается каких-то три километра, я слышу звук. Низкое, жалобное блеяние бараньего рога, что разносится по долине и заставляет сердце биться с чудовищной скоростью. Небо предвещало трагедию – и оно не ошиблось.

Северный ветер уже здесь.

Глава 2

Давным-давно Серость была известна как Зелень. Три столетия назад этот край, эта земная твердь была самим воплощением жизни: обильная и цветущая, с прозрачной водой, журчащей по гладким камням, со стадами лосей и оленей, с дикими зайцами и певчими птицами, такими как крапивник, в честь которого меня назвали. Голода не было – никто не знал недостатка пищи. Города процветали, их богатство затрагивало даже отдаленные поселения. Даже рек было множество, их течения устремлялись на юг, к низинам, полным форели, пресноводных моллюсков, которых ловили и продавали вдоль берегов. А болезни?.. Их тоже не было. Люди старели, толстели, счастливые, и умирали во сне. Я не помню тех времен, ведь тогда я еще не родилась.

Изменения произошли не сразу. Скорее, как луна, что созревает, а затем убывает, угасая. С годами лето стало коротким, а зима все тянулась, суровела. Чернело небо. Солнце, скрывшись за горизонтом, не показывалось месяцами.

Тогда возникла Темь, словно воздвигнутая призрачными руками. Никто не знал, ни откуда она взялась, ни зачем нужна. Возникли темные ходоки, воплощенные кошмары. Мы их прогоняли, но они возвращались толпами, ордами, сгущающимися тенями. В конце концов землю окутала зима, и даже солнцу оказалось неподвластно растопить ее ледяную корку.

И вот так Зелень перестала быть благодатной. Эджвуд и окрестные города начали голодать, их посевы засохли, реки покрылись льдом, скот пал. В непроходимых Мертвых землях, за Темью, якобы обитал бог, изгнанный с тремя своими братьями на окраины нашего мира. Их называют Анемои – Четыре ветра, – которые приносят на землю времена года. В те сумрачные года слухи обретали сердца, напитывались дыханием, оживали. Он именует себя Борей, Северный ветер: тот, кто призывает снега и холод. Но всем, что живет в Серости, он известен как Король стужи.

Примерно через час добираюсь до Эджвуда. Скромный городок – россыпь соломенных крыш и вымерзших, облепленных грязью жилищ – окружает невысокая каменная стена, заваленная снегом. А еще стену венчает толстый слой соли. По лесу темняки бродят свободно, но внутри защитного кольца я в безопасности.

Внутри стены никто не шевелится. Ставни закрыты, свечи погашены. В трещинах и промежутках разбитой мостовой сгущаются тени, разрастаются по мере того, как сумерки переходят в настоящую ночную черноту. Проходя мимо одного общественного ведра соли, висящего на столбе, быстро пополняю запас. Шагаю дальше, вверх по дороге, сумка за спиной хлюпает сочащейся кровью. Звук рога был первым предупреждением. У нас с сестрой не так много времени на подготовку.

Переулок выводит на пустынную расчищенную площадь, где растет кипарис. Один вид круглых шишек заставляет ускорить шаг. Вокруг площади по снегу змеятся тропинки, серая и влажная, растоптанная земля.

Наш домик стоит на вершине холма, наполовину скрытый давно засохшими деревьями. Спешу войти в дверь, пинком ее захлопываю за собой, зову:

– Элора?

Жар от горящего очага согревает онемевшую кожу лица. Деревянные половицы скрипят под ботинками, я оставляю лук и колчан у входа, прохожу в глубь тесного жилья. В нем всего три комнаты, и поиски занимают меньше десяти ударов сердца.

Дом пуст.

Иногда Элора проводит время на участке пожилой соседки, помогает с мелкими делами. Но, выглянув за дверь, я вижу, что окна ее дома темны. Она либо спит, либо тоже отсутствует.

Иду на кухню, опираюсь на потертый шаткий стол, чтобы не упасть. Пропитанная кровью сумка шлепается на пол с глухим стуком. Слышу его как сквозь пелену. Ощущаю свое тело как сквозь пелену. Король стужи не мог прибыть так быстро. Еще слишком рано.

Первый сигнал возвещает, что король перешел в Серость. Темь в нескольких часах пути даже верхом на лошади, а наш домик располагается дальше всех от въезда в городок, крошечный и почти незаметный. Или я ошибаюсь? Если он забрал Элору, я осталась ни с чем.

Разум будто скован льдом. От холодного, черного, чистого ужаса ноги примерзают к полу. Если король избрал Элору жертвой, как давно он явился? И когда они отбыли? Почему городок не вверх дном? Они отправились бы на север. Я все еще могу их догнать, если брошусь бегом, хотя все еще могу взять лошадь мисс Милли. У меня есть лук. Пять стрел в колчане. Горло, сердце, живот. Если попаду в них одновременно, будет ли этого достаточно, чтобы убить бога?

Задняя дверь открывается – на пороге возникает моя сестра, стряхивая снег с шерстяной шапки.

Облегчение столь колоссально, что у меня подгибаются колени, с грохотом бьются о затрещавшие половицы.

– Ах ты… – срывается с губ. – Никогда так не делай!

Элора, само собой, понятия не имеет, о чем я. Она застывает, так и не закрыв дверь, откуда сочится холод, и милое круглое личико озадаченно морщится.

– Что не делай?

– Не исчезай!

– Чепуха, Рен. – Сестра шмыгает носом, смахивает снежинки с плеч. Длинная, растрепанная коса цвета сосновых шишек свисает до самой талии. – Я ходила за дровами для очага, а то почти кончились. Кстати, топор все еще сломан.

Точно. Еще одна задача из целого списка. Нужно сделать новую рукоять, но для этого нужен топор…

Шумно выдохнув, я поднимаюсь на ноги, бросаю взгляд на закрытый посудный шкаф. Отворачиваюсь от него, заметив неодобрение Элоры, но в горле до боли пересыхает.