Касон, стоящий за спиной Дирка, довольно улыбался. Уж он-то точно не забыл обо мне.
Стараясь не поддаваться разочарованию, я напомнила себе, что благодаря магии, в отличии от остальных, я не заболею и не ослабну. Устало пройдя мимо костра, я опустилась на бревно рядом с Отто. Молча.
Ничего не хотелось, только спать. Но сперва нужно было дождаться распределения ночного дежурства.
Похлёбка в миске Отто всё ещё источала одуряющий аромат. Несколько кусочков мяса плавали на самом дне и мой желудок вновь громко заурчал.
— Хочешь? — тихо спросил меня друг, подавая глиняную миску. Он сделал это незаметно для остальных, занятых весёлыми разговорами.
Я кивнула, чувствуя к нему огромную благодарность, и шепнула:
— Спасибо.
Но в этот момент я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Желтоглазый херсир, сидя на другом конце лагеря, не сводил с меня и Отто напряжённого, нечитаемого взгляда. Увидев это, я показательно отсела так, чтобы между нами были другие и Иво не мог больше меня видеть.
***
Так и проходила дальнейшая поездка: мне неизменно доставалась самая унизительная и тяжелая работа. Правда, отхожие ямы копались всё реже — чем дальше мы удалялись от Блекхейвена, тем меньше становилось постоянных лагерей.
Еду иногда сохраняли для меня друзья, но их, как рабов, тоже загружали хозяйственными делами, так, что к похлёбке они доползали последними, а иногда её не хватало даже им.
Мы не жаловались. Сопровождающие караван понимали, что скоро мы, скорее всего, перестанем быть рабами и окажемся на их уровне, а то и выше. Поэтому они и отрывались на нас. А мы терпели, работали на свою свободу, пусть и ругались сквозь зубы на «свободных».
Иво со мной почти не разговаривал, но не упускал случая выдать болезненный подзатыльник. Это, казалось, стало нормой в нашем лагере. Странно, но подобное отношение он проявлял лишь ко мне, словно это было нормально — оскорблять меня, бить меня, лишать меня еды и мехов на ночь.
— Иво считает тебя сопляком. Наверное, хочет, чтобы ты закалился, вырос в таких условиях, — в какой-то момент объяснил мне Эрик. Я равнодушно пожала плечами в ответ.
Меня радовало хотя бы то, что желтоглазый перестал задавать вопросы о возрасте и пытаться говорить со мной.
Первое нападение на нас случилось на третьи сутки. Мне, однако, не довелось принять в нём участия. Разбойники, видимо, были в отчаянии, если решились на подобное, но я могла их понять: без поддержки клана, зимой, мы для них были счастливым, пусть и временным билетом в сытое существование — если бы нападение удалось.
Но оно не удалось.
Мы, плетясь в самом хвосте каравана, лишь слышали грохот битвы впереди.
— Стерегите тыл! — рявкнул Иво, пролетая мимо нас на своём жеребце в сторону схватки.
Глухие удары оружия смешивались с истошными криками, от которых звенел холодный воздух. Лязг металла перекрывал треск ломающихся копий и топоров. Время от времени раздавались приглушённые стоны — короткие, полные отчаяния. Бой был яростным, но недолгим: вскоре звуки стали редкими, как угасающее эхо, а потом и вовсе смолкли.
Иво вернулся покрытый кровью — не своей. Улыбаясь во весь рот, он продемонстрировал, почему-то мне, окровавленный топор, будто красуясь.
— Есть пострадавшие? — спросила я у Эрика, стараясь не обращать внимания на эту демонстрацию. Общаться с желтоглазым мне не хотелось.
— Двое, — ответил Эрик, указывая жестами, куда положить раненых. — Несколько разбойников прятались на деревьях. Нам надо учитывать это на будущее. Дан, полезай в телегу, поможешь с раной — слишком глубокая.
— Почему он? — недовольно спросил Иво, спешиваясь. Выражение его лица было мне непонятным.
— Он лучше всех штопает и промывает раны, — ответил вместо Эрика Касон, держась за своё окровавленное плечо. Однако помощь требовалась не ему: к телеге уже несли другого мужчину — бородача с заплетёнными косичками.
Я быстро забралась в телегу, оценивая состояние раненого.
— Как тебя зовут? — спросила я, чтобы отвлечь его.
— Бо, — пробормотал он и закрыл глаза, стараясь не показать боли.
Его лицо было бледным, а по руке и груди растекались алые пятна. Глубокая колотая рана зияла в области ребер ближе к левому боку. Кровь шла густыми струями, а его дыхание стало хриплым, словно воздух с трудом проходил через лёгкие.
— Помоги снять с него плащ, — попросила я Эрика, крутившегося рядом. Он перевернул Бо, стараясь не задеть рану, и мы освободили бородача от одежды.
Мне уже принесли чистые тряпки и небольшой нож. В караване первую помощь могли оказать почти все, но я действительно делала это аккуратнее других. Я прижала к ране тряпку, чтобы остановить кровь. Бо вздрогнул, но не издал ни звука, терпя боль, как и подобает настоящему сыну Севера.
Когда принесли воду, я осторожно промыла края раны, удаляя грязь и кровь. Эрик, забравшись в телегу, обработал рану крепким алкоголем, а мне велел приготовить нитки и иглу.
Швы получились грубыми, крупными, но, судя по довольному лицу Эрика, это было лучшее, что мы могли сделать в таких условиях. Я стянула края раны, и Бо в первый раз застонал от боли, не сдержавшись, но тут же умолк.
— Надо поднять его, перевязать, — сказала я Эрику. Тот послушно поднял раненого, пока я обматывала его грудь и плечо чистыми повязками.
— Прекрасно шьёшь, принцесса, — унизительно усмехнулся наблюдавший за нами раненый Касон.
— Тебя зашивать не буду, я злопамятный, знаешь ли, — прошипела я в ответ, гаденько улыбнувшись.
— Будешь, — коротко бросил Иво, услышав наш разговор. Он выглядел неожиданно серьёзным и постоянно осматривался. — Больше никаких глупостей, никакого воспитания. С сегодняшнего дня и до самого вулкана рядом не будет союзных кланов.
***
Под «воспитанием» он, как оказалось, имел в виду нечестное распределение работы и еды. После того дня мне действительно всегда доставалась похлёбка, и даже отхожую яму я копала не одна, хотя таких основательных лагерей у нас становилось всё меньше.
Атмосфера в караване изменилась полностью — шутки и разговоры пресекались, Иво требовал от всех полной сосредоточенности. Подзатыльники и даже более серьёзные удары всё ещё случались, стоило лишь нарушить дисциплину, но теперь доставалось всем, за исключением разве что Эрика и самого Иво.
Через несколько дней в повозке для больных оказалось уже пятеро тяжелораненых, хотя у многих других тоже имелись порезы и колотые раны разной тяжести.
— Я чувствую очень большую группу, — сказала я в какой-то момент на шестые сутки, проверяя раненых в повозке. — Эрик!
Из-за того, что я не могла говорить громко, мне часто приходилось повторять слова по несколько раз. Кричать я тоже не стала бы, поэтому, осознав, что Эрик меня не слышит, потянулась к ближайшему человеку из командования. Им оказался Иво.
— Очень большая группа, — прохрипела я. — Справа от нас, за холмом.
Я ощущала множество костров — больших и малых, будто там располагался постоянный лагерь или целое поселение с несколькими очагами и даже мастерскими.
— Эрик! — в отличие от меня, Иво не боялся повышать голос, и от его крика я едва не оглохла. Он крепко вцепился в моё запястье, сжав до боли, словно удерживал меня, будто я могла куда-то сбежать. — Остановите караван!
Один из его хольдов сразу рванул вперёд, посылая лошадь к началу каравана, чтобы передать приказ херсира. В этот момент к нам приблизился Эрик на своём жеребце.
— Дан, сколько их?
— Я не знаю! Всё смутно… — я чувствовала лишь тела у огней — множество неясных, тёмных, хаотично двигающихся силуэтов.
Иво недовольно скривился, явно собираясь высказать мне, насколько я бесполезна, но его перебил Эрик. Он работал со мной чаще и понимал, что мою силу нельзя воспринимать как нечто точное или легко объяснимое.
