Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

Инстинкты, тревога пронизывают меня насквозь: замолчи, отвернись, не дави на него. Но я игнорирую всё и каждого. Худшее со мной уже случилось.

Поэтому вместо того, чтобы повторить свой вопрос о сборниках рассказов, я говорю:

— Ты был на пляже.

Его пульс остаётся таким же ровным, как и всегда.

— Да.

— Ты видел меня там.

— Да.

— Где ты был, когда на меня напали?

Он делает паузу. Прямо за нами, сквозь прозрачное круглое окно, небо окрашено в мягкие голубовато-серые тона. Рассвет. Значит, прошло уже несколько дней. После Селесты прошло несколько дней… Я сдерживаюсь. Пытаюсь запереть эти ужасные чувства внутри, где он их больше не увидит. Если он это и делает, то никак не подаёт виду.

— Я уже дважды сказал тебе: я не убивал твою подругу.

— И ты думаешь, этого достаточно, чтобы я оставила всё как есть?

— Я пытался взять вечеринку под контроль, — говорит он. — Мой титул — Синклер Севери, наследный принц двора Королевы Волков — не просто показуха. Есть обязанности, которым я присягнул. Ты и твоя подруга разрушили атмосферу на пляже, прежде чем сбежали. Люди боролись с нами, угрожая заставить нас измениться. Некоторые оборотни убежали, чтобы защитить себя, но остальные… Мы никогда не отличались терпением. Сдержанность становится почти невозможной, когда ты поддаёшься эмоциям — я уверен, ты с этим уже знакома, — он приподнимает бровь, но я не отвечаю. Не хочу признавать, что он прав. — Мне нужно было убедиться, что те, кто остался, не натворят глупостей.

Я фыркаю, звук получается гораздо более хриплый и испуганный, чем я хотела.

— Ты имеешь в виду глупостей вроде убийства? Например, того, что случилось с моей подругой?

Он подходит к узкой лестнице, но вместо того, чтобы подняться по ней, ставит меня на ступеньку выше себя. Мои ноги дрожат, такие хрупкие, что становится стыдно, но он со вздохом обнимает меня за талию.

— Я сожалею о её убийстве. Я сожалею о твоей судьбе. Но с этим ничего нельзя поделать. Теперь ты принадлежишь к этому двору…

— К чёрту… к чёрту это! И к чёрту вас! — я не могу удержаться от того, чтобы не повысить голос и не повысить кровяное давление. — Её убийство не было случайным. Её убил кто-то из вас.

— Не я, — рычит он. Он ещё сильнее прижимает меня к стене. Я оказываюсь в ловушке. — В последний раз, чёрт побери, говорю, я не убивал твою подругу. Чего бы ты ни надеялась добиться, подумай ещё раз. Если ты сделаешь хоть один шаг по этому замку с выпущенными когтями, ты всё равно что покойница, — он берёт меня за запястье, показывая когти, болезненно выросшие только на трёх моих пальцах. — Веришь или нет. Но, по крайней мере, имей достаточно дальновидности, чтобы не лезть прямиком в петлю.

Я отдёргиваю руку, пряча её за спину. Желая, чтобы эти когти исчезли. Один исчезает — и с таким же успехом это мог быть нож, вонзающийся в кость моего пальца. Я сдерживаю крик.

— Я… Я думала, дворы защищают своих.

— Этот двор и шесть других защищают преданных и сильных. Прямо сейчас ты не являешься ни тем, ни другим.

Я сердито смотрю на него, раздувая ноздри, жалея, что у меня нет сил обойти его. Пройти мимо него.

— Тогда, может быть, я уйду.

Он преграждает мне путь с контролируемой лёгкостью. Его рука всё ещё обнимает меня за талию, слегка касаясь моей кожи, будто он готовится к моему неминуемому падению.

— Ты едва в сознании.

— Я… я пока не упала, — я тычу его в грудь одним из своих обычных ногтей. — Если этот двор такой жестокий, каким ты его представляешь, тогда отпусти меня.

Он упирается кулаком в стену, преграждая мне путь длинной мускулистой рукой.

— Ты не можешь.

— Из-за соглашения?

— Соглашение было магическим и обязывающим, но нет. Это был способ успокоить мою мать, пока обряд не закончится. Она хотела быть уверенной в твоей верности. Несмотря ни на что, каждый оборотень, завершивший свой Первый Обряд, принадлежит к Двору Волков. И ты… ты будешь принадлежать моей матери. С твоими фиолетовыми глазами, с твоими неизвестными способностями, она не позволит тебе уйти. Никогда.

Мои веки трепетно закрываются, будто так я могу остановить осуждение. Фиолетовые глаза. Неиспытанный потенциал. Неизвестные способности.

— Кто я? — хрипло шепчу я.

— Ты — оборотень, — Син выдыхает, и до меня доносится лёгкий аромат засахаренной мяты. Я ненавижу себя за то, что могу его различить. Я почти ощущаю его — его — только по запаху. — Ты — оборотень, который теперь принадлежит моей матери.

Моя грудь под покрывалом становится розовой, и я открываю глаза.

— Я не могу остаться…

— Покинуть двор — значит стать волком-одиночкой, Ванесса, — моё имя слетает с его губ мягко, как мольба. — Волки-одиночки умирают. Сначала мы черпаем силу в нашем дворе, а затем в наших стаях. Чем дольше мы остаёмся в наших стаях, учимся сражаться и существовать бок о бок друг с другом, тем сильнее становимся. Но если мы уходим… — он делает паузу. Вздрагивает, будто ему больно.

— Частички нашей души остаются позади, — заканчивает он наконец, — и остаются со стаей и двором. Чем дольше мы обходимся без того и другого, тем больше отдаляемся от самих себя. Большинство одиноких волков становятся кровожадными и бешеными. Они ищут что-нибудь, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Но когда они не могут… — он бросает на меня взгляд. В его взгляде ещё больше усиливается боль. — Они пожирают сами себя. На Одинокого волка никогда не нужно охотиться. Они всегда заканчивают работу сами.

Ох.

Я судорожно сглатываю и прислоняюсь к стене. Затем он прикасается ко мне, чтобы убедиться, что я не упаду в обморок. Но… Я не чувствую слабости. Цвет сходит с моего лица. Волосы на затылке встают дыбом. Я в ужасе.

— Ты никуда не денешься, Ванесса, — печально говорит он.

Я не могу смотреть на него. Не могу смотреть никуда, кроме как в землю.

— Я хочу отдохнуть. Пожалуйста.

Он кивает, подхватывает меня на руки и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимается по лестнице, пока мы не оказываемся перед обычной деревянной дверью с бронзовой ручкой. Он плавно открывает дверь и опускает меня на бордовый ковёр. По крайней мере, эта комната не такая стерильная, как моя предыдущая.

Большая кровать, вырезанная из дерева и оставленная настолько неотшлифованной, что она в буквальном смысле напоминает ветки, растет прямо из центра комнаты. Стены и открытые шкафы, выдвижные ящики и туалетные столики покрыты глициниями и плющом. Всё необходимое есть. Платья, сорочки, нижнее белье, косметика. Будто они знали, что я не умру. Будто они ждали этого.

— Здесь не так уж и ужасно, — говорит он, стоя в дверях. — У нас есть книги, как и у вас. Мы можем слушать музыку. Обычно в замке не работает электроника, но мы оставляем достаточно места, чтобы у нас всегда были развлечения. Мы просто придерживаемся наших лучших традиций, — он делает паузу, улыбается. — Нарния всегда была одной из моих любимых стран, — говорит он и уходит.

Только когда его шаги затихают, и дверь закрывается, я падаю. Ковёр с таким же успехом может быть лужей крови Селесты, но я не могу сдвинуться с места. Я молча смотрю на витраж, изображающий двух змей, душащих розу. За ним поднимается свет, разливаясь по комнате. По моей безукоризненно бледной коже.

Никуда не денешься.

Добро пожаловать ко Двору Королевы Волков.

Что, чёрт возьми, я наделала? Кем я стала? В зеркале во всю стену отражается нечеловечески красивая девушка с фиалковыми глазами и пепельными волосами с такими насыщенными фиолетовыми прядями, что они могли бы сойти за бархатные ленты, лежащие на полу. Она щурится, будто вот-вот заплачет, но слёзы не текут. Она неправильная. Сломленная. И я ненавижу её за это — за всё это. Но я не могу отвести взгляд. Я не могу уйти.

Гобелен скрывает остальную часть меня, и я благодарна ему за это. Я не хочу видеть, какие синяки остались, а какие исчезли после превращения. Я лежу так часами, не двигаясь. Не моргая. Прокручиваю в голове каждый разговор до тех пор, пока самое важное не начинает обретать смысл.