И я ненавижу это.
Я ненавижу, что подобные мысли заставляют меня чувствовать себя еще более одинокой, чем я была. Я ненавижу, что Бобби так старается, так добр, что я почти чувствую себя обязанной ответить взаимностью. Меня бесит, что я не могу сказать, хочу ли я его прикосновений или просто мужских. Я ненавижу то, что, когда я думаю о мужском прикосновении, я думаю не о Бобби, а о нем.
Человек, которого я даже не знаю.
Мужчина, который технически вообще не является мужчиной.
Глава 13
Мои руки на моих коленях, и пальцы Бобби ненадолго переплетаются с моими, нежно сжимая. Его пальцы гладкие, не грубые, как у определенного другого человека. И его прикосновение может быть мягким, но оно не осторожное или нежное. Его кожа теплая, хотя это не тот вид тепла, который заставляет мое тело покалывать от одного контакта. Когда я поднимаю на него взгляд, он смотрит и улыбается. Это невинно, дружелюбно, но в его глазах есть что-то более глубокое, с чем, я знаю, мне не сравниться. Я улыбаюсь в ответ, но вырываю руку из его хватки, используя свои длинные волосы в качестве предлога, когда убираю их с лица, скручиваю и перекидываю через правое плечо.
Я прочищаю горло, понимая, что мы въезжаем на парковку для гостей отеля Эшвик Инн.
— Спасибо за ужин.
Он кивает, ставит пикап на стоянку и глушит двигатель, прежде чем полностью переключить свое внимание на меня.
— Я хорошо провел время, Лу.
Мне требуется минута, чтобы ответить, но я искренен, когда отвечаю.
— Я тоже, Бобби.
Тишина затягивается, он смотрит на меня, а мне не терпится снова поерзать на своем месте. Я делаю глубокий вдох. Я не хочу причинять ему боль, особенно сейчас, когда он вот так протрезвел и берет себя в руки. Может быть, часть меня тоже не хочет полностью потерять его. Но я веду себя эгоистично, и в конце концов ему будет еще больнее, если я не исправлю ситуацию. Как только я открываю рот, чтобы заговорить, он открывает свою дверь, выходит в темноту и обходит машину.
Я отстегиваюсь и выпрыгиваю прежде, чем он добирается до меня, не нуждаясь в очередном акте рыцарства, чтобы чувствовать себя обязанной. Я знаю, что не должна чувствовать себя виноватой или как будто я в долгу перед ним за что-либо из этого вечера — он был прав, когда сказал, что у него есть годы, чтобы наверстать упущенное. Однако это не делает это менее странным для меня.
Это та сторона Бобби, которую я не видела уже очень, очень давно.
Он открывает передо мной входную дверь гостиницы, и никто из нас не произносит ни слова, пока он ведет меня вверх по трем пролетам лестницы. Я останавливаюсь, когда подхожу к своей двери, не желая пока открывать ее на случай, если он подумает, что я приглашаю его войти. Я могу сказать, что он хочет что-то сказать по тому, как он смотрит на меня сверху вниз, но когда он все еще молчит, я начинаю первой.
— Послушай, Бобби…
— Не говори этого, Лу.
— Но…
Он качает головой, беря мою руку в свою.
— Мы хорошо провели время, правда?
Я сглатываю, слегка кивнув.
— Тогда давай оставим все как есть. Это не обязательно должно быть сложно.
Он говорит это, но в то же время наклоняется ко мне. Это такое медленное, естественное движение, что я не знаю, осознает ли он вообще, что делает это. Я отвожу глаза, бросаю взгляд на свою дверь и прочищаю горло.
— Бобби…
Он держит мою правую руку в своей и подносит свободную руку к моему лицу, убирая несколько прядей моих волос.
— Я так сильно скучал по тебе, Лу.
В его голосе слышна боль, отчего он надламывается. Я снова киваю и тихо говорю:
— Я знаю.
После долгого молчания он опускает обе руки и делает шаг в сторону.
— Могу я как-нибудь зайти? Увидимся снова?
Если я думала, что видеть его неопрятным, отстраненным и провонявшим пивом было тяжело, то это ничего не значит. Смесь надежды, боли и тоски написана повсюду на его лице. Может, он больше и не мой парень, но я все еще забочусь о нем. Его благополучие, его трезвость.
Наконец, я отвечаю:
— Конечно, ты можешь зайти.
Он делает долгий, глубокий вдох и делает еще один шаг назад. Начинает расплываться в легкой улыбке.
— Тогда увидимся позже.
Я улыбаюсь в ответ и киваю.
— Ну что ж, хорошо.
На этот раз я получаю полномасштабную, фирменную ухмылку Бобби, дурашливую и все такое, как раз перед тем, как он поворачивается и направляется обратно к лестнице.
Оставшись одна в тихом холле, я трачу минуту, чтобы взять себя в руки. Замешательство, тоска, горе, одиночество — со всеми противоречивыми эмоциями, бурлящими во мне прямо сейчас, я чувствую, что один маленький шаг отделяет меня от того, чтобы облажаться. Половина меня хочет запереться в своей комнате с бутылкой водки, чтобы забыться, в то время как другая половина хочет затащить Бобби туда со мной, чтобы я не провела еще одну воскресную ночь в одиночестве.
Обе половины звучат как неудачники, поэтому вместо этого я открываю дверь и запираюсь внутри, прежде чем окажусь в винном магазине или вернусь в машину Бобби.
Я снимаю неудобное, едва сидящее платье и переодеваюсь в пижаму. Умыв лицо и почистив зубы, я оцепенело подхожу к огромной кровати и проскальзываю под одеяло.
Тик-так дедушкиных часов, дерганье наружного ветра, сотрясающего окно, пустота, заполняющая комнату.
Я даже не знаю, почему плачу, когда начинают капать слезы, стекая по моим щекам на белую подушку под моей головой. Точно так же, как в прошлое воскресенье и за два до этого, я не могу выключить это. Возможно, позволить себе поплакать всего один день в неделю недостаточно. Они льются и льются, как бесконечный дождь, и ничего, кроме солености на моих губах и тихой дрожи моего тела, не напоминает мне, что я вообще что-то чувствую.
Когда это успокаивающее тепло появляется из ниоткуда, я останавливаюсь. Оглядываюсь вокруг. На этот раз я не вижу его, но знаю, что он здесь.
Это самое странное, но он успокаивает меня так, как, думаю, я никогда не испытывала. Он не должен оказывать на меня такого воздействия, я это знаю. Это противоречит всем моим инстинктам — тем, которые говорят мне, что я должна его бояться. Особенно после того, что произошло ранее сегодня. Что бы это ни было.
Неважно, что кричит логика, я не могу отрицать связь, которую я чувствую с ни. Это глубоко в моей груди, успокаивающая ласка над дырой, которая обычно ноет там. Его присутствие не навязчиво, не требовательно. Нет никакого давления, никаких ожиданий, никаких подсказок. Мое дыхание успокаивается, мое тело замирает. Вдох и выдох, по одному вдоху за раз, пока мои затекшие плечи не упираются в матрас.
Я закрываю глаза и уплываю прочь.
Жгучая боль это то, что поражает меня в первую очередь. Мой взгляд устремляется вниз, к ужасной ране над моей грудью. Толстый кусок стекла торчит из моей кожи, но я отвожу взгляд, прежде чем он слишком захватит меня.
Черт, как больно.
У меня на руках маленькое тельце, мои босые ноги тащатся по скользкой грязи с каждым шагом, который я делаю через ферму. Тело прижимается ко мне, пока знакомое лицо не наклоняется, чтобы встретиться с моими глазами. Я тяжело сглатываю, пытаясь игнорировать порванную одежду маленького Томми, свежие следы ожогов на его животе.
— Ты должен опустить меня, — хрипит он, съеживаясь, когда его футболка натирает одну из ран. — Опусти меня. Наверное, сейчас я могу ходить лучше, чем ты.
— Тише, Томми. Я в порядке. — Я тяжело дышу, но облегчение наполняет мой разум, когда я мельком вижу сад. — Видишь, мы уже почти на месте.
