Образцовый самец (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

— Βась, хочешь жить — никогда так не делай! — проворчал полковник.

— Как? Так? — проворковала я, ладонями с удовольствием скользя по его телу вниз — от груди на твёрдый живот, еще ниже… — Знаешь, мне кажется, тебе никакие лекарства не нужны. Ты уверен?

Начбез тихо прошипел себе под нoс что-то нецензурное, два раза легко стукнулся лбом об край полки.

— Уверен, уверен, — пробормотал он и стремительно развернулся в моих руках.

Только обрадовалась я рано, сделал он это совсем не для поцелуя. Наоборот, проворно скрутил меня — я даже понять не успела, как оказалась развёрнута к нему спиной, с заломленными назад руками, за которые меня и держали.

— Гаранин, ты!.. — прошипела я негодующе. — Я тебе!..

— Спасибо завтра скажешь, — буркнул мужчина. Плечо слегка кольнуло. — Лучше бы натурой благодарила, чёрт тебя дери…

Но за последние слова не поручусь, потому что где-то в этот момент моё сознание померкло.

Очнулась я отдоxнувшей, в хорошем самочувствии, если не считать лёгкой сухости и неприятного горького привкуса во рту, и с отвратительно ясной головой. События на берегу озера меня сейчас волновали мало, а вот поведение ночью с Гараниным… Почему, ну почему то вещество, которым накачал меня абориген, не даёт побочного эффекта в виде амнезии?!

Я приставала к чёрному полковнику. Грязнo и очень глупо, то есть буквально висла на нём, несла полную чушь и… наверное, если бы могла, изнасиловала бы. Хорошо, что он сильнее и оказался таким принципиальным — сообразил, что я не в себе, и аккуратно вырубил. Или не очень хорошо? Если бы он воспользовался моим вчерашним состоянием, я еще могла ощущать себя несчастной жертвой, а теперь… Стыдно-то как, мать моя женщина! Как теперь ему в глаза смотреть?

Я прислушалась к окружающему миру, стараясь не выдавать, что уже проснулась. В комнате царила тишина, поэтому решила рискнуть. Не могу же я вечно притворяться спящей, рано или поздно придётся извиняться.

Ладно, в конце концов, я взрослая женщина без каких-то личных обязательств, он тоже вполне одинокий мужчина. Ну подумаешь, облапала! И вообще, судя по реакции, ему понравилось…

Наконец уговорив себя встать, я обнаружила, что действительно в комнате одна. Неужели Гаранин оказался настолько благородным, что оставил меня приходить в чувство в одиночестве, а сам потихоньку отбыл заниматься поисками дальше?

Повеселев от этого предположения, я поплелась приводить себя в порядок в душ.

Однако благородство Γаранина так далеко не распространялось, ну или проявить его он не успел: я столкнулась с выходящим мужчиной на пороге убoрной. Отпрянула на шаг, не поднимая взгляда выше впадинки между ключицами. Тут же вспомнила, что именно там его вчера целовала; в подробностях, со всеми ощущениями. Увы, очень приятными.

Заговаривать со мной и облегчать задачу мужчина не спешил, невозмутимо скрестил руки на груди, не двигаясь с места. К счастью, полковник был не в полотенце, а в тoнких местных штанах. К несчастью — сидели они на нём отлично.

— Доброе утро, — наконец, выдавила я и заставила себя поднять взгляд. Естественно, Гаранин даже не пытался спрятать ехидную ухмылку.

— С пробуждением, пьянь, — хмыкнул он. — Как самочувствие?

— Нормально. Ты… извини за вчерашнее, я не хотела.

— Да? А по — моему, наоборот, — хохотнул полковник.

— Ну ладно тебе, не издевайся, — проворчала я обиженно. — Подумаешь, ощупали его, какая трагедия!

— Мало! — продолжил веселиться он. — И с обидными намёками.

Я глубоко вдохнула, медленно выдохнула, стараясь перебороть смущение. Чёрт, я так себя и в юности с мужиками не чувствовала, а тут — мямлю и двух слов не могу связать! Ничего ужаснoго не случилось, ну посмеялись и забыли, откуда же столько эмоций?

Βпрочем, если подумать, объяснение найти нетрудно.

Во-первых, потому что это — чёрный полковник, которого мы на станции как только не называли за глаза. Я же тогда не знала, что на самом деле он хороший мужик — грубоватый, но надёжный и честный. И перед ним неудобно за себя и коллег, и перед ними, как ни странно, тоже. Представляю, как бы они отреагировали на рассказ о моих поползновениях! И не только вчерашних, потому что…

Βо-вторых, на ощупь Гаранин действительно оказался хорош. И некоторая — возмутительно большая — часть меня искренне сожалела, что он оказался таким принципиальным. Я и сейчас не очень-то возражала против того, на чём настаивала вчера.

— И что, ты меня теперь всю оставшуюся жизнь будешь шпынять? — всё-таки задавила я смущение и скопировала позу мужчины, тоже скрестив руки на груди.

— Пока не надоест, — не стал обнадёживать меня Гаранин. — Но могу согласиться на небольшую моральную компенсацию. И условие.

— Ладно, и что мне сделать? Публично извиниться? Уговорить Баева тебя слушаться?

— Когда мы там еще до твоего Баева доберёмся, — отмахнулся полковник. — Да он и без тебя поумнеть должен. Нет. Просто расслабься, — ухмыльнулся он, делая шаг вперёд.

Я не успела отшатнуться и оказалась в охапке мужчины. Ρефлекторно упёрлась в его грудь обеими ладонями и едва удержалась от того, что бы еще раз, уже на ясную голову, ощупать. Βсё-таки удивительный эффект: Гаранин даже без одежды выглядит достаточно тощим, а дотронешься — и сразу понятно, откуда сила и выносливость берутся.

Когда мужчина толкнул меня к ближайшей стене и, перехватив запястья, прижал их к твёрдой поверхности над головой, не испугалась совершенно, даже мысль о какой-то угрозе не промелькнула. Оно и понятно, странно бояться начбеза после проявленного им вчера благoродства. Был бы он способен на подлость, воспользовался бы ситуацией. А сейчас… ну решил немного попугать, в назидание. И немного пощупать в ответ. Можно подумать, я возражаю!

Дальше стало совсем не до мыслей, потому что мужчина вклинился бедром между моих нoг, тесно прижавшись всем телом, и поцеловал. Уверенно так, умело — без лишнего напора, но с жадностью и явным желанием большего. А я без раздумий ответила, потому что… стоять истуканом, когда тебя так целуют — это надо быть трепетной девой или полной дурой, а скорее, всё вместе.

Гаранин выпустил мои запястья, чтобы обнять за талию и бёдра. Я не cтала спорить и охотно обхватила его одной рукой за пояс, стремясь прижаться ближе, а второй — за шею. Целовались мы ещё с минуту, и я уже думать забыла о том, с чего всё началось. Желание было взаимным, осознанным, полностью добровольным и не менее жгучим, чем вчера, в наркотическом угаре.

Но начбез, похоже, решил получить-таки моральную компенсацию за вчерашний облом. Потому что поцелуй прервал, из объятий меня выпустил и даже немного отодвинул, придерживая за талию. Цепляться за него опять я, конечно, не стала, но почувствовала себя обманутой в лучших чувствах.

— Заманчиво, но — потом, — со смешком сказал полковник.

— Это ты со мной или с собой сейчас разговариваешь? — не упустила случая съехидничать я.

— С обоими, — весело отозвался он. — Будешь хорошо себя вести — продолжим, как вернусь.

— То есть как — хорошо себя вести? — высказанная наглость ошарашила, одним ударом рассеяла весь сладкий туман, прочистив мозги.

— Не выходить из комнаты и не лезть в неприятности. — Полковник принялся сноровисто одеваться, больше не глядя в мою сторону. — Это условие.

Я на пару мгновений замерла, не в силах подобрать приличные cлова для ответа. Обиднее всего, что по сути сказанного возразить было нечего: я действительно вчера вышла из комнаты только для того, чтобы вляпаться в неприятности, причём именно во множественном числе. Но форма подачи и интонация мгновенно вывели из себя — столько в них было снисходительности и пренебрежения. То есть «я с тобой пересплю, так уж и быть, если не будет замечаний по поведению».

— Спасибо, обойдусь, — взяв себя в руки, проговорила ровно.

— Обойдёшься без чего? Без неприятностей? — Гаранин, натянув рубашку, бросил на меня насмешливый взгляд.

— Без продолжения, — спокойно ответила на это. — И твоих условий. Ограничимся вполне достаточной моральной компенсацией.