Гимназистка. Под тенью белой лисы (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

— Скоростной почтой отправлено, — прокомментировал Мефодий Всеславович, видя, что я не тороплюсь открывать. — Значит, важное что-то.

— А скоростной это как? — уточнила я, почему-то представив отчаянно машущего крыльями почтового голубя.

«Дорого, зато быстро и надёжно. Пользуйтесь услугами Транспортной компании Голубевых-Почтовых». Кажется, даже что-то такое я видела среди объявлений.

— Магической, — пояснил домовой. — Она дорогущая — жуть. Это же портал по факту, только маленький совсем.

— Портал от отправителя к адресату? — удивлённо уточнила я. — Но письмо же принесли?

— Да вы что, Елизавета Дмитриевна? От отправителя к получателю только маги могут, или же это стоить будет… — он поднял глаза к потолку, словно высчитывая что-то. С вычислениями у него явно не сложилось, потому что он почти сразу недовольно выдал: — Очень дорого будет стоить. А смысл переплачивать, если можно артефактом в нужное почтовое отделение перебросить, а оттуда курьер отнесёт?

— Действительно, никакого смысла, — согласилась я и доломала сургуч.

Наверное, существовали какие-то другие, правильные способы вскрытия, потому что Мефодий Всеславович укоризненно цокнул языком, явно намекая на то, что поступаю я сейчас совершенно по-варварски, но сказать ничего не сказал, придвинулся и шею вытянул, чтобы поскорее узнать, что же там в письме.

Письмо всё же было от Оленьки, хотя у меня теплилась надежда, что внутри будет хотя бы маленькая, но записка от Николая, который напрямую ничего писать не мог, поскольку это было неприлично, как мне в своё время объяснила Оленька. С моей точки зрения, после того как я походила в рубашке её брата, эта предосторожность уже была совершенно лишней. И вообще, как пробираться к девушке в спальню ночью — так главное, чтобы никто не узнал, а письмо написать, видите ли, неприлично.

Впрочем, содержимое письма по большей части касалось как раз наших отношений и проистекающих из них проблем. Оленька сообщала, что Фаина Алексеевна ответа не дала, отложила до возвращения Николая и разговора со мной. И это было весьма тревожно: значит, был у княгини в рукаве какой-то туз, позволяющий рассчитывать, что всё пойдёт так, как нужно ей. Возможно, собиралась выманить меня из университета для серьёзного разговора? Николай, по-видимому, подозревал что-то подобное, потому что Оленька аж два раза написала пожелание не выходить из университета ни под какими предлогами, и оба раза ещё и жирно подчеркнула. «Коля вернётся — непременно со всем разберётся», — оптимистично закончила она передачу ценной информации, после чего перешла к выражению радости от того, что моя авантюра удалась, и рассказу о гимназии. Случившееся не могло не уронить тень на репутацию учебного заведения, поэтому сейчас проверяют на каждом уроке, все ли ученицы на месте, а развлекательные мероприятия вообще отменили. «Рысьина лютует» — написала Оленька, не сообщая, впрочем, в чём именно заключается лютование. Можно предположить, что она, как попечитель школы, наведалась туда и взгрела директрису за то, что у той прямо с занятий пропадают ученицы. Охраннику наверняка тоже досталось по первое число. Пожалуй, мне было их жаль, но виноватой я себя не считала: меня поставили в такие условия, что выбора, как такового, у меня не было, да и Булочка в своё время повела себя некрасиво по отношению ко мне, в точности выполняя поручение Рысьиной. Ну да и бог с ними. Точнее, Боги.

Далее Оленька расписала, кто как в классе отнёсся к моему побегу. Кто-то даже восхищался, но большинство осуждали. Возможно, как раз потому, что из-за меня у них отменили все балы, на которые Строгова с таким старанием заманивала кавалеров, жертвуя собой из последних сил. Разве что Тамара Яцкевич вздохнула с облегчением…

В самом конце письма Оленька засыпала вопросами о жизни в Царсколевске, словно я могла ответить хотя бы на один. Разве что про стоимость жилья, и то при университете. В конце концов, ей логичнее было бы спрашивать брата, о чём я ей непременно напишу. А написать и поблагодарить надо — если бы не её забота, у меня была бы серьёзная проблема с одеждой при появлении в Царсколевске. Такая предусмотрительность со стороны подруги не могла не восхищать.

— Из университета можно отправить письмо, не знаете, Мефодий Всеславович?

— Личное? — уточнил он. — Вряд ли. Здесь есть канцелярия, но она занимается письмами университета. А отделения обычной почты нет.

— А если попросить кого-нибудь? — задумалась я.

Но кого? Полину, которая сразу же оттащит письмо Рысьиным? И хорошо ещё, если это письмо отправится дальше, а не осядет серым пеплом где-нибудь в княжеском камине. Полину Аркадьевну? Вдруг она больше не появится, а если появится, то её тесное знакомство с Волковым наводит на некоторые подозрения относительно судьбы письма, вручи я ей его с просьбой отнести на почту. Соколова? Этот, может, и отошлёт, да только не факт, что не добавит в письмо своих прокламаций. Нет уж, лучше подождать Николая и отправить с ним. Он же пишет родным, вот и вложит весточку от меня для сестры. Думаю, задержку она мне простит: я же здесь практически на осадном положении.

Мои размышления прервала Полина сообщением о готовности обеда. На письмо в моей руке она посмотрела столь страдальческим взглядом, словно я её обездолила, вытащила из рук уже почти полученные деньги. Наверняка Фаина Алексеевна обещала премию за каждый клочок подозрительной бумаги из моей квартиры, а тут письмо, за которое можно выручить целое состояние. Но уж страдания прислуги меня точно оставили равнодушной.

— Елизавета Дмитриевна, — преданно глядя мне в глаза, сказала она. — Мне нужно сходить на рынок, за продуктами.

— Сходите, — разрешила я. — Но разве на рынок ходят не утром? Чтобы купить свежее?

— Так оно и сейчас свежее. Мороз же. Чему портиться? А стоит дешевле.

— То, что осталось. Фаина Алексеевна ограничивает в деньгах на расходы? — я делала вид, что не понимаю, куда она так срочно собралась.

— Фаина Алексеевна не любит расточительность. Она щедрая, но против лишних трат. А зачем переплачивать, если вечером можно то же самое купить в два раза дешевле? — затараторила Полина. — Так я могу сходить?

— Разумеется, я ведь уже разрешила. Кстати, когда у вас выходной?

— Боги, Елизавета Дмитриевна, да зачем мне выходной? — всплеснула она руками. — Как же вы одна-то? Разве можно?

Её нарочитое стремление угодить вызывало лишь глухое раздражение и желание завести артефакт для проверки еды на посторонние примеси. Или хотя бы выучить плетение. Кажется, я такое видела в учебнике для военных, в разделе бытовых. А ещё там был интересный раздел по допросу. Раньше мне казалось, что он никогда не пригодится, но сейчас я начинаю в этом сомневаться.

— Тогда я прямо сейчас и пойду? — воодушевилась Полина. — Чтобы быстренько туда-обратно и ужин вам вовремя приготовить.

— Да идите уже, — уже раздражённо ответила я.

Служанка, словно только и ждала, когда я начну на неё злиться, выскочила сразу, а буквально через минуту хлопнула входная дверь.

— Докладать побежала, — заметил проявившийся Мефодий Всеславович.

— Да что она нового скажет? Такого, чего бы Рысьина не знала или о чём бы она не догадывалась. Понятно же, что Николай сообщит о том, что ему пока не отказали.

— Но и предложение не приняли.

— Не приняли, — согласилась я. — Эх, нужно было сразу в газету объявление о помолвке подавать, тогда бы бабушка не отвертелась. Важно сообщила бы всем интересующимся, что именно это и планировала.

— Так не взяли бы объявление без её подтверждения, — удивлённо ответил Мефодий Всеславович. — Все клановые объявления с подтверждением от глав кланов идут.

— Со всех сторон обложили! — в сердцах сказала я. — С таким трудом сюда добралась, так теперь ещё и удержаться надо. Смотреть, чтобы не подлили чего.

— Я присмотрю, — предложил Мефодий Всеславович. — Токмо не станут Рысьины сейчас подливать. Вам же через охрану проходить, а там заметят, ежели что не так, и не пропустят.