Альфа и Омега. Книга 2 (СИ) - Сейд Анна

У меня никак не получалось собрать себя в кучу и вернуться на твердую землю. Мое сознание напоминало мне самой воздушный шарик, привязанный за ниточку к телу, но так и рвущийся куда-то в небо. Я даже не сразу осознала, что черный продолговатый предмет, который я задевала локтем, это трубка домашнего телефона. Кто, казалось бы, вообще в наши дни пользовался домашним телефоном? Хотя, когда я уезжала из родного города, у мамы с братом все еще такой стоял. И вдруг, поддавшись порыву, я взяла черную трубку, набрала притаившийся в недрах памяти короткий номер и прижала ее к уху, вслушиваясь в серию далеких гудков.

— Алло? — раздался на том конце провода недовольный заспанный голос.

— Алло. Казе, это ты?

Ответом мне было опешившее молчание, длившееся несколько секунд, и затем в равной мере удивленное и раздраженное:

— Хана? Зачем ты звонишь в такую рань?

— Прости, совсем забыла о разнице во времени, — пробормотала я, с досадой на саму себя закусив губу. — Я просто… много думала о тебе в последние дни и… Как ты, брат?

Я услышала шорох, как будто он устраивался поудобнее. Казе всегда предпочитал разговаривать по телефону сидя, нахохлившись, словно в огромном уютном гнезде. Я почему-то очень легко могла вообразить его себе сейчас, пойманного светом старенького торшера, что стоял возле его кровати, закутанного в одеяло по самый подбородок. Брат замерзал даже в жару, в то время как мне постоянно было жарко. В детстве мы жутко ссорились из-за того, закрыть ли форточку в нашей комнате на ночь или оставить открытой.

— Я был в порядке, пока кое-кто не решил вторгнуться в мое личное пространство, — отозвался он наконец. — Что за дела, Хана? Что-то случилось что ли?

— Много чего случилось на самом деле, — помолчав, ответила я. — И это так странно. Моя жизнь пошла кувырком и… столько всего произошло, а у меня даже не возникло мысли позвонить вам. Я могла бы вовсе… исчезнуть, а вы бы даже не узнали, потому что некому было бы вам сообщить об этом. Как так вышло вообще?

— Ты решила позвонить мне с утра пораньше, чтобы вынести мозг этим бредом? — перебил меня Казе. — Это что, какая-то шутка что ли?

— Почему ты просто не можешь меня выслушать? — тихо спросила я. — Столько лет прошло. Почему каждый наш разговор обязан превращаться в обмен взаимными нападками? Казе, я правда много думала о тебе. О прошлом. О том, как все было до того, как мы… перестали общаться.

— Я не любитель ворошить прошлое, — сухо произнес голос брата на том конце провода. — У меня и без твоих… внезапных душеизлияний проблем хватает.

— Как мама? — не стала дальше развивать эту тему я. — Ты все еще живешь с ней, получается?

— Мама в норме. Недавно переболела одной неприятной штукой, но уже все в порядке. Ты бы знала, если бы тебе не было плевать, разве не так? Не притворяйся, что тебе есть до нас дело, Хана. С тех пор, как ты уехала, мы для тебя перестали существовать. Я один тут со всем справляюсь. Помогаю маме, содержу дом, решаю… проблемы. Ты не можешь вот так сваливаться, как снег на голову, и ждать, что я буду рад тебя слышать. Я не знаю, что тебе вдруг в голову ударило, но только со мной эти штуки не пройдут.

Я слушала его и пыталась вспомнить лицо того мальчишки, что, пылая восторгом и вдохновением, рассказывал мне о том, как станет знаменитым археологом и как его имя прогремит на весь мир, когда он найдет один из легендарных затерянных городов. Существовал ли он вообще или все это время жил только у меня в голове? Неужели одно лишь событие в его жизни — осознание себя человеком, а не бестией — способно было так его изменить, лишив всякой радости и превратив в озлобленного и вечно уставшего старика в его неполные тридцать лет? И хотя я изо всех сил старалась себя в этом разубедить, но не было ли в том и моей вины?

— Передавай ей привет, — негромко проговорила я. — Скажи, что она не виновата в том, что с нами произошло. И что мне жаль, что отец не любил ее так, как она его.

— Да ради Зверя, что за бред с утра пораньше! Я иду спать, — раздраженно выдохнул Казе и повесил трубку, оставив меня в наполненной шелестом листвы и птичьими трелями садовой тишине. Я отложила трубку, глубоко вздохнула и, обняв колени, уткнулась в них лбом. Возможно, существовал еще способ все исправить, но я просто не видела в этом смысла. Брат, кажется, так и не смог меня простить за то, что я «отняла его судьбу». Видимо, ему просто нужен был кто-то, кого можно было во всем винить и на ком отыгрываться за то, что его жизнь не сложилась. И если таков был его выбор, стоило ли мне прикладывать хотя бы малейшие усилия для того, чтобы это изменить?

Я сама не знала, зачем позвонила ему. Мне почему-то вдруг показалось, что после вчерашней странной ночи, наполненной внезапными откровениями и важными решениями, что-то должно измениться. Что в том, что я так много вспоминала о брате в последнее время, был какой-то смысл, какое-то… скрытое послание от Вселенной, говорящее о том, что нам еще не поздно перебросить друг другу мост с разных сторон пропасти. Но, видимо, я ошиблась. Иногда совпадения бывают случайны и бессмысленны, и это тоже стоит иметь в виду.

Привлеченная звуком открывшейся калитки, я подняла голову и увидела двух альф, нагруженных пакетами из строительного магазина. Они о чем-то увлеченно спорили, пока шли по ведущей к дому дорожке, и несмотря на большую разницу в возрасте, сейчас казались ровесниками. Оба стройные, с широко расправленными плечами, полными энтузиазма и горячки дискуссии лицами, улыбающиеся и буквально искрящие жизнью. Глядя на Дугласа, я почти готова была понять, почему для Йона мой возраст не был такой уж большой проблемой. И хотя я все еще не была готова принять это на бессознательном уровне, умом я уже начала понимать, что молодость, как и старость, жила не в лице, теле или упругой коже, а в чем-то совсем другом, что трудно было уловить и описать словами. В жестах, интонациях, манере себя держать и общаться с другими. В мировоззрении и легкости характера, в ясном блеске глаз, живости и гибкости ума и в способности не воспринимать самого себя уж слишком всерьез. Я теперь понимала, почему, пережив настоящий кошмар в своем детстве, Йон вырос таким, каким я его узнала и полюбила. Он унаследовал волю и взгляд на мир у своего отца, и это помогло ему если не полностью залечить, то хотя бы обезболить и обеззаразить раны, оставленные матерью.

Я встретила их на крыльце, переполненная странной мешаниной чувств, а потом вместо приветствия крепко обняла своего альфу.

— И тебе привет, — немного удивленно, но довольно улыбнулся он, поставив пакеты и тоже обхватив меня руками. — Давно проснулась?

— Нет, не очень. Проголодались? Могу сделать вам пару бутербродов.

— Я бы с удовольствием… — начал было Йон, но отец решительно его перебил:

— Ну уж нет. Сегодня ваш последний день в моем доме, и я сам хочу как следует позаботиться о своих гостях. Вы оба пригодитесь мне на кухне, но чуть позже. Я что-нибудь соображу для нас с Йоном, а вы пока можете провести время на свежем воздухе. — Он выразительно покосился на банки с краской, и его сын добродушно усмехнулся:

— Хочешь свесить на нас самую неприятную работенку?

— Напротив, я, как могу, забочусь о вашей физической форме, — ничуть не смутился тот. — В этом вашем Восточном городе одни каменные коробки, ни зелени, ни неба. А воздух, чувствуете, какой здесь воздух? Дышите про запас, молодежь, такого больше нигде нет!

— …Так что он там говорил про воздух? — уточнила я полчаса спустя, когда мы, переодевшись в рабочую форму, открыли банки с краской, и оба одновременно отпрянули назад.

— Уже который день с ней работаю и никак не привыкну, — поморщился Йон, поплотнее устраивая блокирующую запахи маску на своем лице. — Мне кажется, уже давно пора на законодательном уровне освободить бестий от работы с сильно пахнущими материалами. Почти уверен, что папа просто решил сэкономить на рабочих.

— А, может, он пригласил тебя в гости именно сейчас не просто так, — выразительно двинула бровями я. — Учитывая, что половину он покрасил сам, я могу только аплодировать стоя его выдержке.