Спариться с бывшей (ЛП) - Прайор Кейт

Шон отрывает взгляд от дороги, и когда он смотрит на меня, я понимаю, что у зверя из моих снов всегда были его глаза.

— Конечно, да, — киваю и делаю глоток почти растаявшего смузи, чтобы отвлечься чем-нибудь другим. Я уже чувствую тяжесть в желудке. Я протягиваю стакан Шону. — Можешь забрать остальное.

Его рука касается моей, и ощущение пронзает меня изнутри, как взрыв маленьких крыльев. Что-то гораздо худшее, чем непереносимость лактозы, бурлит у меня в животе.

Чувства.

Слишком много, чтобы разобрать. Каждый взлет и каждое падение, которые у нас когда-либо были, каждый милый жест, за которым следовали проблемы, каждая ссора, извинение и примирение.

Мне стоит держаться от него подальше, после того, сколько раз я убеждала Лору, что никогда больше не позволю парню заставить меня чувствовать себя такой одинокой в отношениях.

Но вот я здесь, готовая растаять рядом с ним, если это означает, что он обнимет меня, погладит по спине и заставит снова почувствовать себя той единственной девушкой в мире, даже если и ненадолго.

14

Элиза

Мы возвращаемся в дом слишком рано. Внезапно двадцатиминутная поездка от города до дома Хейзов уже не кажется слишком долгой, а наоборот, ужасно короткой.

Он ставит машину на стоянку и глушит двигатель, но ни один из нас не двигается, чтобы выйти.

Мы оба смотрим на дом, отбрасывающий на нас тень, и, вероятно, оба размышляем о том, что еще ждет нас сегодня вечером.

— Не могу сказать, что я когда-либо представлял, как приведу тебя в свою семью при таких специфических обстоятельствах, — начинает говорить он легким и игривым тоном. — Я имею в виду, знаю, что мы оба уже были с ними внутри, но каждый раз это так странно.

— Да, никогда не представляла, что встречу их, — отвечаю я, и это наглая ложь.

Я действительно хотела познакомиться с его семьей, когда мы начали встречаться. Он так много рассказывал мне о них, и все звучало так идеально. Я всегда хотела быть частью большой семьи.

По привычке достаю телефон и открываю переписку с мамой на случай, если случайно пропущу уведомление о новом сообщении, но с прошлого года там ничего нового.

Медленно вздыхаю, немного сдуваюсь и наклоняюсь вперед, перегибаясь через колени. Мой лоб касается отделения подушки безопасности пассажира. Возможно, мне следовало просто принять предложение одного из них подвезти меня до дома. Возможно, это просто еще одно в длинной череде плохих решений, которые я принимала.

Я звонила маме прошлой ночью, она так и не ответила. Я напоминаю себе, что она всегда была ужасна в том, чтобы перезвонить мне, Вероятно, стоит ожидать от нее сообщения позже вечером, в котором она сообщит мне, что ее весь день не было дома и она оставила свой телефон, что он несколько дней был потерян в диванных подушках. Вероятно, все это неправда.

Я рассматриваю крошки, бумажные обертки и скомканные квитанции, разбросанные по полу машины Лоры, когда чувствую, как рука Шона касается моей спины. В течение нескольких мгновений он проводит нежными движениями взад-вперед между моими лопатками.

Не могу удержаться от задумчивого мычания. Приятно, и напряжение в моей челюсти ослабевает.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Шон слегка улыбается мне и приподнимает бровь, как будто пытается убедить меня, что все будет не так уж плохо.

Его глаза опускаются к экрану моего телефона, губы сжимаются в тонкую линию от напряжения.

— Думал, ты перестала с ней общаться.

Я пожимаю плечами.

— Не специально. Это был просто действительно долгий эксперимент, чтобы посмотреть, протянет ли она когда-нибудь оливковую ветвь первой.

Он не спрашивает, сделала ли она это. Шон, вероятно, может догадаться, как все произошло. Я уверена, он помнит, как она отправила мне открытку, в которой наконец-то поздравила нас со свадьбой через пару недель после того, как я съехала.

Он не слишком изящно закатывает глаза, и я на мгновение представляю, как Шон обдумывает это воспоминание, когда он начинает говорить:

— Это опасная игра…

— Я скучала по этому, — признаюсь я, прерывая его, хотя бы для того, чтобы заставить его прекратить говорить о неприятных вещах.

Шон выглядит удивленным. Затем его лицо смягчается, и он кивает.

— Почесать тебе спинку?

Если и было что-то идеальное в наших отношениях, что-то, что он совершал просто потому, что это делало меня счастливой, так это почесывания. Мне никогда не приходилось просить, он всегда просто начинал это делать. Ничто другое никогда не заставляло меня чувствовать себя окруженной чьей-то заботой.

— Ну, если говорить конкретно, ноги. Ты творил волшебство с задней частью моих бедер, — бормочу, как будто делюсь с ним секретом.

Я откидываюсь на спинку сиденья и поднимаю колено для пущего эффекта, но он воспринимает это движение как приглашение. Я закрываю глаза и позволяю прошлому на мгновение вернуться.

Неожиданное воспоминание, о нем я не думала целую вечность, никогда по-настоящему не позволяла себе им предаваться. Мы обычно лежали в постели субботним утром, ничего не делая, только болтая и перешучиваясь, обсуждая, что бы мы хотели приготовить на завтрак, пока не наступал полдень. Он все время почесывал мне ноги.

Я скучаю по тем утрам, по тому, каково это — часами купаться в его внимании.

Шон подталкивает мою ногу к центральному подлокотнику, и это слишком просто — позволить ему взять мою лодыжку в руку, чтобы помассировать тыльную сторону пятки.

Вопреки себе, я хихикаю.

— Ты не можешь хватать случайных девушек за лодыжки.

— Только девушек, которых я знаю, понял, — отвечает он, подмигивая, и не могу сдержать смех, который вызывает во мне этот маленький жест.

Я морщусь, делая это, потому что знаю, знаю, знаю, я больше не должна с ним смеяться. Я не могу удержаться, это так легко.

Шон перегибается через подлокотник и, подсунув руку мне под колени, подтягивает их к груди. Все это для того, чтобы получить доступ к задней поверхности моих бедер, и он начинает прокладывать длинные дорожки удовольствия вверх и вниз.

Я даже не могу огрызнуться на него за вторжение в мое личное пространство, у нас все в точности так, как было раньше, и это слишком приятно. Этот засранец и его волшебные пальцы знают все мои слабости.

— О, да, вот так, — почти стону я, откидывая голову назад и закрывая глаза, просто чтобы насладиться этим. Когда снова открываю глаза, чтобы взглянуть на него, именно в этот момент я осознаю, как близко его лицо к моему.

В его темно-карих глазах столько тепла и глубины. Вздыхаю, и это похоже на признание того, что, возможно, я достаточно поверхностна, чтобы позволить хорошенькому личику одурачить меня. Я позволила этому убедить себя, что ради этого стоит страдать. Но дело было не только в чертах лица Шона, дело было в том, что он заставлял меня чувствовать, как он заботился обо мне. Было много вечеров, когда мы засыпали на диване перед телевизором, моя щека прижималась к его ключице, а его рука обнимала меня, рисуя ленивые круги на моем бедре.

Он протягивает руку и заправляет прядь волос мне за ухо, и его пальцы спускаются от моей челюсти к подбородку, и он проводит большим пальцем по моей нижней губе.

Не знаю, является ли чувство, зарождающееся в моей груди, потребностью в нем или в близости, но это ни то, ни другое.

— Элиза, я не хочу оставлять все так, как много лет назад, когда ты не оставила мне выбора, — признается Шон. Каждое слово, которое он подбирает, кажется обдуманным. — Я не хочу, чтобы так мы вспоминали все, что у нас было.

Не могу дышать, глотать или думать. Знаю, о какой боли он говорит, о том, как наш конец затмил все хорошее, что у нас когда-то было. Целую вечность я даже не могла позволить себе вспоминать о хороших вещах с нежностью, только с болью от того, как сильно мне хотелось быть с ним снова.

Слова тихо вырываются из меня.

— Какими ты хочешь нас запомнить?